И лошади тоже!

Нашла на просторах АТ флешмоб, который как будто специально для меня.

Дело в том, что я очень люблю лошадей. Давно и беспричинно, начиная с неразумного детства, когда никаких лошадей со мной рядом и в помине не было. Притом нет у меня в роду ни цыган, ни казаков, ни прочего народа, про которых принято думать, что у них любовь к лошадям непременно в крови. :)

Сначала всё было на уровне любования картинками и всякого душещипательного чтения наподобие "Чёрного Красавчика", "Дымки - коня ковбоя" и "Мустанга-иноходца". Потом произошло столкновение с реальностью: мне случайно попалась в библиотеке книга Аркадия Боярского "Седлайте коней". Так мне стало известно про конный спорт, а заодно про то, что таки да, девочкам тоже можно! 

С упорством, достойным лучшего применения, я нашла в городе школу верховой езды. И меня туда взяли. Всё! С этого момента я на много лет пропала для цивилизованного общества, и вся моя жизнь шла вокруг лошадей, для лошадей и о лошадях. Эх, счастливые, дикие, невозвратные времена... :)

Зато теперь лошадей полным-полно в моих книгах. И это неудивительно, ведь действие происходит в те времена, когда лошадь была самым быстроходным и распространённым средством передвижения. 

Нарок, персонаж "Последнего обоза", служит в приграничном гарнизоне. У него есть служебная лошадь, и понятное дело, что за ней приходится старательно ухаживать. Притом нрав у Воробья не самый покладистый, да и по физическим данным он не безупречен. Нарок мечтает со временем скопить денег на собственную лошадь. А пока, пользуясь случаем, присматривается к товару на конном рынке.

Нарок отпросился у Торвин посмотреть на коней. Каких тут только не было! Простые работяжки, стройные степные скакуны, мохноногие красавцы для упряжи… И народ вокруг них толпился самый разный: тормалы в буро-зелёных рогожах, тивердинцы в полосатых халатах, поляне в ярких полукафтанах, княжьи люди, приоградские купцы…

Увы, пока что Нарок мог только мечтать о покупке собственной лошади. Он просто бродил вдоль конного ряда, от души любовался четвероногим товаром, а заодно приглядывался, приценивался и прислушивался к идущим вокруг разговорам.

Особенно ему приглянулись две лошадки, достаточно крупные, чтобы возить на себе вооруженного воина, но в то же время сухие и лёгкие, по виду способные и на резвый галоп, и на добрый прыжок. К тому же обе были красивой золотисто-буланой масти, почему-то редко встречающейся среди лошадей за Оградой.

А вот хозяин их Нароку совершенно не понравился. Это был высокий, сухопарый, бронзово-рыжий мужик, конопатый, как кукушкино яйцо. Вёл он себя заносчиво и резко, цену за лошадей называл совершенно невозможную, а скинуть ни монетки не желал. Отходя ни с чем, покупатели ругали его ракшасьим сыном и сулили дорогу домой без прибытка. А потом, собравшись в кучку в сторонке, шептались между собой, что хоть и хороши «золотые» кони, а брать их боязно, потому как Луч ведьмин сын и сам ведьмак. «А я бы всё равно себе такую красоту купил, — думал Нарок, любуясь буланой парой. — Жаль только, денег нет ни ящерицы». 

Свит, герой "Сказки наизнанку" и "Щедрого дара", лошадей любит, пожалуй, больше чем людей. О своём неказистом, но умном Крендельке он заботится от души. Свит отлично ездит верхом и умеет ладить даже со сложными лошадьми, а со временем он станет владельцем маленькой конной фермы. Но порой взрывной характер подводит Свита, и он вполне может попасть в смешное положение. Например, такое:

В то же утро я глядела из окна, как Свит уезжает на службу. Он, как всегда, когда в дурном настроении, не стал открывать ворота, а потащил Кренделька через калитку в поводу. Только калитка сделана на человечью мерку, и потому узка и низка, а Кренделёк куда как толст. Он сперва в створе Свита больно прижал, провёз рёбрами о косяк, а потом ещё и зацепился за щеколду путлищем. Но конь-то старый и умный, как почуял, что ремень натянулся и не пускает, встал в проходе, и ни туда, ни сюда. Свит его тянет, а конь ни с места. Свит тогда сгоряча отвесил ему пинка. Кренделёк прянул назад в калитку, треснулся затылком о низкую притолоку, и с испугу как прыгнет вперёд! Путлище оборвал, а Свита так толкнул грудью, что тот сразу с ног долой да в уличную канаву. Мальчишки соседские со смеху чуть с забора не попадали. Свит зыркнул на них так, что они своими смешками вмиг подавились, а потом как был, мокрый и грязный с головы до ног, вскочил в седло без стремени и укатил.

Баба Вася, посмеиваясь, покачала тогда головой и сказала:

— Ишь, норовистый какой…

Я в ответ:

— Что ты, баба Вася, Кренделёк — конь смирнёшенький, добронравный.

А она мне:

— Да я не про коня.  

А Венсель из Лучшего друга к лошадям относится довольно спокойно. Он в них видит прежде всего транспорт. К сожалению, Венсель не слишком продвинутый конепользователь, и как всадник не силён. Не слишком хорошо он разбирается и в уходе за лошадьми. Если его служебный конь, невозмутимый и мудрый Устой, относится к неопытности владельца с добродушным пофигизмом, то молодой и горячей Озорнице трудно терпеть такое обращение.

 — Барышня, покусай тебя комар! — орал десятник Одар, он же дежурный по крепостице, размахивая руками перед самым носом Венселя. — Когда это кончится? Мало того, что твоя кляча жрёт, как зубатка, и гадит, как ракшасий табор, она ещё и конюшню ломает! Ты собираешься её хоть иногда на улицу выводить?

Несмотря на пекло и середину дня, десятник был свеж, бодр и кипел жаждой деятельности. «Ненавижу тормалов», — подумал Венсель меланхолично. А вслух предложил самым миролюбивым тоном:

— Пусть дневальный вечером выведет её побегать в манеж.

— Обойдёшься, сам выводи! Тихомиру она ногу уже оттоптала! Если ещё и Ладина покалечит, кого на дневальство ставить? Тебя, что ли?

— Ладно-ладно, сейчас выведу, — вяло пробурчал Венсель. Согласился он не потому, что мечтал волочиться на вожже через всю конюшню за застоявшейся до полной одури лошадью, а потому, что иного способа отделаться от Одара не существовало. — Только ты уже пойди куда-нибудь и не дыши на меня чесноком.

Последнее, понятное дело, Венсель произнёс полушёпотом и только после того, как десятник, выплеснув на него часть своего дурного настроения, двинулся дальше, мучить дневального.

Однако следовало признать, что Одар сказал чистую правду: ставить на дневальство ему было некого. Нынче все обязанности по конюшне с горем пополам исполняли два новобранца, которых после смотра не перевели в строй. Остальной свободный от патрулей народ каждый день отправлялся в поля заготавливать сено. А те, кого даже для столь «опасной» службы не признали годными, были, и впрямь, не способны справиться с разбушевавшейся Озорницей: юный Тихомир отличался неторопливостью и тугодумием, Ладин же после неудачного падения откровенно побаивался лошадей.

Впрочем, застоявшихся лошадей Венсель тоже побаивался. Даже свою Озорницу. Увы, теперь-то он понимал, как прав был Велирад, советуя ему продать негодную к службе лошадь. Венсель не послушался тогда, пожалел расстаться с памяткой о доме, и совсем не подумал о том, что за лошадью нужен присмотр. Да, в крепостице её держали в тепле и чистоте, исправно кормили и поили, вычитая за это из жалования Венселя сколько-то монет. Только этого было мало. Дома Озорница казалась ему милой и послушной, но ведь он ездил на ней лишь от случая к случаю, получая кобылку посёдланной из рук конюха и после езды возвращая ему же. А всё остальное время каждый день кто-то садился на неё верхом, обучал, воспитывал, выгуливал… За несколько лун истосковавшаяся по простору и движению лошадь растолстела, одичала и превратилась в непослушное, нервное существо, мечтающее вырваться из тесных стен на свободу. Едва увидев своего хозяина, Озорница заложила назад уши, зло взвизгнула и ударила задними копытами в перегородку. «Ничего себе», — подумал Венсель.

Заходить в стойло как-то сразу расхотелось. Подумав немного, он вынул из-за пазухи морковку, быстро наговорил на неё успокоительный заговор и протянул на раскрытой ладони.

— Озорница, девочка, а вот смотри, что у меня есть.

Кобыла покосилась недоверчиво, не спеша брать угощение.

— Морко-о-вочка, сла-аденькая…

— Правда, что ли? — вдруг раздалось у него за плечом, и десятникова рука ловко выцепила морковку из-под самого носа Озорницы. Венсель тоскливо пронаблюдал, как заговорённое лакомство с хрустом исчезает во рту Одара. Некоторое время ничего не происходило, а потом по лицу дежурного по крепостице разлилась умиротворённая улыбка.

И напоследок фото из прошлого. Кто угадает, где я, тот молодец. ;)