Маленькое воспоминание о поцелуе. Из другого цикла, оттуда, откуда предыдущий пост

Я подняла руку и коснулась его предплечья. В памяти вспыхнула картинка – заевший занавес, полный зал смазанных светом лиц, иллюзорные декорации пустынной улицы, чувство смущения – не перед тем, что нужно делать, а за то, как топорно мы играем. Тогда у него были светлые волосы и отвратительно высокий голос, а на губах застыл аромат... вишнево-шоколадной конфеты. А на моих – чая, налитого реквизитором в бутылку, чтобы изобразить виски. Как сейчас. Точно такой же холодный чай.

Синтегизм позволяет любить кого-то одного в конкретный момент времени. А память демона – восстановить все вплоть до ощущения мягкого красного шарфа на шее, не шерстяного, а из синтетических пушистых ниток. Как и чай, идея Ангмарской. Лично мне было все равно, красную рубашку надеть или красный шарф.

Я опустила голову. Никаких поцелуев... не в этом уголке рая. Мне не девять лет и я не хочу смотреть на прошлое из настоящего. Не девять и не тринадцать. Семнадцать – это тоже диагноз, как и любой возраст, хотя все это ужасно условно. Родись я несколько тысяч лет назад, возможно, строила бы город из детского конструктора и не помышляла ни о реальностях, ни о том, как задушить многоглавую змею по имени любовь. У нее множество разнополых лиц и крылья, на которых неоном написано «Ничего серьезного». Но она смертельно ядовита, ей даже кусаться не обязательно. Достаточно одного поцелуя.

Пальцы почти ласково сжимали руку демона, который думал, что любит меня и уж точно верил в меня. Я посмотрела на шрамы с обратной стороны ладони, оставленные пробившей руку насквозь скрепкой. В ушах порывом ветра пронеслось вступление из «Нон-стандартовской» Girl on the Cross. 

Что я теряю, принимая чью-то любовь? Землю под ногами и саму себя. Все, что у меня есть. Ах да, еще одиночество, зияющую пустоту там, куда подходит любой кусок мозаики. Подними, выбери, подставь, ошибись – и ничего не исправить. Мои ошибки необратимы, я могу только остановиться до того, как сделаю выбор. Оправданий нет, не было и не будет. Моя совесть и в коме не снимает прокурорской мантии. 

–Благословляю, – в собственном голосе мне послышалось похрустывание снежинок. Не настоящих даже, а вырезанных из жести и порядком заржавевших. По ним катился каток, на крейсерской скорости километр в час. «NS» в моей голове сменились на «It Snows in Hell» – очень логичная песня. В раю сегодня жарко, видимо, ад навестили заморозки. – Иди и добей ее. 

Прошлое растаяло, и я позволила себе поднять глаза. Финве улыбался почти так же, как и девушка-ангелочек за моей спиной. Почти – потому что я видела в его глазах что-то затаенное, болезненное, горькое – и одновременно тот бешеный энтузиазм, с которым он пробивал мою ладонь. Возможно, в моей реальности, такой невинной поделке двух психопаток, его попытались бы убить только за это.