Мастер-класс по игре на личном бренде

***

Поезд архиепископа Сент-Эндрюсского медленно полз по раскисшим от дождя дорогам на север. Ненастье в этом году пришло, не дожидаясь глубокой осени, тот вечный дождь, которым Господь благословил Шотландию для укрощения страстей человеческих и исправления натуры — не иначе.  Собираясь заночевать в Данфермлинском аббатстве, из-за непогоды кардинал Битон сбился с пути, остановился на постоялом дворе — и сейчас писал при свече в спальне, во втором этаже, не дожидаясь безопасности и уюта личного кабинета. Перо уязвляло лист с проворством осы, нападающей на разорителя гнезда, кардинал покусывал рыжеватый, седеющий ус, отбрасывал затупившееся перо в сторону и брал свежее... надо бы кликнуть пажа для очинки. Но Битон не терпел присутствия слуг в те часы, когда ему случалось думать о делах особой важности. И поднял голову от бумаг не на звук шагов, а на ощущение взгляда, покоящегося на темени, взгляда не самого дружелюбного. На пороге стоял человек в черном, полы плаща его, перекинутого через левую руку, отягощала влага и грязь доброго шотландского ливня. Правая рука мужчины опиралась на рукоять клинка. Огонек свечи отразился в устремленных на кардинала суженных синих глазах:

– Добрый вечер, ваше преосвященство…

Шесть с лишним футов роста, светлые волосы, подбородок с ямочкой, норманнский нос, удлиняющий лицо настолько, чтобы его нельзя было считать вполне совершенным, ехидная ухмылка рейдера… да, это Босуэлл. Они так и не виделись со времени возвращения на родину любимого кузена покойного короля. Кардинал уже отказывал графу в двух визитах, они трижды за весну разминулись в дороге от Сент-Эндрюса до Эдинбурга, несмотря на все россказни Хантли, кардинал не доверял приграничнику и помнил о Белокуром со времен до изгнания, что граф тщеславен, склонен к красивым позам и скор на расправу с несогласными. То, что Босуэлл выступил за королеву-мать на Элмонде, не говорило ровным счетом ни о чем: как легко продал он Дугласов, также легко мог и обратно склониться к Аррану. 

Битон отложил перо:

– Я зову стражу.

– Если вы ужинаете в компании стражи, не возражаю.

Эта фраза слегка озадачила кардинала:

– Зачем же вы пришли, граф?

– Ну, уж не зарезать вас в собственной постели… предложите мне виски – я не откажусь. И голоден, кстати, как черт.

– Да вы и сами, граф – черт преизрядный, – одними губами улыбнулся Битон.

– Из уст кардинала, ваше преосвященство, это звучит отменной похвалой…

– Как вы сюда проникли?

– Как и всегда, – не смутясь, отвечал Чародейский граф, – шантаж и подкуп. И верьте, ни одна леди не вводила меня в такие траты, как насущная необходимость поговорить с первым лицом в государстве.

Язык у него прежний, легкий и лживый. Теперь, когда Битон достаточно рассмотрел вошедшего, стало ясно, что граф только сошел с седла и порядочно грязен, проделав не один десяток миль по дорогам Приграничья — но кто-то же поставил его в известность об отповеди кардинала? 

– А Ее величество королева-мать, видимо, общается с вами очень доверительно, ваша милость, – ехидно заметил кардинал-канцлер, скорей наугад, чем всерьез подозревая, и колокольчиком вызывал слугу – сервировать стол.

– До некоторой степени, – кивнул Босуэлл, пропустив шпильку мимо ушей, и эта сдержанность понравилась Битону. – Вы предложите мне сесть или предпочтете, чтобы я сперва подошел под благословение?

Ни умения льстить, ни дерзости он не утратил. Выждав мгновенье и обменявшись с вошедшим взглядом, Дэвид Битон указал на кресло против себя.  

– Я слыхал, именно вы были против того, чтобы я присоединился к вашей избранной компании лордов…

– Да, верно. Я сказал Ее величеству, что не согласен с вашим присутствием в совете.

– И ничто не сможет поколебать вас в этом несогласии?

– Думаю, нет.

– А если я сделаю вам предложение, от которого вы не сможете отказаться?

– Деньги? – удивился кардинал. – Вы с ума сошли, граф?

– Вот еще! – тоже удивился Босуэлл. – Я не настолько богат, чтобы купить себе канцлера. Особенно теперь, поиздержавшись в Европе… я о другом. Не лишними ли вам будут, скажем, три тысячи бойцов на те нужды, которые могут возникнуть у любого политика, ежели волею Бога ему повезло родиться в Шотландии?

Дэвид Битон помолчал, затем соединил кончики пальцев обеих рук — жест, дающий любому прелату паузу для размышления:

– Перейдем вниз, в холл, граф, поужинаем, как подобает? Или вы предпочитаете безвестность и мрак моей спальни? 

– Я предпочитаю виски к камину — и поговорить. Ведь вы успешно избегали этого все лето, несмотря на мое стремление достигнуть согласия. Чем я вам так не по душе, ваше преосвященство?

Вопрос был задан тем проникновенным тоном, что особенно удавался Патрику, когда он исполнял роль человека честного.  Битон мог предъявить Босуэллу десяток причин, но выбрал самое очевидное:

– Ходят слухи, что вы вернулись из Европы протестантом, граф. Это правда?

Мальчишка-паж, косясь на внезапного посетителя, расстилал на крае стола льняную салфетку, расставлял блюда и кубки. Янтарная влага виски переливалась в рельефное стекло, играя в свете камина, пробуждая воспоминания.

– Я – католик по рождению и воспитанию, ваше преосвященство, – легко отвечал Босуэлл, опорожняя бокал, и поверх стеклянной кромки его выслал кардиналу совершенно непроницаемый взгляд. – Я – один из первых баронов Приграничья, двое моих дядей – епископы, мой прадед заново отстроил половину Сент-Эндрюса и полжизни прослужил настоятелем собора… наконец, Ее величество, правовернейшая католичка, как вы, возможно, догадались, дарит мне свое доверие… время от времени. И весь двор день за днем видит меня на мессах в королевской часовне. Как, по-вашему, это сочеталось бы с моим протестантизмом?

Это не было прямым ответом. 

Это вообще не было ответом, и именно так это и понял Дэвид Битон.

– Я верую в Господа нашего Иисуса Христа и в то, что он умер во спасение каждого из нас – чего же еще вам нужно, дорогой кардинал? И я спрошу вас, лорд-канцлер, станете ли вы доверять слухам, если я предлагаю вам четыре тысячи моих рейдеров?

Он ставил вопросы. Он не давал ответов. И повышал цену.

Ветчина, наколотая на нож, ложилась на ломоть хлеба — граф ел стремительно  и легко, так же, как пил. Дэвид Битон рассматривал Белокурого, как рассматривал бы породистое животное… он помнил его, слава богу, последние пятнадцать лет, он видел, как Хепберн вырос от мальчишки до матерого рейдера, и становиться жертвой последнего кардиналу ни в малой степени не хотелось. Его определенно можно использовать, но кардинал еще не решил для себя, как именно. И ему ни в коем случае нельзя довериться, но можно испробовать в деле.

– Поговаривают, я что-то должен вам за Далкит, граф, но я такого долга не припоминаю.

Когда тебе уже не заплатили за услугу, проще всего упомянуть, что ты действовал бескорыстно:

– Это и был долг, но — моего служения Шотландии, ваше преосвященство, не вам лично. Неужели вы полагаете, я мог бы поступить по-иному?

Это было сказано настолько бессовестно, что Битон не выдержал — улыбнулся. А после поднял бокал в честь собеседника:

– Вы?! Ну, конечно же, нет! Ваше здоровье, Босуэлл, большего бесстыдства видеть мне не приходилось ни в ком…

Патрик Хепберн кивнул:

– Спасибо за откровенность. Я сейчас и сам себе нравлюсь, но вот беда — я более обаятелен, когда при деньгах. Я дам вам людей, кардинал — столько, сколько смогу — потому, что Арран не поторопился прикормить меня. Но вы взамен примете меня в совете и вернете все моё. Леннокс вам не опора, вы это знаете...

– Не теперь, – отвечал Битон, пропустив мимо ушей упоминание Леннокса. – Ваше появление в совете невозможно, пока регент стоит за мир с Тюдором, даже если я и  соглашусь на ваше присутствие там.  

– А если он отречется от мира?

– А вы знаете, как это сделать? – спросил в свою очередь Битон, впервые улыбаясь без холодности. – Расскажите мне, граф, это меня позабавит среди трудов и бурь сей скорбнойюдоли.

Он встал из-за стола, принялся расхаживать по комнате, атласная сутана переливалась оттенками фиолетового, поблескивал в свечном свете нагрудный крест. Босуэлл равнодушно посмотрел в дно пустого бокала, а после молвил, вдругорядь себе наливая:

– Я знаю, что он отречется. Граф Арран никогда не согласится на роль короля Северной Шотландии, пока у него есть хоть малейшая надежда стать королем Шотландии целой… а ведь именно такая роль отводится ему Генрихом Тюдором в случае, если Мария Стюарт умрет.

Кардинал остановился, как вкопанный, глядя на собеседника. Если уж этот знаменитый перебежчик начнет сдавать карты...

– Вы же не сомневаетесь, что принцесса умрет, если мир будет заключен, и ее отправят расти в Лондон? – завершил свою мысль Босуэлл, поднимая на Битона глаза — синие, проницательные, без капли хмеля. – Возможно, умрет уже по дороге туда...

Повисло молчание, пощелкивало только одинокое полено в камине, догорая. В спальне было душно, но к утру она выстудится.

– Я догадываюсь, откуда у вас эти сведения, – молвил Битон.

Босуэлл молча кивнул, не спуская с него глаз.

– Отдайте мне эти бумаги, граф, я должен предъявить их Парламенту — и тогда смещение регента неизбежно.

Босуэлл пожал плечами:

– Никак не могу, ваше преосвященство. Я не храню бумаг, которые в той же мере, что и регента, обличают меня самого. Вам придется поверить мне на слово.

– Верить на слово? Вам?!

– Ну, кому же еще? Или в стане врага у вас есть союзник наиболее честный?  

– А если я арестую вас?

– То вы и тогда ничего не найдете. Покойный Джеймс, помилуй, Господи, его черную душу — и тот арестовывал меня неоднократно, а что толку?

Дэвид Битон молчал, рассматривая своего ночного гостя. Под его взглядом граф, не смущаясь, отрезал себе еще хлеба, ветчины, налил виски… спросил с той легкой небрежностью, что отличает хорошего придворного:

– Ваше преосвященство, не могу отнимать у вас часы, назначенные для драгоценного ночного досуга… вам нужны мои люди? Если да, назовите срок, в который возникнет такая необходимость.

Вот он соберет своих парней, думал тем временем Дэвид Битон, своих хваленых головорезов, но куда он метнется после, на чью сторону, теперь, когда регент будет в большей силе, чем раньше, с поддержкой Тюдора? Дэвид Битон имел все основания полагать, что Босуэлл берет деньги от англичан — и брал их много лет при жизни Джеймса — но ни разу кардиналу не удалось поймать Хепберна за руку. Хорошо еще, что Мария де Гиз умна и дальновидна, что королеве удается держать матерого зверя на приманке мужского тщеславия, на коротком поводке...

– Я мог бы поменять ваше присутствие в регентском совете, – молвил кардинал наконец, – именно на те бумаги, которых у вас нет, граф. А за одни обещания и предположения я платить не люблю, тем паче, что они и неверны, ваши предположения. Арран подписал мир. Я возвращаюсь в Сент-Эндрюс с тяжелым сердцем.

Повисло молчание, потом Босуэлл снова выпил, пожал плечами и произнес:

– Что ж, тем быстрей он от него отречется… помяните мои слова.

Битон взвесил на ладони пакет, залепленный сургучом, прищурился:

– Возьмете на себя труд донести королеве-матери дурную весть?

– Отчего же нет, – Белокурый потянулся из-за стола, вынул пакет из рук кардинала, засунул за пояс. – Хотя предпочел бы радовать нашу госпожу, но не огорчать ее. Но в нынешних условиях вам особенно будут нужны люди, не так ли? Вы едете собирать войска с Севера? Или все-таки возьмете моих?

– Я взял бы лично вас, Босуэлл, если бы мог доверять вам хоть в малой степени, в число своих друзей и сторонников. Эта битва будет выиграна не числом… Вот если бы нашелся человек, кто донес бы до моего двоюродного брата регента простую мысль, пристойную доброму христианину — что покаяние смывает любой грех, и грехи неосмотрительности и гордыни, приведшие к этому противоестественному миру с англичанами — тоже… а там, глядишь, и ваши четыре тысячи пригодятся.

Отправится он к Аррану или нет — бог весть, правду сказать, кардиналу было интересно посмотреть, как Босуэлл выкрутится, эта скользкая тварь с замашками принца крови. А если они и сговорятся с Арраном, к приграничнику все равно следует присмотреться внимательней: не потому ли, что оба лижут руки Тюдору? Рыбак рыбака чует… 

Он засылает меня вперед, думал Патрик Хепберн, просто проверить, есть ли в логове кабан, кинется ли, ему по сути неважно, что ответит регент на первое предложение, засылает, зная, что после Элмонда у Аррана на меня полна пасть ядовитых зубов. Загребать жар чужими руками — это же так естественно для церковного иерарха. 

– Не могу обещать вам, – отвечал он Битону, не поведя и бровью, – однако подумаю, найдется ли среди моих достаточно проворный гонец...

Сперва в Стерлинг, потом, в любом случае — в столицу, как там сказал Аргайл? За коронными регалиями — теперь, когда коронация нужна как можно скорей. И ему нельзя в Эдинбург с тем малым числом от своры Хермитейджа, что неслась за ним по полям по погоне за кардиналом, надобно поднять с собой хоть лишних полсотни в седло. 

Дэвид Битон позвонил в колокольчик, призывая пажа прибрать следы трапезы на письменном столе, уселся в кресло, приготовляясь к долгим часам за разбором почты.

– И не ищите среди своих слуг того, кто взял от меня денег, – молвил в заключение беседы Босуэлл. – Он уже ушел от вас.  

– Ваши бы дарования, граф, да на мирные цели…

– А я – очень мирный человек, ваше преосвященство, для прирожденного рейдера, грабителя и убийцы, – в тон ему отвечал граф. – Если гладить по шерсти и кормить свежим мясом.

– И женщин? – забавляясь, уточнил кардинал.

– Женщин достаточно, – отвечал тот, и Битон оценил этот опять двусмысленный ответ. – Похоже, я все-таки нашел свою даму сердца…

Он вышел от Битона, насвистывая старую французскую песенку времен своей юности, Том Тетива подал в руки лэрда поводья коня… сколько он там пообещал в людях и копьях? Четыре тысячи, когда ему не на что посадить в седло и полутора? И Джордж вдругорядь не даст денег, можно и не надеяться, и Аргайлу он должен с себя все, вплоть до исподнего, поэтому будет особенно забавным снарядить бойцов для Битона на деньги его лютого врага, Генриха Тюдора. Ибо, конечно же, кардинал возьмет его людей.

– Джон, – окликнул граф Прингла, – ночью отправляешься на юг…