Две правды: историческая и художественная

Нет, статья не о заклепочниках, хотя о них тоже. И не о том, что историческая наука – сплошная фальсификация. Тоже мне новость. Да на протяжении только моей еще не окончившейся жизни история переписывалась неоднократно, что говорить о протяженном историческом периоде! Каждому мыслящему человеку должно быть ясно, что история – брехня и полная лажа.

Именно по этой причине претензии заклепочников, в чем бы они ни заключались, безосновательны. 

Допустим, заклепочник утверждает, что во времена татаро-монгольского нашествия – или как там оно сейчас называется? – ничего подобного не было и быть не могло. А ему-то, заклепочнику то есть, откуда известно?! Ах, из толстых учебников. А автору толстого учебника, написанного вовсе не во времена татаро-монгольского нашествия, откуда известно? Ах, он источники изучал, и это в лучшее случае, а более вероятно, что взял за основу более ранний толстый учебник. То есть автор художественного произведения должен ориентироваться на переложение взглядов какого-то безликого авторитетного историка, который ни разу не был свидетелем описываемых событий?! А с какой стати, собственно?

Нет, ребята, это так не работает, а работает по-другому. Единственным критерием того, что могло или не могло быть, служит художественная правда. 

Бессмысленно объяснять, что такое художественная правда, людям, лишенным дара ее восприятия. А тем, кому известно, и подавно бессмысленно. Единственным разумным адресатом является, по всей видимости, молодежь, у которой дар восприятия художественной правды еще не пробудился. Вот для этой молодежи и попытаюсь сформулировать.

В общем, материал сам диктует свою форму: это и есть художественная правда, для которой любые обвинения в антиисторичности смешны. То содержание, которое лежит в выбранной форме как влитое – это и есть правда, а все остальное – неправда.

Попробую пояснить на собственном примере. Однажды – дело было в нулевых – сочинял я пьесу про Сократа. По сюжету, к мудрецу должны были один за другим приходить два политических деятеля из противоборствующих группировок, с деловыми предложениями. Первый деятель – сторонник абсолютизма, а второй – демократии. Согласно тогдашним моим политическим пристрастиям, сторонник абсолютизма должен был быть плохим, а сторонник демократии – хорошим. Даже не сами политики, а их доводы, которые они излагали Сократу в расчете на поддержку. Записал я первый эпизод, со сторонником абсолютизма, и начинаю записывать второй, со сторонником демократии. А эпизод не записывается, хоть треснись: материал буквально вопиет о том, что вранье, вранье, вранье… Но стоило сделать демократа таким же негодяем, как коллегу, вопли мгновенно прекратились, и эпизод прекрасно лег на бумагу. А через несколько лет я пришел к выводу: демократия или абсолютизм – не имеет значения. Значение имеют исключительно принимаемые решения, то есть в чью пользу они принимаются, а не способ принятия. Во время сочинения пьесы про Сократа я заблуждался, но художественная правда не дремала, а активно противодействовала ошибочным устремлениям автора.

Короче, ребята. Прислушивайтесь к тому, что изначально заключено в обрабатываемом материале, а не обвинениям в антиисторичности. Кому помалкивать насчет исторической правды, так это заклепочникам.