Отряд "Гребаные звездочеты"

Теплый дождик дружески постукивал по плечам мрачных студентов, построенных капралом Денежко перед памятником признанному словоблуду.

Несколько дней физического труда отразились на их позах равнодушным принятием, и Чанов с удовольствием отметил, что с заспанных лиц молодежи начисто улетучилось желание дерзить, петь песенки, забивать голову всяким вздором и ползать по соседям до собачьей вахты. Поспали, теперь можно и поработать. Поработали, теперь можно и поспать. Красота, гармония. По-ря-док.

Восемь утра, они такие, да, детишечки. Благословенные восемь утра, и ведь никто никому не дерзит. Ага. Даже в ум не приходит. А вы говорите, педагогика. Чушь свинячья ваша педагогика!

Однако после переклички по рабочим группам, настроение Чанова слегка качнулось в сторону бури. Не хватало двадцати двух человек, а именно, всех, высеченных за драку, их девиц и недавно явившегося с корабля на бал выскочки-аспиранта, как его... Комаревич? Макаревич? Чорт бы побрал всю эту сволочь, со всеми аспирантами, педагогами, выпускниками и абитуриентами....

— Смир-р-рно! — прорычал капитан, багровея и обращаясь не то к гвардейцам, не то к студентам. — Где... эти... дегенераты?!!! Гвардейцы выправились в струну и побледнели. Капрал Денежко судорожно схватил брошенный ему в лицо список. Инспектор по воспитанию молодежи, не находившая в толпе торчащей головы Пастушки, с трудом сдерживала улыбку. Обстановка накалялась.

И тогда они явились. Всей толпой. Нетвердой походкой втекли в арку, напустили на себя гонору и нагло вперлись в первый ряд, как штрафники перед раздачей баланды, нарушив красивое, прилежное построение. Мадам Виола, наконец, увидела своего Пастушку, а он увидел стоящую рядом с капитаном Чановым Виолу, и широко ей улыбнулся.

— Отста-а-а-авить! — проревел капитан в лучших традициях Королевского колледжа, где умели орать на курсантов так, что некоторые даже могли обмочиться в короткие курсантские штанишки.

Гнев ударил ему в голову не только потому, что мерзавцы опоздали, и даже не потому, что от них за два метра разило алкоголем, бессонной ночью, расхлябанностью и всем прочим непотребным.

На шее каждого из этих подонков черной тушью было, черт побери, что-то нарисовано! Проклятая черная не то снежинка не то звездочка. У каждого!

Крича и неразборчиво ругаясь, Чанов сбежал по ступенькам прямо к этим оболтусам, с целью прямо сейчас смертным боем бить каждого собственноручно. От гнева он совсем позабыл, что студенты — не гвардейцы.

— Отряд гребаных звездочетов у нас тут появился, да?!? Я вас правильно понимаю, мрази??? Или у вас есть еще что-то, чем вы меня удивите???!!!

Звездочеты, сбледнувшие с лица уже от первого окрика коменданта, порядком струхнули. Хоть и предполагалась в их богатой гильдейской фантазии ситуация, когда «барбос слетает с нарезки», но чтоб так быстро, и сразу же лицом к лицу с барбосом непосредственно — об этом никто всерьез не думал.

И тут Чанов резко замолчал. Заткнулся так, точно подавился или налетел лбом на стену, и точно из глаз его брызнули реальные, уже не нарисованные звезды.

Гребаная не то снежинка, не то звездочка на шее самого бесячего долбоклюя, при близком рассмотрении оказалась... Розой Ветров... Чанов разом вспомнил все во всех отвратительных подробностях.

На последнем курсе в колледже явился как-то лысоватый субъект в несвежем белье, и весь выпуск прогнали буквально по три человека к нему на специнструктаж. Секретность, понятное дело, неразглашение, подпись.

И, в числе прочего, на этом специнструктаже была эта звездочка-снежинка, была. Наряду с... кхм, об этом пожалуй в другой раз... а вот снежинка-звездочка была. И сказано было в связи с нею: «Буде обнаружится такая татуировка на теле при осмотре... буде обнаружится такой рисунок в публичном месте... буде обнаружится данный символ в литературе, не связанной с топографическими и навигационными изданиями...

Не медля доложить вышестоящему, и сопроводить личным рапортом в Особый Отдел»

Вот так так!

Если бы Чанов мог в тот момент говорить, то это были бы только непроизносимые при дамах слова, но говорить Чанов не мог секунд тридцать. Он хватал воздух побелевшими от гнева губами, он дышал носом, он сверкал глазами. Но молчал. Шеренга звездочетов ни жива ни мертва наблюдала за ним, морально приуготовляясь к экзекуции.

Чертовы паскудники! Сволота! Бить, бить и бить — вот что с ними надо делать, по идее. Вот прямо по этим звездно-снежиночным шеям, в первую очередь. Буквально ничто другое им не может помочь.

Если бы не инспектриса, с ее достойным всякой похвалы роскошным экстерьером, но, черт побери, и с надзорными полномочиями тоже, он бы, черт побери, не смог отказать себе в этом удовольствии.

Роза ветров! Чертова роза ветров! Малолетние идиоты сами лепят себе каторжную статью на шею, а он при них как клоун на детском утреннике, теперь он это понял.

Ну хорошо. Будет вам, конечно, и рапорт, обалдуи. Не сейчас, сейчас это никого не заинтересует. Потом, после войны.

А вот сейчас... сейчас вам будет... по вере вашей...

Он поднял руку, требуя полной тишины, хотя тишина и так стояла гробовая. Все смотрели на него и на «гребаных звездочетов» и понимали, что тучи сгущаются вот прямо сейчас и вот-вот грянет гром.

И гром грянул.

Раскатисто и внятно:

— Итак! Прошу любить и жаловать! Новый отряд «Гребаные звездочеты»! Построиться!

Гвардейцы бросились расставлять гребаных звездочетов в шеренгу. Ноги плохо слушались гребаных звездочетов, но гвардейские кудесники криком и древками алебард достаточно споро выровняли их.

Особый отряд медленно расширяющимися узенькими зрачками прозревал свое, звездочетское, будущее.

— Переписать!! — рявкнул комендант ротному писарю, и тот послушно подступил к новому отряду, резко и громко выкрикивая: «Фамилия! Имя!» Никому из гребаных звездочетов почему-то не пришло в голову в ответ на это поиграть в молчанку. Все быстро и без всяких экивоков называли свои имя и фамилию.

Их траектория определилась более чем наглядно. Студенческая толпа все-еще-вольняшек испуганно расступилась вольным строем.

— Вот, уважаемая! Полюбуйтесь! — тщательно подбирая слова сказал Чанов Виоле, он уже обуздал свой гнев, хоть было это нелегко, и щека его периодически дергалась, как от боли. — Уверен вы ощущаете, как вкусно от них разит свободой — выпивкой, девками и табачищем... Поздравляю! Это и есть тот... кхм... материал, с которым вам придется работать. Предложите нам какой-нибудь... кхм... модный... педагогический метод. Может нальете им теплого молока с овсяным печеньем? Подотрете им их разгильдяйские зады... пардон, носы, своим надушенным кружевным платочком, осушите их слезу, обнимите их и поплачете, а?

Чанов делал страшные глаза, желая как бы постелить инспектору по воспитанию молодежи ковровую дорожку под ноги, но мадам Виола молчала.

Педагогика, хоть и не была ей совершенно чужда, но однако же не в этом смысле...

Опасаясь смотреть на Пастушку, она благоговейно смотрела в рот капитану и понимала, что только в ее силах хоть немного снять напряжение с этого ... гм... чересчур горячего человека. Мужик-хозяин должен реализоваться, и чем быстрее, тем для Пастушки спасительнее.

Поэтому она еще раз молча и преданно посмотрела коменданту в глаза и, опустив ресницы, взялась за верхнюю пуговицу своего, уже другого, еще не растерзанного жакета.

«Хохохо... — подумал капитан Чанов. — Да ты, голубушка, совсем готова».

Осознав, что ему сегодня, да что сегодня, прямо сейчас, в течение часа, перепадет, капитан вскричал:

— Смирна-а-а!!!

Гребаные звездочеты натужно выпрямились. — Так стоять!

А затем тихо добавил только для ушей инспектора по воспитанию молодежи:

— Я так и думал! К такому вы не были готовы. Ничего, привыкните. И чтобы они вас не съели, я считаю необходимым заранее выбить из них дурь. Считайте это... кхм.. моим подарком вам на вступлении в вашу должность... Учитесь!

И, сложив руки на причинном месте, как настоящий военачальник, полководец и отец всем подчиненным, встал перед строем и раскатисто заговорил:

— Некоторые полагают, что они умнее всех, если начитались запрещенной литературы, жирно кушали и сладко жили. Некоторые считают, что рисовать на рожах знаки давно не существующей организации — это остроумно. Некоторые считают, что им все должны. И все эти некоторые ошибаются. Реальность совсем другая. И состоит она в том, что вы — ничтожества, совершенно бесполезные в труде, в бою, и в любом другом деле. На данный момент вы сродни животным в Алъерьском зоопарке, с той разницей, что они умеют себя вести, а вы нет. Милостивый король обеспечил вам безопасность, кров и еду. Собираетесь ли вы это ценить? Нет. Потому что вы молокососы и идиоты, начитались книг, ни ведьмы правильно не поняли, и возомнили о себе черт знает что. У меня для вас плохие новости, детишки. Жизни вы не знаете. И не моя задача вас с ней знакомить. Но я буду добр. И окажу вам такую услугу. За южной стеной у нас примерно тридцать гектаров несортового леса. Бойцы гарнизона уже начали вырубку, с целью заготовить дрова на зиму. Университет ведь надо чем-то топить, не правда ли? Угля в этом году не будет. Впереди зима. Я, было, думал, каким образом и за какую цену подписать местных крестьян возить бревна в Туон.. И, признаться, никак не мог свести баланс. Но теперь, когда у нас появился новый героический отряд «Гребаные звездочеты», проблема решается сама собой!

Толпа на площади ощутимо выдохнула, услышав, что телесных наказаний пока не предвидится. Никто еще не успел осознать как следует, что такое тридцать гектаров бревен.

— Тридцать гектаров — месяц работы, ерунда для тех, у кого есть силы паясничать! — комендант оглядел онемевших студентов: — Когда закончите, тогда мы с вами обсудим розу ветров и прочие небезопасные рисунки более подробно. А сейчас — все стереть. Немедленно. Увижу еще раз — шкуру с вас спущу... Прорабы — ко мне в кабинет... Мадам... — Чанов подал инспектрисе локоть властным, не терпящим возражения жестом.

Виола взглянула ему в глаза взглядом захваченной в набеге наложницы и Чанов внутренне порадовался ее сообразительности.

Комендант уже примерился отвести даму обратно в гостевой дом, дабы забыть к чертям весь этот бешеный детский сад и больше не видеть этих наглых мерзавцев как минимум до вечера, но тут вперед выступил этот, как его... Комарович.

— Вам доверили детей! А вы... — пылко заговорил Василь Камарович. — Это неслыханно, что вы здесь творите... Лесоповал — не детская работа... Они не пленные и не преступники, они даже не взрослые... Мы оба с вами знаем, что за этим стоит прямой садизм... Вы позволяете себе уничтожать умы следующих поколений!

— Чорт бы вас побрал, Комарович! — капитан Чанов остановил свой триумфальный уход и на полпути обернулся, чтобы отхлестать этого негодяя, эту заграничную шавку хотя бы словом. — Ни одно предыдущее поколение не было так бестолково! Распустили! Избаловали! Полный провал! Педагогическая катастрофа!

— Это не вам решать! — возразил коменданту «заграничная шавка». — Я буду жаловаться в королевское министерство образования!

Чанов, который вел под руку инспектрису этого самого министерства, и уже едва дышал от желания разорвать ее изнутри, устремил взгляд своих покрасневших от гнева глаз прямо в красные от бессонной ночи глаза Комаровича и прорычал, на этот раз не переходя на крик:

— Комар-р-рович... Захлопните свой хлебальник и докажите ваше рвение делом. Примите личное участие в воспитании этих раздолбаев. Назначаю вас командиром отряда "Гребаные звездочеты". А это значит, что с этой минуты за любое нарушения дисциплины с их стороны не они, а вы, Комарович, получите пятьдесят плетей. Пятьдесят! Подайте мне только один единственный повод, и я с наслаждением вас высеку. Пользы ради и науки для! Не будь я Чанов, черт меня побери!

*эпизод из свежей 11 ой главы