О нравах Броккенбурга

Старшие ковены не жаловали Голубятню, презрительно именуя ее Курятником, их ведьмы старались не появляться здесь без насущной необходимости. Оттого Барбаросса с удивлением обнаружила в дальнем углу «бартиантку», невозмутимо прогуливающуюся под руку с какой-то смазливой ведьмочкой. Уж «бартиантку»-то в любом скоплении ведьм заметно издалека, лучше, чем самоцвет в куче сушеного гороха. Пышное парчовое платье с бархатной оторочкой, тугой корсет на китовом усе, пелерина из какой-то полупрозрачной шуршащей ткани, которую Барбаросса не знала и не хотела знать – как и все ведьмы из «Ордена Анжель де ля Барт», эта выглядела хорошенькой изысканно одетой куколкой. И, как и все из них, была смертельно опасна.

В складках ее пышного наряда, такого несуразного на фоне драных дублетов и зияющих прорехами плащей, наверняка таилось множество отравленных игл и проклятых амулетов, а уж коллекции ядов в ее ридикюле должно было хватить, чтобы умертвить всех присутствующих здесь самое малое по одному разу. «Бартиантки» никогда не искали драки, хотя, глядя на их изящные, почти танцевальные, движения, Барбаросса и подозревала, что втайне они обучаются и этому. Нет, «Орден Анжель де ля Барт» никогда не уповал ни на кулаки, ни на шпаги, его стихия была в другом. Непревзойденные мастерицы по части сговоров, альянсов и искушения, «бартиантки» были непревзойденными интриганками, оттачивая эту науку сильнее, чем многие ведьмы – свои ножи. Как говорила про них Вера Вариола, урожденная фон Друденхаус, эти к самому дьяволу готовы залезть в плундры , чтобы потом предать, выпотрошить и уничтожить.

И, черт подери, они должны были быть лучшими в этом деле – «Орден Анжель де ля Барт» был единственным из ковенов Броккенбурга, который оставался в Большом Круге на протяжении более сотни лет.

Интересно, что понадобилось «бартиантке» в Голубятне, да еще в такое время? Ишь как воркует, держа юную ведьмочку под руку, как сладко улыбается, лукаво глядя на нее из-под густых, сажей подведенных, ресниц. Ищет себе кошечку на ночь? Или сплетает очередную интригу, ловко маскируя ее страстью, как вкус яда маскируют сладостью напитка? Плевать. Барбаросса отвернулась от этой парочки.

Не ее дело. Ее в Голубятню привела иная тропа.

Черт подери, куда подевались все «шутихи»? В Голубятне почти всегда ошивался кто-то из «Камарильи Проклятых», дежуря здесь, точно на посту. Это и был их пост, один из постоянных постов вблизи университета. Где еще можно погреть уши в чужих разговорах, переброситься в карты, продать тайком из-под полы пару ампул «серого пепла»? «Шутихи», эти беспокойные чертовки, всегда находились в гуще событий, и неважно, каких – балов-маскарадов, массовых оргий или кровавых схваток, они просто возникали сами собой там, где скапливалось какое-то количество ведьм.

«Шутиху» она обнаружила лишь полуминутой спустя. Удивительно, как человек в столь пестром облачении может скрываться на фоне голого камня, находясь при этом у всех на виду, наверно, это было какой-то тайной наукой «Камарильи Проклятых», которую они берегли внутри своего круга. Как бы то ни было, Барбаросса заметила «шутиху» лишь после того, как та призывно махнула рукой. Беззаботно устроившись на куске отвалившейся кладки, она курила трубку, пуская в небо колечки и, как и все из их братии, выглядела при этом настолько расслабленной, будто восседала на удобном кресле у себя в гостиной.

Барбаросса махнула в ответ, еще не успев разглядеть лица, а разглядев, стиснула зубы, чтобы прикусить кончик языка, по которому уже юркими чертенятами метались ругательства.

Во имя сорока тысяч трахнутых сабинянок, кажется, сегодня сам Сатана вздумал раздавать карты! Сперва дохлый гомункул, потом неудача в Эйзенкрейсе и постыдный проигрыш в Руммельтауне, теперь вот это…

Никто точно не знал, сколько ведьм в «Камарильи Проклятых», уж точно больше положенных по традиции тринадцати душ, иные утверждали, что не меньше двух дюжин. Но по стечению дьявольских обстоятельств она столкнулась в Голубятне именно с той, которую хотела бы сейчас встретить меньше всего.

Кузина. Вот уж чье личико она бы охотно не видела – по меньшей мере, до конца года. Вальпургиева ночь, знаменующая переход на новый круг обучения, обладает свойством стирать многие старые обиды, а между ней и Кузиной имелись в прошлом некоторые разногласия, не успевшие как следует затянуться. Пусть не серьезные, из числа тех, которые выясняются при помощи ножей, но…

Барбаросса машинально стиснула кастет под тонкой подкладкой дублета. Глупо думать, будто Кузина ищет драки, особенно тут, в Голубятне, да и махнула она как будто бы вполне искренне, но осторожности терять не следовало. «Шутовки» из «Камарильи» не отличались безоглядной звериной жестокостью, как чертовы «волчицы» из «Вольфсангеля», они вообще чурались выяснения отношений на кулаках, изображая из себя миннезингеров, поэтесс и художниц, брезгующих славными традициями Броккенбурга. Но списывать со счетов их злопамятность явно не стоило. Здесь, говорят, даже камень в мостовой помнит все нанесенные ему за последние двенадцать веков обиды…

- Привет, Кузина.
- Привет… Барби.

Второе слово она произнесла с небольшим опозданием. И хоть пауза эта была вполне естественной, вызванной необходимостью выпустить дым из легких, Барбароссу она уколола. На миг показалось, что изо рта Кузины вот-вот вырвется другое имя. Ее прежнее имя, которое она оставила, сделавшись Барбароссой, но которое все еще отлично помнили многие в Броккенбурге. Она сама охотно бы его забыла, кабы то не подстерегало ее, выныривая всякий раз из отражения в зеркале, точно злокозненный дух.

- Располагайся, - Кузина небрежно кивнула в сторону груды камней, точно это была россыпь подушек в каминной зале, - Угостить табачком?

Она курила вересковую трубку с длинным чубуком, такую изящную, что походила на музыкальный инструмент. Дымок из нее доносился соблазнительный – что-то сладкое, душистое, приятно терпкое.

- Табак с тыквой?
- Табак, тыква, марокканский гашиш, - Кузина улыбнулась, развеивая ладонью ароматный дымок перед лицом, - Согревает сердце лучше, чем это блядское солнце.

Предложение выглядело вполне искренним, но Барбаросса благоразумно помотала головой. Не хватало еще глотнуть яда из потайного отделения в трубке – спасибо, проходили мы эти фокусы, хоть и не на лекциях в университете…

- Ну, как знаешь, сестрица. Я, как девственница, дважды не предлагаю.

Барбаросса едва не фыркнула. Вот уж на кого Кузина не была похожа, так это на девственницу.

Манера одеваться в «Камарилье» всегда была несколько кичливая. Подражая ландскнехтам и бродячим миннезингерам, «шутовки» стремились разодеться роскошно и пестро, точно бросая вызов холодной строгости Броккенбурга, но роскошь эта была своеобразного, зачастую откровенно странного свойства. Плундры, украшенные щегольскими разрезами на всю длину, зачастую шились не из бархата, а из дешевого бомбазина по грошу за четверть руты, приталенные модные табарды при ближайшем рассмотрении оказывались украшены многочисленными заплатами и обильно прожжены окурками, а броши и подвески изготовлены из столь фальшивого золота, что это выглядело откровенно нелепо – даже в бедных ковенах избегали украшать себя подобным образом.

Это было отражением их философии, столь туманной и витиеватой, что по сравнению с ней даже схоластические труды средневековых алхимиков могли бы показаться легким чтивом из порнографических журнальчиков, которые Холера прятала в своих многочисленных тайниках в Малом Замке. В отличие от прочих ковенов, помешанных на пополнении своих рядом самыми сильными ведьмами, «Камарилья» никогда не задавалась такой целью. Она собирала в себе разнообразный сброд, слишком гордый, чтобы примкнуть к прочим, слишком независимый, чтобы оставаться в Шабаше, всегда слишком бестолковый и разрозненный, чтобы представлять собой хоть какую-нибудь силу. У них не было главы ковена – сам черт не разобрал бы, как им удается поддерживать хотя бы подобие порядка в своих рядах. У них не было собственного замка – логовом им служили руины Пьяного Замка в Унтерштадте. У них не было и кодекса чести – просто потому, что их представления о чести были хаотичны и зачастую непонятны им самим. Некоторые и вовсе не считали их ковеном, лишь кучкой оборванок, удерживаемых вместе общими пороками и круговой порукой, сборищем никчемных фиглярок, мнящих себя вольными поэтами, но только потому, что это давало им возможность свободно причащаться всеми известными в Броккенбурге пороками.

«Камарилья Проклятых» не чуралась никаких развлечений. Кичась своими декадентскими нравами, «шутовки» курили дорогой табак и пили дешевое вино, устраивали безумные балы, часто заканчивающиеся макабрическими оргиями, употребляли в пугающих количествах любые пьянящие зелья, которые только можно было раздобыть в Броккенбурге, и сочиняли поэмы, безобразные и восхитительные одновременно. Вечно пьяные, беспечные, относящиеся к жизни с легкомысленностью разбойников из Тевтобургского леса, они шлялись где хотели и охотно участвовали во всех авантюрах, которые учинялись поблизости.

Когда-то, едва узнав о «Комарилье», Барбаросса не могла взять в толк, отчего более сильные ковены не покончат с этим недоразумением, порочащим само звание ведьмы. Отчего «батальерки», «бартильянки», «волчицы», «воронессы», «униатки» и «флористки» не растерзают беспечных «шутовок», раз и навсегда поставив этих паяцев на место?

Потом сообразила и сама, несколько раз поучаствовав в их кутежах и получив богатую пищу для размышлений. Пусть «Камарилья» и не была грозной силой в университете, не пытаясь тягаться со старшими ковенами и никогда не претендуя на место в Большом Кругу, в ее рядах, среди пьяниц, гуляк и дебоширов, обреталось на удивление много опытных бретёрок, умеющих помахать рапирой и не спускавших никому оскорблений. Оттого «шутих» старались особо не цеплять, да и те обыкновенно не лезли в чужие свары. Погрязшие в удовлетворении собственных похотей, восславляющие искусство во всех его формах, они редко причиняли беспокойство окружающим.

Кроме того… Барбаросса отняла руку от кастета, но лишь с секундным опозданием, убедившись, что Кузина по-прежнему безмятежно возлегает на камнях, пуская дымок и не помышляя о нападении. Кроме того, у «Камарильи Проклятых» было еще одно немаловажное достоинство, в некотором роде служившее им защитой. Неизменно оказываясь в центре всех кутежей, скандалов, пирушек, сговоров и проказ, «шутовки» охотнее цацек из фальшивого золота коллекционировали информацию, собирая подчас шикарные коллекции из слухов и недомолвок. Их осведомленность о жизни Броккенбурга иногда могла показаться пугающей – складывалось ощущение, будто на каждой улочке найдется невидимый демон, шпионящий для них и аккуратно доставляющий информацию – кто с кем переспал, кто кому вышиб зубы, кто с кем поцапался или только замышляет…

Кузина не изменила своему вкусу – облаченная в короткий камзол из какой-то ткани, небезуспешно прикидывающей шелком, в замшевых кюлотах, почти не скрывающих драных чулок, она выглядела непринужденно и даже как-то по-царственному снисходительной, точно была чертовой графиней этого никчемного куска земли на верхушке горы Броккен. На голове у нее покоился щегольский берет, украшенный не пучком перьев – перья были прерогативой «Вороньей Партии» - но безвкусной брошью в виде алхимического символа платины, и Барбаросса не хотела знать, что это значит.

Куда с большим интересом она всматривалась в лицо Кузины, с облегчением отметив, что ссадины на нем успели затянуться, сделавшись почти невидимыми, а синяки напоминали о себе лишь легкой желтизной под глазницами. Хорошо бы и обиды заживали так стремительно, как шкура на молодых ведьмах…

- Как ты? – небрежно осведомилась Барбаросса.

Кузина фыркнула.

- Так ты пришла справиться о моем здоровье? Чертовски любезно с твоей стороны, сестрица! Уж после того, как ты угостила меня стилетом в живот!
- Это было шило, черт побери. Обычное сапожное шило. От одной дырки в пузе не умирают.
- Я и не ощущаю себя мертвой, - Кузина прищурилась, - Хотя, врать не стану, мне пришлось пережить пару неприятных часов благодаря твоей милости. Я уже буквально чувствовала своими пятками жар адской бездны!

Зря пришла, подумала Барбаросса, напрягая чутье в ожидании момента перед атакой. Пытаясь угадать, когда обманчиво расслабленное тело Кузины подберется для броска или рука нырнет в щель между камнями, вытаскивая кинжал.

Они в самом деле славно поцапались две недели назад. И это не было частью застарелой вражды, которая тянется годами, наоборот, все произошло нелепо и случайно, как происходят многие вещи здесь, в Броккенбурге. Просто демоны так неудачно метнули кости. Барбаросса сама уже не помнила подробностей и деталей, она и в истории этой оказалось случайно, не волей желания, а волей обстоятельств.

Кажется, какая-то шлюшка из «Готландских Дев» закрутила роман с местным трактирщиком. Как и все романы Броккенбурга, недолговечный, но бурный и рассыпающий вокруг себя до черта обжигающих искр, как дешевый фейерверк, купленный у подмастерья алхимика. Кого-то предали в лучших чувствах, кого-то опорочили, кого-то по-тихому удавили в переулке за трактиром, словом, все как обычно. Сам Сатана не разобрался бы в том, откуда взялись все действующие лица этой истории и как были связаны, но развязка вышла вполне простой и предсказуемой. Барбароссе пообещали таллер за то, чтобы разгромить трактир, а заодно славно изукрасить его обитателей – и она честно отработала эти деньги.
Чего она не знала, так это того, что в чертовом трактире окажется «шутовка» из «Камарильи Проклятых», которая не только не отступит в сторону, как следовало поступить в этой ситуации всякой благоразумной ведьме на ее месте, но и влезет в драку.

Кузина была опасным противником. Выглядящая легковесной, как пушинка, в своем нелепом и щегольском облачении, она чертовски хорошо владела рапирой и успела доказать это по меньшей мере полудюжиной дуэлей в этом году. Сумей она выхватить свое оружие, Барбароссе пришлось бы несладко. Несмотря на все занятия с Каррион, это оружие было ей совсем не так привычно, как дубинка или кистень. Спас напор, бурлящая в венах звериная ярость, часто помогавшая ей в драках, а еще – сапожное шило, удачно попавшееся под руку. Схватка получилась короткой, жесткой и не оставляющей сомнений в ее превосходстве. Но будь она хоть немногим медлительнее…

Барбаросса кашлянула, немного склонив голову.

- У тебя недурной короткий правый, сестрица. И лягаешься ты отменно.

Кузина хохотнула, машинально прижав руку к низу живота – туда, куда пришлось шило. Дырка, может, и заросла за две недели, но боль так быстро не уходит из тела, Барбаросса знала это по собственному опыту.

- Тебя спасло пиво, милашка.
- То, которое булькало в тебе?
- Нет. То, на котором я поскользнулась. Если бы не чертово пиво, я вздула бы тебя так, что родная бабка в аду не узнала бы!
- Не сомневаюсь. Можем как-нибудь встретиться и попробовать еще разок.
- И в этот раз тебе придется захватить до черта бинтов!

Барбаросса ощутила, как обмякают напрягшиеся было в ожидании драки сухожилия. Кузина не предлагала ей боя, напротив, своим поведением демонстрировала, что не держит обиды. По крайней мере, такой, какую предъявила бы здесь и сейчас.

Хорошо. Барбаросса никогда не бежала от драк, зачастую сама охотно их завязывала, упражняя кулаки на чужом мясе, но сейчас… Со всеми этими чертовыми хлопотами ей не доставало только ввязываться в ссору с «шутовками». У нее и без того блядски мало времени.

- Извини за дырку в брюхе.
- Ерунда, - Кузина махнула рукой с зажатой в ней трубкой, - Некоторые дырки в нашем теле созданы для удовольствия, другие нам приходится терпеть. Не ты первая. Какими ветрами тебя занесло сюда? Насколько помню, ты не из частых гостей в Голубятне.

Противоречивое ощущение от второй части "Ведьм". С одной стороны, текст стелется так легко, что иной раз с трудом себя сдерживаю. С другой - он полнится такой лютой чернухой, что мой внутренний чернухонометр подчас барахлит, выдавая странные показания. В этой части не будет человекоподобных сфексов, не будет подземных ульев, не будет Холеры, но будет некоторое другое - и от "некоторого другого" я сам иногда, кажется, медленно седею.