Образец моего творчества. Годно, не? Возродим русскую словесность?

Бабушка говорит:

- Конкурс Деда Мороза! Если выиграешь, куплю динозавра.

Все это ерунда, конечно, потому что на самом деле она говорит:

- Есть маза поднять сто тонн денег у одного доброго шмукля. И пару килограммов атома. Хотя он никому напсих не нужен. Приподнимемся, куплю ту херню. Будет тебе грев на Новый год.

Херня – это плюшевый динозавр. Смешной и теплый. С красной пастью и страшными тканевыми зубами. Я смотрю, как бабушка возится с отопителем. Подкидывает щепоть атома, шурует в горячем жерле кочергой. Синий свет плавает в морщинах, на лице усталость.

Топливо, в самом деле, никому не нужно его и так завались в отвалах Комбината. Берешь лопату, сгребаешь снег и вот он – атом. Хоть копай его, хоть горстью набирай по карманам. Обычно мы насыпаем пару ведер и волочем домой по обледенелой, вытоптанной дороге. Так же как все жители Поселка. Темные тени в серой хмари дня бредущие рядом. 

 Говорят, за облаками есть Солнце, но я его никогда не видел. Его никто никогда не видел, кроме бабушки. Хотя и она привирает – говорит, оно было синим. Все знают, что оно зеленое. 

– Едешь утром, – решает бабушка, – тут до Питера шесть часов.

Я согласно киваю. Шесть часов в мерзлом вагоне — это лучше, чем стоять с ней на рынке. И еще я хочу динозавра. 

***

– Кто на конкурс? Мальчик, ты на конкурс Деда Мороза?

– Я.

– Лана! Запиши, номер четырнадцать. Как тебя зовут?

– Ваня, – обманываю я, бабушка строго наказала не говорить имя незнакомым. На самом деле меня зовут Магомед. А отчество у меня Исаакович. Бабушка утверждает – отец у меня был потомственным долбоебом. 

– Твоя очередь, после той девочки. Понятно? Пойди, познакомься.

Я соглашаюсь. И отхожу в сторону, знакомиться с девочкой у меня нет никакого желания. Тем более, что та недобро меня оглядывает и заявляет, что, если я выиграю, ее друг меня отпиздит. А потом она меня отпиздит. Всеми тремя ногами. Ноги у нее мощные,  говорит – занималась балетом и была снайпером в крайнюю войну. Так и говорит – крайнюю. Три ноги – для устойчивости. Я ей не верю, хотя она старательно прищуривает один глаз. А потом спрашивает, как меня зовут. 

– Ваня, – отвечаю я. 

– Хуяня, – говорит она и исчезает в толпе, ловко перебирая конечностями. Я не обижаюсь, сто тонн денег стоят любых неудобств. На сто тонн можно протянуть еще три месяца. А потом уехать в Европу насовсем. Поездом до большой воронки, затем долго плыть на пароме и вот она Европа, три дня пешком. Совсем недалеко. Только придется запастись протеиновыми полосками. Их можно выменять у военных на стеклышки. Сгоняем с бабушкой в тундру на пару недель. Там, в секретном месте можно наковырять с полведра. Координаты я помню наизусть. Бабушка говорит, что туда пришелся удар спутника. Накрыл разом военную базу. Разнес все вдребезги.  

Около елки уже начинается конкурс. Толстый мальчик-латыш забирается на табуретку, и под строгим взглядом жюри читает стишок:

Кярве сярве рей!

Ярве ярве, гей!

Шпротве ногте бей!

Ему вяло хлопают. Никто не понимает по-латышски. Пунцовый, он неловко слезает с табуретки и получает от Деда Мороза двести грамм кока-колы. Стишок совсем чепуховый – единственно чего он заслуживает – хорошего леща. Дед Мороз это понимает, в его глазах горит тоска, а на запястье переливаются неземным светом настоящие «Бреге» пятьдесят четвертого калибра.  

«Если все конкурсанты будут как этот, победить – раз плюнуть», – размышляю я. 

«Динозавр!» – подсказывает сознание.

На табуретке оказывается зеленый мальчик. Он поправляет жабо, а потом объявляет:

Трубореактивный двигатель в хвосте!

– Что? – кисло интересуется тетушка- ведущая.

– Вирши, – поясняет зеленый мальчик и косит одним глазом на Деда Мороза, прячущего лицо в ладонях, а другим глазом на толпу. – Такая шняга, где пишется набело и сразу, но неизвестно зачем, по приколу, наверное, а уж опосля "Это фиаско, братан" здесь- фигачьте на рубку бабосиков свои кревайсы в поле откровений «Как йа поибалси и просралси в первый рас» на стендаповом поприще.

– Не надо, – твердо произносит Дед Мороз из укрытия. – Ты уже третий раз на конкурсе и каждый раз с одним и тем же. Зачем ты приезжал ко мне в парадное? 

– Дайте атом, – плачущим голосом требует зеленый мальчик. – Я спою песенку Мамонтенка!

– Дайте атом! – просит он, пока его стаскивают с табуретки. Атома ему никто не дает. Он грустно затихает рядом со мной. Я спрашиваю его, зачем ему этот фуфловый атом. В ответ он всхлипывает и интересуется, как меня зовут.

– Ваня, – говорю я.

А он говорит, что его зовут Прцыкль и он с Альдебарана. Если он и сегодня не улетит, то мама его прибьет, так как он всего лишь просился погулять пару световых часов. И атом вовсе не фуфло, атом вовсе и топливо для его корабля. Я пытаюсь возразить, что этого атома у нас в поселке жопой ешь, но меня прерывают. 

Потому что к табуретке выносят нового участника – говорящую голову. 

–Мрааааась! Мраааась! Сеееерить! – вопит голова. – Упрууууго!

– Гениально! – шепчутся тетки в толпе конкурсантов – Великолепно! У этого мальчика трагедия, знаете?

– Какая?

– Живет в Воронеже.

– Боже! Такой талантливый и такая беда!

Голове вручают подарок – маленькую тележечку, она объезжает толпу, отдавливая ноги. Мотается по залу собирая на колеса серпантин, а за ней бегает друг – мальчик -гусь. Когда тележка останавливается он закидывает свою голову назад и страшно гогочет, вот так:

– Га-га-га!

– Как тебя зовут? – спрашивает у меня голова.

– Ваня, – отвечаю я, на что она вопит на меня:

- Мраааась! Гоооовно! 

Я немного пугаюсь, а когда он отъезжает, осторожно плюю ему на макушку. 

Следом на табурет забирается мальчик с фальшивыми усиками, которого выдает вываливающаяся из шортиков лишняя нога. 

– Володимир! – нарочитым басом представляется он и, на удивление хорошо, исполняет:

Джё ле такси,

И ва па парту 

И марш па о сода…

Все замирают. Разговоры глохнут в чистом красивом голосе. Пока она поет, я судорожно пересматриваю наши с бабулей заготовки, состоящие из:  «здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты…»

Шевелю мозгой, как учила бабуля. Когда девочка закончит петь будет уже поздно. Сто тонн денег вертятся перед глазами.

Жиган - всегда действует по обстановке, – говорит бабушка. Я ее понимаю и двигаюсь через молчащую толпу, толкаюсь локтями, отдавливаю ноги, топчу серпантин и упаковки из-под консервированных синтетических мандаринов. Время гонит меня к плюшевому динозавру. Сердце в висках отсчитывает секунды.

***

 – Эй! Мамонтенок! – придушено зову я. Зеленый мальчик вздрагивает. Снег засыпает его, засыпает город, засыпает смутно угадывающийся купол Исаакия, пробитый боевым лазером.

– Ваня? 

– Ваня, Ваня, – успокаиваю я, – держи.

Кидаю в ноги тяжелый бумажный пакет, светящийся спокойным зеленым цветом. Он мгновенно понимает, что в нем. Суетится, а потом поднимает глаза, на которых кипят слезы и говорит по-питерски:

– Выражаю вам свою глубочайшую благодарность!

– Лети домой уже, – отвечаю я и топаю к вокзалу. В моем кармане греются сто тонн денег.