Карательная медицина - о, этого есть у меня!

Суть — не слишком обходительное лечение/условия выздоровления героев после тяжёлой битвы.

Дио состоит из каретельной медицины чуть менее, чем полностью. Герой только и делает, что отчаянно борется за жизнь.

Кто-то легонько бил его по щекам,  заставляя прийти в чувство. Дио провел языком по пересушенным губам, и  его голову тотчас приподняли, поднеся ко рту чашку, полную чуть  подслащенной воды. «Пей», сказал кто-то требовательно, и Дио послушно  сглотнул, ощущая, как постепенно с каждым новым глотком возвращается к  жизни. Боль не ушла, но притупилась. Притупилось и мучительное чувство  потери, на смену ему возвращалась утраченная было жажда жить. Не  верилось, что там, в пустой бетонной коробке без крыши, он был готов уже  сдаться, смириться со всею ложью, прозвучавшей из уст Скала... Сейчас  собственная слабость бесила, и бешенство как будто вливало в него  энергию. Он открыл, наконец, глаза.

Увиденное  заставило его поперхнуться. Он рванулся изо всех имевшихся сил,  и понял, как же он ослаб за эти дни. Лекан, поивший его подслащенной  водой из красной эмалированной кружки в горошек, даже не шелохнулся.  Лишь отнял край от губ, усмехнулся:

— Не дергайся. Останешься без зубов.

Дио  глядел, закипая ненавистью и понимая одновременно — он целиком  и полностью в руках твари. В самом прямом смысле этого слова. Усиленная  металлическими пластинами ладонь уверенно поддерживала его голову.  Та самая ладонь, что отвела от него удар Тары...

— Еще хочешь? — Спросил лекан, и, не дождавшись ответа, снова поднес кружку ближе к губам.

Пить  хотелось. Дио сглотнул невольно. Пара глотков лишь раздразнила жажду,  показав, как же пересушено его горло, как запеклись губы. Неотрывно  следя за тварью и понимая, что едва ли сможет противостоять ей сейчас,  он снова принялся пить. Не спеша, понемногу, осознавая, что слишком  много жидкости может убить его так же верно, как удар ножа в живот.  Тварь, очевидно, тоже понимала это. Когда кружка опустела едва  наполовину, лекан отставил ее на прикроватную тумбочку.

— Потом дам еще, — сказал он, поднимаясь.

Только  теперь Дио заметил, что лежит в небольшом, но чистом и светлом  помещении с выбеленными стенами. Колыхались, развеваясь от задувающего  в распахнутое окно ветерка легкие тюлевые занавески, снаружи доносились  приглушенные расстоянием голоса людей. По ярко-голубому небу бежали  белые облачка. Лекан вновь положил его голову на подушку, и Дио понял,  что просто не сможет поднять ее сам.

Тварь  приоткинула покрывало, и Дио почувствовал ток свежего воздуха  по обнаженной коже. Кто-то раздел его, пока он валялся в отключке.  Ощущение беззащитности усилилось, накатив приступом паники. Дио  подобрался невольно, и тварь, прохладными пальцами ощупывавшая его тело,  почувствовала напряжение мышц.

— Расслабься.  — Лекан вновь усмехнулся. — Ты мне не интересен. — Сильные пальцы  прошлись по груди, ощупав ребра. Чуть теплая ладонь легла на живот,  тварь надавила слегка сначала с одного бока, потом с другого.  Спросила, — не больно?

— Нет, — ответил Дио, внимательно следя каждое движение твари.

— Внутренних повреждений нет, — резюмировал лекан, вновь прикрывая его одеялом. — К концу недели встанешь на ноги.

— Ты что, врач? — спросил Дио, не удержавшись.

— Был  когда-то. В прошлой жизни. — Лекан вновь присел на стул рядом, заложил  ногу за ногу, обхватив ладонями колено. Сходство твари с человеком  сводило Дио с ума. Требовалось усилие, чтобы помнить: перед ним тварь,  а не молодой, загорелый и длинноволосый парень. — До того, как начал  служить в армии Схарма. Даже здесь не очень-то жалуют лековых тварей,  и желающих лечиться у лекана не так чтобы много.... Но тебе-то  не привыкать иметь дело с нами? — Тварь смотрела прямо в глаза, и Дио  понял, что она знает. Знает всё.

Он благоразумно  промолчал. Тварь усмехнулась. Спросила, все так же пристально глядя  пустым, невыразительным взглядом искусственных глаз:

— Почему  ты так ненавидишь нас? Там, на железной дороге, ты сказал, что леканы  хуже уродов... Я видел уродов. Они никогда не были людьми. А мы были.  Были и остаемся. Я человек, Дио. Такой же как ты. Отличия несущественны.

— Виноват ли  волк, что родился волком? — спросил Дио с вызовом. — Чтобы стать уродом  надо родиться уродом. Чтобы стать леканом достаточно продаться мастеру  Леку.

— Мне жаль, что ты воспринимаешь  все так. — Искусственные глаза смотрели без всякого выражения, но рот  твари, сжатый в тонкую линию, выдавал ее чувства. — Я надеялся,  мы станем друзьями.

Дио не смог сдержать короткого смешка.

— Что тебе в моей дружбе?

— У меня  есть свои резоны. — Улыбнувшись грустно, лекан снова взял кружку  и приподнял голову Дио. — Пей, — нагретый солнцем металл мягко коснулся  губ, и Дио сглотнул, ни на секунду не сводя глаз с твари.

— У меня нет друзей, — ответил Дио, когда кружка, наконец, опустела. — Больше нет.

— Я знаю, —  ответил лекан, вновь кладя его голову на подушку. — Как иначе  мы могли бы достать тебя так быстро и так просто? — На губах твари  мелькнула легкая усмешка.

— Тварь, —  выдохнул Дио, чувствуя, как наливается свинцовой тяжестью затылок  и непроизвольно закрываются глаза. Рука чуть шевельнулась в бессильной  попытке оттолкнуть кружку с питьем.

— Меня  зовут Март, — невозмутимо ответил лекан. Его голос донесся будто  издалека. — Я предпочел бы, чтобы человек, которому предстоит меня  убить, знал мое имя.

Лекан говорил  что-то еще, но Дио уже не различал слов. Сквозь дрожание смыкающихся  ресниц следил, как шевелятся губы твари, и какой-то другой человек в его  голове повторял не в такт: «как иначе мы могли бы достать тебя,  Дио?»...

Есть она и в Ключе

Тогда его — умирающего — подобрали черные. Пограничные отряды  воинов-монахов — достаточно смелые, чтобы совершать частые  разведывательные рейды на территорию Далиона.

Впервые в жизни он  проснулся в постели, на чистом, похрустывающем белье. Он повернул голову  и увидел цветной витраж — человек в длинных одеждах стоял, заслонившись  рукой от пылающего куста. Куст и впрямь горел полуденным солнцем. Не в  силах шевельнуться, Сет до заката смотрел на его алое пламя, пока то не  запеклось киноварью. Изо дня в день он любовался сменой красок в  крохотных стеклах, а монахи тихо ступали, приходя, спрашивая о  самочувствии, щупая пульс и неохотно затягивающийся рубец. Один всегда  сидел у изголовья и читал что-то. Сперва Сет даже не слышал его, потом  шелестящие, как шорох переворачиваемых страниц, звуки стали четче, и  скоро — мучительно медленно возвращающийся к жизни — он стал различать в  монотонном напеве дивные истории об удивительном Старом Мире, где еще  возможны были чудеса, где Бог еще разговаривал с людьми.

Слишком  слабый, чтобы сопротивляться, он скоро привык к нежданной заботе.  Ненавязчивая манера черных — входить, тихо прикрывая за собой дверь,  осматривать его, не проронив и двух слов и так же незаметно покидать  комнату — успокаивала. Он почти почувствовал себя в безопасности, когда  все вдруг резко переменилось.

Вошел новый посетитель, и чтец  поспешно захлопнул книгу. Громкий звук разбудил дремавшего Сета.  Приснувший было зверек встрепенулся, почуяв опасность. Черный прошел так  тихо, что ни одна половица не скрипнула под его ногой. Приотбросил  одеяло, холодными длинными пальцами пробежался по груди, по розовому  узлу шрама. Волоски на руках встали дыбом от его прикосновений — вмиг  подобравшись, Сет следил за ним чуть прищурившись. А тот сделал знак еще  двоим, дежурившим у дверей, и те вошли, подхватили под руки, потащили,  не дав встать на непослушные ноги, вниз — от светлого витража в  подземелье.

Там внизу, у стены тоже была крепкая кровать с  прохладными свежими простынями, а в центре — стол с ременными петлями из  потемневшей, подрастянутой кожи, и другой столик — поменьше, с целым  рядом хитро изогнутых ножей. Тут же, притиснутое в один угол,  располагалось кресло с наброшенным на ручку клетчатым пледом, напротив —  в другом углу — в стену упиралась конторка. Стило в руках черного часто  замирало над пергаментом, он поднимал голову и таращился в трещины  каменной кладки, будто видел за ними что-то недоступное взору простых  смертных. И хотя Сета просто кинули на кровать, и так же трижды в день  приносил еду все тот же монах, что кормил его раньше, больше не было и  тени покоя.

Новый хозяин — Сет сразу, остро почувствовал это ненавистное ощущение принадлежащей кому-то вещи — охотно разговаривал с ним.

—  Ты помнишь эту комнату? Нет? Что ты помнишь последнее? Как ты очнулся? —  любопытство в голосе черного было неподдельным, но Сет отмалчивался,  тоскуя о прежнем равнодушии к собственной персоне. Чудилось что-то  недоброе в этом живом любопытстве.

А черный с нетерпением ждал его  полного выздоровления, требовал, чтоб он чаще ходил от стены до стены,  потом — поднимал за ручку увесистый сундучок, стоявший в ногах кровати,  затем — отжимался от пола. После щупал пульс, прижимал к груди костяную  трубку и слушал биение сердца, улыбаясь, записывал что-то на листах. Раз  в неделю приходил монах и забирал записи.

— Можно попробовать, — напутствовал его черный, — найдите мне второго, и побыстрее, слышите? — кричал в открытую дверь.

Но  еще долго монах с порога качал головой на вопросительный взгляд  черного. И Сет давно уже без труда по сотне раз отжимался от пола, не  зная чем еще занять себя в тесной комнатке, ход откуда ему был заказан.  Он как раз с остервенением отсчитывал десятки, краем глаза наблюдая за  дремлющим в кресле хозяином, когда над головой — по винтовой лестнице —  прогрохотали шаги, дверь распахнулась без стука и толпа монахов внесла,  бросила на стол деревянно стукнувшее, окоченевшее уже тело.

Сэт  отпрыгнул, забился в угол, с ужасом глядя на полностью обнаженного,  бледно-синего и почему-то мокрого мужчину лет двадцати. Родимым пятном  на груди чернела аккуратная колотая рана. Мертвец не просто окоченел —  он явственно источал холод.

Монахи захлестывали конечности  ремнями, а черный уже сбросил плед и дрему — стоял, перебирая  инструменты на столике, тускло посверкивали лезвия.

— Вон! — рявкнул черный на замешкавшихся монахов, и те ринулись к выходу.

Забытый  всеми, Сет тихо стоял в своем углу, глядя, как черный протирает  синюшную кожу мертвеца резко пахнущим янтарным раствором, как пальцами  меряет впалую грудь, как коротко и точно чиркает лезвием, и расходятся  шире края колотой раны. Молчал даже, когда черный вдруг запустил руку в  отверстую грудь.

Но тот спиной почуял ужас, охвативший Сета.

— Все! Все вон!!! — заорал он, и Сет стрелой вылетел в дверь, прямо в руки к спохватившимся монахам.

Его  снова оставили в комнате с цветным витражом, и чтец пришел шелестеть  переворачиваемыми страницами старых книг. Часто запинался на полуслове,  замолкал надолго, прислушиваясь к неясному шуму за дверьми, да Сет уже  не слышал его, он метался по комнате из угла в угол, вспрыгивал на  низкий подоконник, глядел сквозь цветные стекла на темнеющую бровку  леса, и почти не спал, хотя солнце вставало и садилось дважды.

На  рассвете третьего дня щелкнул замок двери — чтец давно заложил страницу  пальцем и привстал, опираясь о ручки кресла. Сет отступил на шаг. В  приоткрытую створку спиной вошли двое черных, и потянулись мягкие  носилки.

Слегка продавливая стеганую ткань, укутанный с головы до  ног, всё такой же мокрый — на этот раз холодным потом, его бил озноб —  человек на носилках тяжело, с присвистом дышал. Трепетали веки, худая  рука, выпроставшись из-под одеяла, слабо царапала грудь.

Чтец  кинулся к заправленной постели, откинул покрывало, и уже через минуту,  так же мягко ступая, приходили, щупали пульс, трогали лоб, подтыкали  одеяло, сбитое крупной дрожью гнилой горячки, а чтец тихо сел на место и  раскрыл книгу на заложенной странице, продолжил, как ни в чем не  бывало: «... так и вы почитайте себя мертвыми для греха, живыми же для  Бога...».

Сет не стал ждать, когда же о нем вспомнят. Он развернулся и бросился прямо в горящий куст.

Начало флеш-моба тут