Моцарт и Сальери, или Пушкин против крутых музыкантов Макса Далина

Не так давно Макс Далин опубликовал блог «Моцарт и Сальери» https://author.today/post/28991?c=1072663&th=1070641  В этом весьма многословном и столь же малокультурном тексте месье Далин призывает - ни много ни мало! - быть как Сальери. 

Поскольку «быть как Сальери» мы совершенно не желаем, осмелимся изложить свою трактовку знаменитой маленькой трагедии Пушкина.

 В основе трагедии лежит классический мотив, известный человечеству давным-давно. Земледелец Каин убивает пастуха Авеля - почему? Каин пашет в поте лица, трудится и трудится; Авель же присваивает, без особого труда, не производит, но Богу угоден... Авель.

Так и в искусстве. Один пашет и пашет до изнеможения, как каторжник на галерах, но труды его... от них несёт потом и больше ничем. А другой... другой присваивает. Существо крылатое, безумное и вдохновенное (по Платону), знать не знающее о рабском труде, вдруг ловит звуки свыше, наполненные неизъяснимой гармонией - и это пахнет чудом, это слепит как солнце.

Пушкин был последним представителем школы вдохновения. В просвещённой Европе уже победила другая школа. И Лессинг подытожил: раньше во всём стремились выразить красоту; теперь же главное в том, чтобы выразить своё мастерство. Труд вытеснил вдохновение. Пот вместо гармонии!

Основной постулат Макса Далина базируется на том, что он ЛИЧНО знаком с какими-то крутыми музыкантами и потому абсолютно достоверно знает, как Моцарт мог написать «Реквием» – и как совершенно не мог.

К счастью, Макс Далин не знаком ЛИЧНО с Александром Сергеевичем. Потому обратимся непосредственно к тексту «Моцарта и Сальери» и попытаемся выяснить, что там к чему.

Но для начала небольшое отступление. Что такое вдохновение, как его раскрывает Пушкин.

  И мысли в голове волнуются в отваге,

   И рифмы легкие навстречу им бегут,

   И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,

   Минута – и стихи свободно потекут.

 Стихи свободно потекут. Наступает некий момент – и свершается чудо. Стихи текут сами! Как будто кто-то свыше шепчет их тебе на ухо, только успевай записывать.  Очевидно и в музыке вдохновение проявляется так же само: вдруг ты слышишь, что мелодия звучит сама, она уже готова, сотворена, кто-то сверху посылает её тебе уже готовой, твоё дело лишь записать или запомнить. Да, так бывает. Именно потому и говорит Шеллинг:

«Искусство остаётся для нас единственным и вечным откровением, чудом, даже однократное свершение которого должно было бы нас уверить в абсолютной реальности высшего бытия».  

Так бывает не только у поэтов и музыкантов. Менделееву, например, его периодическая таблица приснилась во сне. Целиком. Конечно, он думал о чём-то подобном и мог думать ещё столько же. Но она приснилась в готовом виде, ему осталось только повторить увиденное на бумаге.

А теперь к тексту трагедии. В зачине Сальери обращается с протестом к Богу: нет правды на земле и выше. Нетрудно догадаться, что он подразумевает. Где справедливость? – хочет он знать. Один пашет без устали, ремесло поставил «подножием искусству», сделался ремесленник и разъял музыку как труп, поверил алгеброй гармонию, каждую ноту выправляет по каким-то формулам, в общем, трудится без устали как вол. А другой – какой-то праздный безумец, получает всё даром, ещё вчера у него ничего не было, а сегодня вдруг являет совершенство. Где справедливость, Бог? – хочет знать Сальери.

Богоборческий протест услышан… дьяволом. О нём не принято говорить, он всегда за кулисами, некий «чёрный человек», но Сальери уже засветился у него на радаре и тут же становится проводником его изощрённого плана. Здесь надо отметить, что Моцарта на этом радаре нет. У Моцарта в сердце не оставлено места для лазутчика дьявола, потому чёрный человек вынужден унижаться, приходить к Моцарту трижды, ибо не может его сразу застать. Зато перед Сальери ему вообще не нужно светиться. Так марионетка не видит своего кукловода, потому что тот прячется, марионетка может и не подозревать, но руководящие нити в руках хозяина.

После зачина следует эпизод со слепым музыкантом. Слепой музыкант коряво играет арию из оперы Моцарта, Сальери приходит в негодование, Моцарт же только смеётся. Почему негодует Сальери? Эгоизм собственника. Он прекрасно знает, каких огромных трудов стоит музыканту его произведение, потому он не может терпеть непочтительного отношения к этому гигантскому труду. Но почему смеётся Моцарт? Потому что у него нет эгоизма собственника. Его произведения – это дар вдохновения, дар, ниспосланный свыше, он только посредник, он передаёт людям через себя дар Небес, и этот дар теперь общая собственность, принадлежит всем людям, в том числе и слепому музыканту. Вот почему Моцарт смеётся: это же твоя собственность тоже, это же и твой дар тоже, разве можно так небрежно относиться к СВОЕЙ собственности, к СВОЕМУ дару. Там, где Сальери представляет только СВОЁ, должное быть ЕГО, там Моцарт видит общее, через него подаренное всем. Смех Моцарта приводит Сальери в ярость, его возмущение достигает кульминации.

/…/ А ныне – сам скажу – я ныне
Завистник. Я завидую глубоко,
Мучительно завидую. – О небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений – не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан -
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт!

Восемнадцать лет уже Сальери хранит яд.  Но эти восемнадцать лет он не был ещё на радаре у дьявола. Он думал все эти годы о самоубийстве (для того и яд), но его останавливала надежда, что, может быть, и к нему придёт божественное вдохновение, может быть, он станет «новым Гайденом» – теперь же он видит, что новый Гайдн не он. Нет, не он. Не Сальери. А Моцарт! А Сальери лишь марионетка, Сальери только сейчас бежит за своим ядом, но дьявол уже три недели как заказал Моцарту Реквием. Потому что не сомневался. Потому что ниточки в его руках.

Гений и злодейство несовместимы, – считает Моцарт. Всё так. Гений в первоисточнике это дух. Высший дух. Высший дух не снизойдёт к тому, у кого червоточина в сердце, кто ослеплён завистью. И Сальери попадает в лапы дьявола. Выбор сделан. Каждому - своё.