Под лаской плюшевого пледа...

Цветаева была умничка, умела думать головой, собирать рассеянные тут и там образы, умела и наговаривать стихи: потрясающие, мощные, откровенные.

"О, вопль женщин всех времен..."

Мужчина сказал бы иначе:

"Что нахрен я вам всем сделал?" или "за что мне все это, Господи".

Женщины знают кто виноват и апеллируют к первоисточнику всех своих бед:

"Мой милый, что тебе..."

Про Цветаеву говорили и думали всякие глупости. Да, на лицо не красавица, отнюдь: нос крупный, выдающийся, буратинистый, губы тонкие, рот большой, опять же как у Пиноккио, резкие черты лица и совершенно деревенская привычная прическа под горшочек. Совсем не красавица. Но женское очарование в ней всегда было, умела она быть очаровательной. Умела быть и стервой, да еще и какой, коллированной, настоящей, выворачивающей нутро легко и непринужденно, одним движением. Словом, женщина как она есть, а не смутное представление о кисейной барышне и румяной гимназистке, как это прижилось в литературе со времен Тургенева.

Специалисты по творчеству и биографии неординарных поэтесс Серебряного века не устают повторять, что всю жизнь сердце Марины Цветаевой принадлежало ее мужу Сергею Эфрону (что они знают о сердце? ничего они о нем не знают). 

Как всякий настоящий поэт, Марина умела прозревать и предсказывать. Любое гадание штука обоюдоострая: то ли ты предсказал события, то ли подстроил их, чтобы они могли свершиться, то ли тебе нашептали в ухо, чтобы все свершилось с роковой неизбежностью. 

Как бы там ни было, но Эфрон при первой встрече преподнес Цветаевой сердоликовую бусину, и с того момента судьба обоих была предрешена. 

"Выйду замуж за того, кто подарит любимый камень".

На протяжении многих лет Марина делала жизнь Сергея Эфрона по-настоящему интересной: хорошие, крепкие скандалы, бурные романы на стороне и попытки разорвать отношения. Близкий круг поэтессы был уверен, что своим рождением мальчик обязан другу Эфрона Константину Родзевичу — одному из любовников Марины. Эфрон, однако, этот факт отрицал и был предан жене до последних дней. Что тоже странно, как по мне. Но может быть это и есть та самая, мало кому известная, настоящая любовь? Или болезненная (а такие отношения другими не бывают) привязанность.

Я с вызовом ношу его кольцо
— Да, в Вечности — жена, не на бумаге. —
Его чрезмерно узкое лицо —
Подобно шпаге.

Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.

Влюбчивость — для творческих людей, людей с воображением, людей с томлением духа. Стремление черпать вдохновение из всех (доступных и не очень доступных) источников не было чуждо и Марине Цветаевой. В 1914 году в одном из многочисленных литературных салонов того времени она познакомилась с Софьей Парнок, которая славилась не только своим литературным даром, но и романами (что такое в те времена был скандал? детские игрушки на сегодняшний день).

Между женщинами завязались отнюдь не платонические отношения. Ради возлюбленной Цветаева была готова даже уйти из семьи, ее не останавливала ни новорожденная дочь, ни увещевания мужа. 

"Под лаской плюшевого пледа. 

Вчерашний вызываю сон. 

Что это было? — Чья победа? 

— Кто побежден?"

Серега даже хотел стреляться с Софой, но не срослось, а потом и нужда пропала.

- Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обычное обратное — какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), заведомо исключая необычное родное — какая скука!

В 1919 году(была война), в жутком депрессняке, который, вполне возможно, оставался и был с ней всегда, как часть ее натуры, Марина сдала обеих своих дочерей в приют (да-да, у нее было две девочки и один мальчик), выдав их за сирот. Свой поступок она объяснила "желанием обеспечить детям полноценную жизнь". Правда, вместо «полноценной» жизни девочки голодали, плохо на войне с продуктами, а сироткам плохо вдвойне.

Ирина так и умерла от голода, не дождавшись матери, которая ее почему-то не любила, ребенок с детства был болезненный, хлопотливый. А Ариадну Цветаева успела забрать. На похороны дочери Ирины Цветаевой не пошла. В своей записной книжке Марина написала о причинах так:

«Чудовищно? — Да, со стороны. Но Бог, видящий мое сердце, знает, что я не от равнодушия не поехала тогда в приют проститься с ней, а от того, что не могла»

 Неприязнь к детям у Цветаевой проявлялась с юности. Известен случай, когда Марина, будучи еще незамужней девушкой, оказалась однажды на званом ужине в доме, где росла маленькая девочка. Малышка, стремясь напроказничать, ползала под столом и меняла местами туфли у гостей. В конце вечера обнаружилось, что «правильная» пара сохранилась только у Цветаевой. Сама Марина объяснила это тем, что проучила ребенка: 

«Когда она подползла ко мне в первый раз, я уколола ее булавкой в ногу. Она не сказала ни слова и только посмотрела на меня, а я — на нее, и она поняла, что я могу уколоть еще раз. Больше она не трогала моих туфель».

Жесткая была, что подошва. Зато гениальная. Уверен, что одно с другим взаимосвязано: и практически не скрываемый лютый эгоизм, и предельная экзальтация, и стрижки под мальчика (в юности волос носила длинный), и "четкий" пацанский характер, и настоящая гениальность. 

- Стихи сами ищут меня, и в таком изобилии, что прямо не знаю - что писать, что бросать. Можно к столу не присесть - и вдруг - все четверостишие готово, во время выжимки последней в стирке рубашки... А иногда пишу так: с правой стороны страницы одни стихи, с левой - другие, рука перелетает с одного места на другое, летает по странице: не забыть! уловить! удержать!..

Когда ко мне приходит, например, я глохну. Легко могу представить себе, когда кто-то что-то мне активно втирает, а я как бы киваю головой и вдруг: 

- Та-а-ак. Иди нахер, потом пообщаемся...

Нет, я научился выламываться из обстановки, если мне это нужно, никого нахер не посылая. Но у меня характер другой. Мне проще сразу "развести", чем потом разгребать. Да и не гениален я, а так... всего лишь "немножечко талантлив".

- Я не знаю женщины, талантливее себя. Смело могу сказать, что могла бы писать, как Пушкин. Мое отношение к славе? В детстве - особенно в 11 лет - я была вся честолюбие. "Второй Пушкин" или "первый поэт-женщина" - вот чего я заслуживаю и, может быть, дождусь при жизни. Меньшего не надо.

но...

- В мире физическом я очень нетребовательна, в мире духовном - нетерпима! Я бы никогда, знаете, не стала красить губ. Некрасиво? Нет, очаровательно. Просто каждый встречный дурак на улице может подумать, я это - для него... Мне совсем не стыдно быть плохо одетой и бесконечно-стыдно - в новом! Не могу - со спокойной совестью - ни рано ложиться, ни поздно лежать, ни досыта есть... А деньги? Да плевать. Я их чувствую только, когда их нет.