Про Моцарта и Сальери

…Для меня

Так это ясно, как простая гамма.

А. Пушкин

Пушкин – читан-перечитан, говорите? Всё понятно, говорите? Да что там, Пушкин… не тема для обсуждений. Так, цитатник.

Ага, всего раздёргали на цитаты. И так его постоянно цитируют, так удачно цитируют, что мне хочется убиться об стену, когда очередной раз это слышу.

О Моцарте и Сальери, к примеру. Такая простая фенька, вообще думать не о чем. Пушкин – он простые книжки писал, всё ясно. Вот гений – Моцарт. Вот бездарь и завистник – Сальери. Вот Моцарт творит-порхает, ему само валится, у него священный дар осеняет голову безумца, гуляки праздного. Гений потому что. Выпивка-девочки – и дар. А Сальери – он потрошитель от искусства, тупой ремесленник, музыку писать не умеет, дубина, а оттого зверски Моцарту завидует. То есть, ему тоже хочется пить-гулять, и чтобы валилось в руки и жареные куры влетали прямо в рот. Поэтому этот того и травит. Что там понимать-то?

Умный, чуткий, тонкий Минкин в своей статье про «Маленькие трагедии» - о, вот тоже об этом. Гений и бездарь. Творец и конъюнктурщик. Ну просто пара картонных фигур, такие, знаете, сооружённые МТА типажи, вроде менестреля и некроманта, только ещё припорошенные политикой. 

К вопросу о том, каким местом люди читают. К вопросу о том, каким местом люди читают классику, которую знают наизусть, цитируют, цитаты во все дыры суют, классику, которая им ещё в школе надоела. 

Мы все знаем, каким. Этим самым. Каким всё.

Очень-очень-очень люблю Пушкина. «Маленькие трагедии» - любимая вещь у Пушкина. И я больше не могу слышать эту фигню, сил нет.

Можно, мы попробуем вместе прочесть, а?

Итак. Начнём с того, что Сальери – очень хороший композитор. У Пушкина, я имею в виду. Там, на самом деле, была совсем другая история, бог с ней; Сальери, кстати, и в реале был очень хорошим композитором, но для сути это не важно.

Он не бездарь, не конъюнктурщик и даже не завистник. У него, похоже, прекрасное чутьё, он отлично понимает музыку, она его глубоко трогает. Он, как полагается очень талантливым и очень амбициозным людям, трудолюбив, как лошадь. 

Ребенком будучи, когда высоко
Звучал орган в старинной церкви нашей,
Я слушал и заслушивался — слезы
Невольные и сладкие текли.
Отверг я рано праздные забавы;
Науки, чуждые музыке, были
Постылы мне; упрямо и надменно
От них отрекся я и предался
Одной музыке. Труден первый шаг
И скучен первый путь. Преодолел
Я ранние невзгоды. Ремесло
Поставил я подножием искусству;
Я сделался ремесленник: перстам
Придал послушную, сухую беглость
И верность уху. Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию.                                                                   

Во-первых, его пёрло. Он с раннего детства музыку слышал, она его проходила насквозь – он понимал, о чём она говорит. Представляете тупого бездаря, который настолько глубоко чувствует, что слёзы льёт? Он ведь не напоказ рыдал, чтоб впечатление произвести. Его вело, несло.

И более того: он пахал. Он знал, чего хочет. Видел цель и суть. Искал пути для выражения формы. Вас смущает «разъял, как труп»? Он в ярости, тоске, маяте, не находит себе места. Раздражён до предела. Терзает сам себя. По мордам себе – получи, дерево, бездарность! Ничего тебе это не дало! На! Но это только способ выражения мыслей, хочет он сказать очень определённую вещь: он тяжело, усердно, настойчиво учился. Придал перстам то, что надо, и душе то, что надо. Понял, как там всё устроено. И когда понял, начал пытаться сам. 

К своей работе был беспощаден, как могут только очень талантливые и очень чуткие люди. Фальши не терпел. Добивался совершенства:

Нередко, просидев в безмолвной келье
Два, три дня, позабыв и сон и пищу,
Вкусив восторг и слезы вдохновенья,
Я жег мой труд и холодно смотрел,
Как мысль моя и звуки, мной рожденны,
Пылая, с легким дымом исчезали.

Дорогие коллеги, скажите честно, вы так начинали? Зубрили грамматику, синтаксис, пунктуацию?  Даль, Розенталь, Ожегов? Теория литературы? Пропп, Фрейзер? Матчасть по вашей теме, тома и тома прочитанной технической литературы, исторической, реконструкторской, филологической… Да? И сколько гигабайт текста пошло в корзину прежде, чем вы рискнули что-то показать?

Дорогие МТА, будьте, как Сальери! Человек очень усердно учился – и относился к себе настолько критически, насколько это вообще возможно. Был сам свой высший суд, что, вообще-то, Пушкин в творцах очень ценил. Э?

И он НАУЧИЛСЯ! Научился музыку писать! У него были все предпосылки! 

Мало того: это была очень хорошая музыка.

Усильным, напряженным постоянством
Я наконец в искусстве безграничном
Достигнул степени высокой. Слава
Мне улыбнулась; я в сердцах людей
Нашел созвучия своим созданьям.
Я счастлив был: я наслаждался мирно
Своим трудом, успехом, славой; также
Трудами и успехами друзей,
Товарищей моих в искусстве дивном.

Итак, у Сальери были аудитория, успех и лайки. Его хорошо встречала публика. Памятуя о том, как он себя лупил наотмашь и жёг свои ноты – насколько он стал крут, если рискнул сказать о «степени высокой»? Для него это не пустое слово. Он чуть не с пелёнок себя оценивал крайне трезво. И сейчас – трезво. 

Если не верите Сальери – поверьте Моцарту:

Ты для него «Тарара» сочинил,
Вещь славную. Там есть один мотив...
Я все твержу его, когда я счастлив...

То есть, Моцарт его мелодии напевает. И ему нигде не жмёт и слух не режет. Это крайне важный момент. 

Если кто общался с хорошими музыкантами, не лабухами на трёх аккордах, а настоящими, консерваторскими – не даст соврать: им от дурных навязчивых мотивчиков реально плохо. От попсы – корёжит. Они в кафе, где плохая музыка играет, есть не могут, тошнит. Дашь послушать какую-нибудь ерунду (если, предположим, вам, как мне, медведь на ухо наступил) – тут же вопят: «Выключи немедленно, кровь из ушей!» И вот тут у нас музыкант уровня Бог, композитор с большой и красной буквы с завитушками – не просто может это слушать, он это напевает! И вот прям тут же! То есть, ему нравится, действительно.

То есть – это не натужная попса, которая нравится публике, потому что пипл хавает. Это замечательная музыка, Моцарт тоже одобряет. 

И более того: Моцарт ходит Сальери показывать, что написал.

Вы себе представляете, чтобы кто-то ослепительно талантливый ходил к дурному бездарю показывать свои произведения и нервно: «Что, хорошо?» - ждать оценки?  Вот странно было бы.

А ещё Моцарт говорит:

Когда бы все так чувствовали силу
Гармонии! Но нет: тогда б не мог
И мир существовать; никто б не стал
Заботиться о нуждах низкой жизни;
Все предались бы вольному искусству.
Нас мало избранных, счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой,
Единого прекрасного жрецов.

То есть, Моцарт туда ходит не просто так. Он к настоящему слушателю ходит. Который способен его, Моцарта, уровень оценить и принять. Вокруг Моцарта, я так думаю, толпа народу, небось, и музыкантов – валом, а ходит он показывать Сальери. И про себя с Сальери говорит «мы», «нас».То есть, слово Сальери он высоко ценит. Пил за двух сыновей Гармонии, эх…

Потому что у Сальери безошибочный вкус, тонкое чутьё, он – настоящий ценитель и настоящий музыкант. А ещё он говорит правду.

Дорогие друзья, мы все знаем, сколько народу из зависти скажет: «Ты сделал фигню!» И добавят: «Ты в принципе бездарен!» Сальери – завистник, казалось бы. Но что он Моцарту говорит?

Какая глубина!
Какая смелость и какая стройность!
Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь;
Я знаю, я.

Итак, Сальери правду говорит. Он точно оценивает. Ему и в голову не приходит Моцарта унижать, как бы он ни бесился. Он слушает и плачет: ему прекрасно – аж нестерпимо! Он, по-моему, мог бы быть идеальным музыкальным критиком… Да он и был же, там, в начале, вспоминает: Глюка, Пиччини, Ифгению – отлично слушал, отлично оценивал, видимо, очень похвальные отзывы о них писал, где только можно. Глюка вообще считает учителем – мол, открыл «пленительные тайны», за что ему Сальери страшно благодарен…

И ужас-то весь в чём! Сальери Моцарта убивает именно потому, что понимает. Он, быть может, из всего окружения Моцарта один настолько глубоко понимает. Он проанализировал идеально – и оценил. Где Моцарт, а где он сам с его «глухою славой». И что Моцарт искусство не поднимет, потому что никто не дотянет – прав, кстати. Не только никто не дотянул, но большинство и не поняло, что тут такого вообще. Ну, Моцарт… милые мелодии. Можно на скрипке у трактира пилить. 

Моцарту-то смешно, он автор, может себе позволить. А вот Сальери – нет. Сальери совершенно не забавно: он рингтоны через несколько веков предвидит. И заставочки к рекламе. Истинно чувствительный и проницательный крендель.

Я сейчас подумал, что этот слепой скрыпач несчастный – это истинное отношение почтеннейшей публики. Восприятие её. Уровень.

Мне кажется, Сальери не должен был Моцарта убивать. Отчасти это похоже на самоубийство – то-то он про отсечённый член говорит. Душу он себе отрезал, не что-то там… в слабой надежде, что больше не будет болеть.

ИМХО, жестоко ошибся. Как ошибался, думая, что священный дар осеняет голову безумца и гуляки праздного: свои пахоту и кровавые мозоли легче оценить, чем чужие. А может, он так и не думал в действительности, как не считал музыку трупом – просто надо же было хоть как-то излить муку.

Но, с другой стороны, возможно, что это самоубийство и было, вот так хитро обставленное. Пока творил под куполом собора – всё было в полном порядке, а вот когда вышел под открытое небо и увидел там звёзды… Он ведь понял: тут – бесконечность.

И безнадёга.

Есть вещи, которым научиться нельзя. Хоть убейся и съешь себя заживо. Хоть учись всю жизнь.

Если у тебя есть глаза – ты их видишь. Если нет – сидишь спокойно и никакие ужасные мысли о том, как бы кого-нибудь отравить из-за того, что он бог, а ты тля, тебя не волнуют.

Мне такое опосредованное самоубийство не очень понятно. Я лишь могу себе представить, насколько Сальери поразило ощущение собственного ничтожества.  Когда смотришь на звёзды – нормальное ощущение, в общем, просто он был морально не готов.

Но дело даже не в этом.

Страх мешает думать. Ломает волю.

От ужаса перед бесконечностью Сальери очень наивно думает, что Моцарта в принципе можно убить. Убить – и сверху снова будет уютный свод того же самого храма. Опять можно будет Гайдна и Глюка слушать, что-то сочинять – и жить, в общем, спокойно. Без ощущения дышащей бездны над головой и понимания, беспощадного понимания…

Так не бывает. 

Творцы, сцабака, бессмертны. 

Сальери Моцарта убил – а Реквием будет до конца собственной жизни слышать. И потом. Неважно, куда он потом попадёт. Даже если ада нет вообще – ад он сам себе организовал: он всю вечность будет слышать Реквием, пока звёзды не погаснут. Стоит один раз услышать…

Если ты вообще можешь слышать.

ЗЫ Мне сказали, что это - пьеса, что пьесу можно сыграть очень по-разному, а восприятие зависит от режиссуры. И акценты режиссёр может сильно поменять. Например, скажем, Шекспира в современный мир перенести. Гамлета сделать маргиналом и бродягой. Или ещё что-нибудь в таком духе. 

Но вот засада в чём. Тот же Минкин, которого я считаю одним из лучших современных критиков драматических произведений, написал очень важную для понимания темы вещь: у каждого характера в драме есть ключевые черты, которые нельзя менять. Если поменять - то треснет концепция, весь мир пьесы полезет по швам. 

Так вот, Сальери можно играть, наверное, истериком или замкнутым молчуном, который еле заставляет себя говорить вслух. Перепуганным или сравнительно сдержанным. Пафосным или циничным.

Только дураком и бездарем его играть нельзя. Концепция треснет.

А фильм 1979 года, где Золотухин и Смоктуновский - хорош был, всё-таки.