Любовь глазами девственника

- Эссе, которое я написал в 15 лет, публикую просто для истории, к тому же я даже нашел тут пару интересных мне когда-то мыслей -

- Странно читать нечто давно забытое, словно на время вписываешься в давно ушедшие чувства и мысли, примеряешь на лицо уже малый тебе слепок, снятый когда-то давно и оставленный пылиться в камоде -

" Природа любви" ( не понимаю что я тогда мог сказать об этом, если и сейчас на подобное я смогу лишь многозначно промолчать и поржать)

***

На пороге своего пятнадцатилетия я испытал тяготу первых, пусть не серьезных, и даже мало значимых, но отношений. Они ими являлись по своему определению, так что обойти их нельзя; к тому же они сделали вклад в неких этапах моего творческого формирования, что есть самое важное мое формирование из всех.

Особа эта проживала в соседнем городе, примерно за сорок-пятьдесят километров от меня, что уже было по-своему затруднительно, особенно для подростка. Подростковый возраст - время состоятельной немощности. В то время я услышал от этого индивида о бесполезности моей литературной деятельности, после чего твердо решил абстрагироваться в мнениях по поводу дела моей жизни и просто продолжать биться головою об то, в чем видел осмысленность, но это станется темой другого эссе. Всякий переживал подобное, это необратимо. Это некий всеобщий умысел, будь он проклят!

И как раз в сей период жизни, я заметил то, что любой человек, словно следуя некой неписанной истине, видел вокруг своего объекта обожания странный ареал какого-то Божества. Чистоты. Я это только заметил, и мне стало жутко интересна природа сего явления, на основе более ярких, возвышенных чувств – любви. Явление этого отношения к объекту(!) “так я стану называть того, к кому мы питаем это высокое чувство” окружает сам объект некой девственностью и непорочностью. Проще говоря, в рамках нашего разума те, кого мы любим, никогда не ходят в туалеты. Они не с кем не спали, никогда их не рвало. Нет, мы осознаем, что это не так; мы видим, как они едят и понимаем, чем это должно кончится по процессу биологическому, но наше сознание, словно не подпускает этот факт, отгоняет. Признает и не принимает. От того любовь и есть любовь, иначе ее мы бы и наблюдать не стали. Но в чем лежит причина? Откуда эта божественность? С чего человек готов возвести объект в ряды Нимф?

Чтобы не ходить далеко за примерами, которые и так переполняют ваш опыт, сдуну пыль с биографии великого поэта – Данте Алигьери. Автор замечательной эпической поэмы – «Божественная комедия», которая представляет из себя экскурс по кругам ада/чистилища/рая, в амплуа философского и культурного, пусть и трудно понимающее – читаешь и морщишься, как лимонов сожрал, ибо понятливости в произведении этом с гроши, под тягой кучи бесполезной терминологии и имен, что не столь важно. Автор, поэт гениальный, имел в своей жизни замечательный пример редкой, мне кажется, что надуманной потомками, платонической любви к Портинаре Беатриче; объект, который Данте удалось встретить лишь несколько раз за свою жизнь. И шутка в том, что она стала связующим звеном между поэтом и его творчеством, что есть апогей человеческого раскрытия, откровенности и открытия себя самого пред внешним миром, что есть нечто высшее. По сути своей, баба, которая потеет, переживает циклы менструации, стала связующим звеном, проводником между гением и его гениальностью, его искусством? Как так? Правда, чем это обусловлено? Скорее всего, это объясняется тем, что влюбляемся мы не в человека, а в его образ, идеализированный в нашем сознании и уже самостоятельно впихнутый в список божеств, ибо человек не станет любить и что-то обожать обычное. Его объект должен быть выше всего, просто обязан выделяться! Иначе, все пропало.

То есть Портинаре Беатриче являлась связующим звеном между Данте и тем искусством, что он создавал, верно? Если это так, то чем становится Портинаре?

Наверняка, лишь единое слово приходит на ум, и сие слово – муза.Она стала музой, от чего сразу открываются две карты бесконечного мирового пасьянса, чьи детали связаны нестираемыми кнутами меж собою. Муза – это образ. Мы любим образы, а не людей; человек находится в состоянии некого каракули, в которой мы и ищем эти красивые очертания, что нужно отделить от эстетичного, которые нужно додумать, т.е. гиперболизировать. Сие и есть образ. Отсюда следует, что мы влюбляемся в музы? – пришло мне в голову, пока я постукивал по клавишам, выплескивая свои мысли. Да, верно. Мы любим музы; и совсем неважно художник вы, писатель, музыкант, или не дай Бог – политик, у всякого вашего есть своя муза; у каждого есть свой образ, который он испытывает, который он пытается разглядеть.

Вот что сделали со мною несколько странные, короткие отношения в давние шестнадцать лет. Но есть вопрос следующий, который сохнет без ответа; и если вы читали написанное мною достаточно внимательно, то вероятно зададитесь следующим вопросом, вытекающим их вышеописанного. Мол, “Да, женщины гадят, живут со всеми иными присущими человеку мерзкими, но естественными процессами; понятно то, что питаем чувство мы не к людям, а к образам, все ясно! Все понятно! Но тут другое! Откуда эти образы взяты?”. Хороший вопрос, ибо чтобы разглядеть нечто в каракулях, то вам необходимо представлять, чем это «нечто» непосредственно является. Чтобы найти силуэт кролика в кромешно измазанном холсте, вы должны видеть, что есть этот кролик, и так сказать, с чем его есть. То есть у вас должно быть представление о музе, чтобы увидеть ее в объекте. И тут странность бьет своей вопросительностью по вискам, до треска зубов, не давая прийти в себя, ни толком вздохнуть: общая ли у всех эта самая муза? Скажите - нет, ибо почему одна влюбляется в господина F, пока другая его не признает вовсе? В чем причина? Вероятно в разном представлении о музе. Возможно. Но что если суть лежит в том, что некоторые просто не дают полностью разглядеть в себе ту искомое? Они кроят его руками, закрашивают слоям масляных красок, делают буквально все ради того, чтобы мы это музности в них не сыскали. Но почему тогда в этого господина F, будь он хоть молчаливый писатель, хоть ищущий внимания женщин поэт, кто-то влюбляется, даже после того, как было сказано «Он кроят его руками, закрашивают слоям масляных красок… »? Тут, господа-хорошие, дело кроется в неких способностях. Эфемерной внимательности каждого перед холстами и образами вокруг. Проще говоря, проблема тут кроется совершенно не в самих властителях музности, нет, суть в обеих сторон этого бесконечного поиска соответствий. Тут то и оно! Именно! Все это несущее является бесконечным поиском соответствий. И проблематика даже не в том, что господина F скрывает свою натуру от вне; проблема лежит в не имении того, кто способен ее отыскать, понимаете? На каждую зоркость есть своя картина; на каждое все есть что-то свое! Чертовы соответствия захватили весь земной шар. Музы одни, не смотря на то, что даже по мраморной мифологии муз, т.е. богинь, дочерей Зевса и Мнемосины, было девять штук. Их можно уединить в моно-символ. Просто глаза разные и заточены они под разное зрение; музы могут быть стократно завуалированы культурными идеалами, той же самое красоты, вкуса и прочего, но это всего лишь игрушки на елке, которые вес свой имеют, но пред самой елью – роль их относительно ничтожна.

И эти образы при должном раскрытии имеют невероятную силу в том же нашем сознании; это имеет способность вырасти до того, что образ может убить вас самих, но это ужасная редкость, о чем писал Шекспир в “Ромео и Джульетта”, или снова обращаясь к истории Данте, физическая смерть Портинаре повлекла за собою невероятный урон духовному, по его личному целому Данте. Какая прескверная и в тот же миг замечательная идея грезится в этом. Они могут поставить на колени в слезах такого человека, как Евгений Онегин(который сам, как и все, с жадностью искал свою музу и даже по более, чем другие); они могут прийти, дав этим надежду при смерти внутренней, в некой этимологии духовной, как в романе Э.М. Ремарка – “Три товарища”, а после исчезнуть, тем самым, совершить контрольный выстрел в висок. Лязганье магазина – приход; железное всхлипывание – явка музности; скрежет со щелчком – предохранитель; хлопок, рвущий стальные лопасти ствола, под захлебывание облака пыли и пороха – уход, смертоносный и лишающий всего, бьющий соленой и теплой кровью в горло. Вот это примерно и есть – сея великое искусство любви.

P.S.

Ничего намеренно редактировать не стал. Поклон 2015-2016 году. Только не совсем ясно почему в тексте я написал о давних шестнадцати лет, поскольку на момент написания автору было 15 лет.