Осеннее два
Автор: Александр ГлушковМне снился день, прокрученный сквозь сито,
и белый свет, что выпадал из туч,
такой рассеянный, что странным счастьем было,
бродить, дышать и резаться об луч.
Пока тебе упорно дует в спину
тирольский ветер с шапкой набекрень
и снится день, раскрашенный под лето,
смешавший краски осени и тень.
Я чувствую, как горизонт качает,
пока горит под куполом звезда
и Месяц, как кораблик, выплывает
и мчится, обгоняя поезда.
Весь бархат фиолетовой равнины,
роняя складки, падает к ногам,
и слышен вой потерянный и длинный,
пока играют красками цвета.
Романтически настроенный Олег увлекся мочалкой: обычной, полиуретиновой, для гигиенических процедур. Увлекся в платоническом смысле этого слова, без взаимности. Но и особых обязательств такие отношения, как бы, никогда не предполагали.
Видом мочалка напоминалакрупный бублик, легко сжималась, неплохо пружинила в руке и отлично держала форму. Как только ее переставали сжимать, мочалка возвращалась к исходному размеру, с небольшим замедлением и влажным шипением, с легким всхлипом всасывала в себя пену и собирала избыточную влагу с тела Олега. От частого употребления мочалка несколько растянулась в ширину, поблекла, потеряла свой первоначальный цвет и стала напоминать толстую лужу сильно разбавленного мускатного, пролитого на клеенку, но Олега, как ни странно, все и так устраивало.
Он, вообще, не любил что-то менять в жизни без веских на то оснований, поэтому и вещи менял нечасто, а только когда другого выбора у него уже не оставалось, так сказать, под давлением обстоятельств непреодолимой силы. Зато, Олег обожал после работы немного расслабиться, предварительно хорошо намылившись, постоять под тугими обжигающими струями искусственного дождя, помечтать о несбыточном или пустом и в принципе невозможном. Под дождем думалось хорошо. И полиуретиновая мочалка в этом деле далеко не лишняя, впрочем, как и бокал вина с сэндвичем, или кружка темного пива, свежепорезанный сыр, со слезой, тонкими желтыми ломтиками, укладывающийся на хрустящей, разламывающейся печеньке, тающей во рту, как кусок сливочного масла на сковороде.
Уже третий год, как Олег впахивал на металлообрабатывающей фабрике «Паромеханические генераторы мистера Пиквика» мастером-наладчиком контрольно-измерительного участка, почти инженером, и пока его всё устраивало, целиком и полностью. Платили вовремя, нормально, всегда. То есть, по местным представлениям оплата была небольшой, но Олегу и этого пока хватало, за глаза. Для эмигранта он отлично устроился, как ему не без оснований иногда думалось.
На родине, Истомина Олега Михайловича ждали арест, суд и тюрьма, пусть по приговору, но, скорее всего, надолго: за случайное убийство, совершенное по глупости, на дуэли, при соблюдении всех формальностей, но… убитый был нечета Истомину: из хорошей семьи был поганец, вхожей в самые высокие сферы, с соответствующими полномочиями и большими возможностями. Тут и думать нечего: эти – Истомину не простят, отомстят и законопатят.
Поэтому, вот уже двенадцатый год Олег довольствовался скромным съемным жильем, случайным заработком и трактирной кухней той или иной степени отвратности, по обстоятельствам. Лучше уж в Европе на птичьих правах, чем в каком-нибудь Мангышлаке в кандалах и на всем готовом.
За двенадцать лет Олег успел оценить жизнь на чужбине: послужил на самоходной барже, от души поработать в одной саксонской латифундии, побыть мельником, механиком, официантом, разнорабочим, горняком и шахтером. Теперь он наслаждался своим положением и законным десятичасовым рабочим днем, двухкомнатной квартирой на шестом этаже с небольшой кухонкой, полноценной душевой и теплым ватерклозетом. Что еще нужно для счастья?