Калейдоскоп вселенных. Лирическая линия - и что-то пошло не так.
Автор: Илона ЯкимоваЮмористический момент состоит в том, что «Белокурый» изначально был задуман, как однотомник и дамский роман. Однако в итоге та лирическая коллизия, вокруг которой я планировала строить сюжет, сдвинулась аж в третью книгу, а после прочтения первого тома разнополые бета-тестеры мне уверенно заявили, что это «нифига не дамский роман». Но издержки первоначального производства остались – герой несравненно хорош в постели (местами он этим фактом гордится, местами над этой репутацией сам же стебется или попадает из-за жизнерадостного бл@дства в неловкие ситуации, но с возрастом научается использовать этот скилл в качестве тяжелой артиллерии в политических интригах) и одарен выдающимися размерами (а потому что маленький размер, нарушения потенции и венерические заболевания могут быть в дамском романе только у антагониста, чтоб он не успел повредить взятой в плен героине, так сказать, по техническим причинам). Размеры сыграли с героем (и автором) злую шутку. Все бета-тестеры мужского пола ревниво комментировали сей факт, хотя вообще-то у них просили комментариев по боевке и достоверности мужской психологии. Но нет. Размеры обращают внимание куда больше, чем неверное название железного ведра на голове у героя.
Однако прекрасный во всех отношениях господин граф, в силу ряда причин, получил от феи-крестной в моем лице и еще один подарочек – в дополнение к красоте, чувству юмора, обаянию, харизме и неодолимой склонности к телесным радостям. У этого идеального принца есть существенный баг прошивки – он не умеет любить. Совершенно. Он не знает, что это такое – воспитанный мужчинами для мужчин, он все понимает про секс, но впитал от своего воспитателя подкожное ощущение любви как опасности, любви как угрозы, любви как слабости и уязвимости. А слабость он в себе и других презирает.
В общем, по веку и времени он – еще вполне себе гуманный персонаж в том, как строит свои отношения с женой, любовницами и случайными подругами. Как говорит о нем Ангус, «слабак, не желает мараться, не убивает детей и женщин». Вот как говорит об этом он сам в «Короле холмов»:
- Не ради благосклонности, - поправил Пьетро, - а из ревности… Бог мой, это же проще простого, вы и сами наверняка не раз желали смерти сопернику в нежной страсти, если и не приводили желание к исполнению, разве нет?
Босуэлл стоял, опираясь на каминную доску – все в тех же тряпках, как ввалился к Аретино больным, только выстиранных и вычищенных слугами. Могучий торс, крепкая, смуглая от южного солнца выя, на которой поблескивает цепочка шейного крестика, до платины выгоревшая грива забрана шнурком в хвост на затылке, брови чуть сведены к переносице, сощуренные синие глаза… белая нательная сорочка, расшитая черным шелком, подхваченный ремнем на бедрах «гордон хантли». Он был бледней обычного после двух недель в постели, но снова живой, теплый, настоящий, настолько подлинный, насколько это возможно при такой красоте – тосканец в очередной раз поразился совершенству Господнего творения, любуясь им.
Граф задумчиво глядел на собеседника:
- Нет, Пьетро… во-первых, не припомню соперников, которых стоило бы настолько опасаться. Во-вторых… не припомню себя, как вы выразились, в нежной страсти.
Писатель присвистнул в знак недоверия, усмехнулся:
- Сколько вам лет, caro mio?
- Двадцать девять.
- И вы хотите уверить меня, что никогда не испытывали любви? – хмыкнул тосканец. – Ведь вы же были юны, вас волновали прекрасные девушки… была ли среди них особенная, чувствительно затронувшая ваше суровое северное сердце?
- Право, не знаю, - Патрику было странно говорить о любви с мужчиной, но итальянцы – такие ребята, что у них в привычках вообще заведено много странного.
О любви Патрик обычно говорил с дамами, если уж темы было не избежать, и безбожно врал при этом. Точнее, сообщал то, что утонченная дама желала услышать от красивого рыцаря – цитировал «Роман о Розе», к примеру. А вот с Аретино приходилось именно думать, что говоришь. Тут он сам находился отчасти в положении дамы, ибо еще в начале знакомства Пьетро очень скоро дал ему понять, что, хотя Белокурый и вышел из нежного возраста, обычного для его ганимедов, тем не менее, вполне мог бы составить счастье любвеобильного тосканца. Писатель и сейчас разглядывал шотландца с большой долей сожаления – такая красота пропадает даром.
- Никогда? – настаивал Аретино с улыбкой.
- Если вы, Пьетро, не называете любовью вожделение…
- Нет, не называю.
- Я, вообще-то, женат… и, пожалуй, да, я люблю свою жену. Она – красивая, добродетельная дама, верная подруга, родившая мне детей и…
- И вы не любите ее, мой белокурый друг. Ваше «вообще-то» свидетельствует об этом в первую очередь. Не говоря о том, что знакомы мы больше года, а вспомнили и упомянули вы о своей супруге впервые только сегодня. Не сомневаюсь, что она – прекрасная и добродетельная дама, и вы, несомненно, получаете много удовольствия, зачиная с ней наследников, но, Patrizio, caro, это не имеет никакого отношения к настоящей любви.
Шотландец пожал плечами:
- Что ж, тогда это чувство мне в самом деле неизвестно. И я прекрасно прожил без него те пятнадцать лет, что сплю с женщинами.
Они вели диалог на чистейшем тосканском диалекте, и со стороны беседа звучала исключительно как цепь отвлеченных от жизни умопостроений, но оба знали, что это не так.
- Настоящая любовь сделает вас богом, Patrizio, - тихо сказал писатель. - И потому, какое чувство бессмертия вы будете испытывать от обладания любимым существом, и потому, что сами захотите отдать в чужие руки и это свое бессмертие, и луну с неба, и вечное блаженство… и при этом вы станете умирать от того, что вам все равно не достичь полноты слияния, ибо тела были разделены Господом еще в творении, стало быть, никому не дано вернуть обратно свое ребро. Вы будете довольствоваться малым, но сгорать от желания к большему. У вас прибавится сил, счастья, уверенности, удачливости, фортуна станет вам улыбаться. И одновременно вы будете болеть от ревности при любом нескромном взгляде на любимое существо, каждое его немилостивое слово будет – ваша болезнь и слабость, каждый неласковый взгляд – ваша открытая рана. Случалось вам ревновать?
Патрик пожал плечами:
- Да вроде бы нет…
- А бывало так, чтобы дух захватывало от взгляда на женщину или мужчину? До слабости в коленях, до полной беспомощности?
- Да вы экзаменуете меня, Пьетро! – усмехнулся Босуэлл. – Или исповедуете?
- Бывало?
- Нет… как правило, это у женщин захватывает дух от моего взгляда.
- В скромности вам не откажешь, carissimo mio, - улыбнулся хозяин дома. – Но вам это позволительно.
За окном, кипящий солнечными брызгами и окриками гондольеров, сиял Канал-Гранде.
- Я вам завидую… - вдруг сказал собеседник Белокурого. – Значит, у вас все это еще впереди…
- О, надеюсь, что нет, если настоящая любовь на деле соответствует вашему описанию, дорогой Пьетро! Надеюсь, что нет!
- Но зачем вы пытаетесь убедить меня, что вовсе лишены способности привязываться, Patrizio? Это ведь и неправда, и полная глупость.
- Потому что, - выдохнул Белокурый, опускаясь в кресло напротив писателя, - это правда, мой друг. В наше время непозволительное излишество – иметь живое нутро, открытое для удара. А у меня такого, впрочем, и отродясь не было.
Надо сказать, уже в этом отрывке господин граф нагло лжет, прежде всего – себе. Он говорит о том человеке, которым хочет казаться. В традициях его мира истинные чувства – что дружба, что любовь – ассоциируются с мужчинами, поэтому любить женщину – глупость несусветная, да и вообще, зачем? Сосуд скудельный? Женщину можно любить только в том случае, если это чувство не опорочено плотским желанием – то есть, сестру или мать. Вот этих двоих женщин он и любит – как может.
Что же именно до «женщины его жизни», то тут вопрос открытый.
Босуэлл был женат и пытался расторгнуть брак по причине близкого родства (жена приходилась ему двоюродной теткой с отцовской стороны), однако не довел процесс до конца. В книге он тоже формально остается в браке, хотя и живет раздельно с женой – раздельно вплоть до имущества и другого титула у супруги. Однако их связывают двое детей и «сильнее страсти, больше, чем любовь» - когда наступает критический момент, спину ему прикрывает жена (а не он ей, что характерно, и является темой для отдельного разговора). Это та история, когда и чувства с обеих сторон прошли (у него и не было, у нее – невозможно было уже любить после стольких предательств), но люди остались союзниками. Как по мне, это наилучшая фаза развития договорного и по итогу несчастливого брака. Так что жена, Агнесс Синклер, не является женщиной его жизни.
Босуэлл не умеет любить, но умеет дружить с женщинами – как говорится, изначально были хорошие задатки, а тут еще подвезли венецианскую куртизанку, которая оказалась для него «свой парень». Потому что несмотря на разность пола и социального статуса, методы достижения целей-то у этой парочки очень схожие – о чем ему Фаустина и говорит безо всякого стыда: «Поучитесь у меня, как следует продаваться, не отдаваясь никому до конца» - и он блистательно учится. Он вообще понятливый молодой человек и открыт новому знанию. Кроме того, Фаустина учит его разговаривать с женщиной – как с человеком. Новый опыт для нашего красавца, обычно-то он переходил прямо к постели без промежуточных бесед. А тут внезапно попробовал – и зашло. Оказалось, это интересно. Фаустина – друг и соратник (в каком-то смысле), секс тут бы ничего не изменил. На даму сердца это не тянет, хотя они во всех смыслах слова пара эффектная и красивая.
Дочь его камердинера, которая влюбилась в господина первой неискушенной любовью, совсем девчонка – и не может тянуть на даму сердца для королевского кузена и первого по мощи приграничного барона Шотландии. Но становится для него близким человеком – когда этот неуязвимый и железный рейдер все-таки оказывается уязвим, именно к ней он приползает, чтобы сдохнуть. Когда получает жестокую пробоину в сердце – он приходит к той, которая его совершенно точно любит. Хотя к этому моменту в ней уже нет любви, но только сочувствие, жалость, былая близость. Это про вылечиться, а не про любовь (для него), хотя эта женщина и родит ему ребенка.
Родит от него ребенка и другая, на сей раз – любовница с происхождением, замком и титулом. Как говорится, чем больше шкаф, тем громче он падает. Господин граф упал очень громко – в возрасте тридцати двух лет поняв, что первый раз в жизни и вдобавок смертельно влюбился в женщину, которая 1) не любит его, несмотря на все его достоинства и размеры, на все его деньги и власть; 2) которой заплатили за то, чтоб она его привлекла. И как же его, бедного, корежит и рвет на части: потому что прокол очевиден, а с ним уже не сделать ничего; и потому что самое жалкое для Белокурого – это чувствовать свое бессилие. А он именно бессилен в этой ситуации, вынужден отдаться во власть потока. Сдаться на милость женщине – бери меня таким, как есть, если хочешь, но ничего сверх того дать тебе не могу. Ничего сверх любви – потому что он не может на ней жениться.
А не может господин граф жениться не только потому, что католик и не разведен. И не потому, что перекинуться в протестанта ему как нефиг делать. И не потому, что объявление брака незаконным сразу же сделает бастардами его детей (и лишит его законного наследника). А потому, что у господина графа есть, прости господи, цель. В своих мечтах он сожительствует с властью, но не с женщиной. А у власти в Шотландии в тот момент женское лицо, и Босуэлл со смертью Джеймса V, его родича/друга/врага/соперника на померяться гульфиками получает редкостный шанс через свои мужские достоинства ту самую власть заполучить. Всего-то и надо, что соблазнить королеву-мать Марию де Гиз, благо, за ними числится старое знакомство и флирт еще по Франции. Всего-то и надо, что уговорить ее на брак. И на эту задачу он потратит изрядное количество времени жизни и сил. И даже почти дожмет. Или даже совсем дожмет… но проблема в том, что в этой паре он – тоже не в позиции любящего. Королева любит, Босуэлл желает и берет. Мари де Гиз имеет столь же огромный вес в его жизни, как его любовь, и как его жена, и как дочь камердинера… Вот такая история, что образ «женщины его жизни» оказался в романе разделен, по факту, на четырех различных женщин. Ни одной не достается Патрика Хепберна целиком, но каждой он отдает какую-то часть себя.
После ряда очень болезненных личных потерь шанс научиться любить у него появится, но – не удивительно, да? – опять целомудренно. Уже не мать и сестру, но своих дочерей.
А еще очень характерный момент развития лирических тем в «Белокуром» - что у героя, что у его женщин – что никогда наиболее уязвимый участник процесса не опознает недуг сразу. Персонаж может объяснять свое влечение чем угодно, кроме собственно чувств, а потом… «что-то пошло не так», и любовь уже, как тот КАМАЗ, проехала по тебе туда-обратно и развернулась на мокром месте.
Например:
Агнесс Синклер: «Замуж за него выйти имеет смысл, раз уж сосватали, но влюбляться в красивого мужчину, который задирает юбки всем подряд? Вот уж лишнее» - а потом что-то пошло не так.
Джен Дуглас: «Это кровный враг, он убил моего отца, а я убью его самого» - но потом что-то пошло не так.
Анабелла Гордон: «Боже, какой роскошный самец! Мне только чуть-чуть погонять этого жеребчика, покатаюсь и верну» - а потом что-то пошло не так.
Мэг МакГиллан: «Господин граф – вылитый архангел Гавриил с церковной фрески, и улыбается, словно солнышко светит, но я свое место знаю» - а потом что-то пошло не так.
Марион Мобрей: «Мне нужно сохранить наследство для моего сына, нужен сильный покровитель, и лучше уж пусть это будет он, чем кто-то еще, раз я поссорилась с Дугласами» - но потом что-то пошло не так.
Мари де Гиз: «Очень опасный и лживый сукин сын, очень влиятельный, он очень мне нужен как политический союзник, а что до прочего… могу же я просто любоваться красивым мужчиной, как произведением искусства» - а потом что-то пошло совсем не так.
Босуэлл: «Ну ничего себе баба! Меня, в кандалах, в подвал, ради выкупа?! Жестко поиметь сучку и кинуть» - но потом…
Вот так я писала дамский роман (но потом… да, именно). Так что бета-тестеры совершенно правы – у меня не получилось.