Беседы с богами

Отойдя от шока и поразмыслив, Ольга решила, что кое в чём жестокие болтуны были правы. Ей же объясняли, что долг Стража состоит в том, чтобы в случае необходимости пожертвовать своей кровью и жизнью, чтобы Запечатать прорыв.

Вспоминая свои мысли: «Я не готова. Я не хочу умирать», Ольга признала, что не была готова исполнить свой долг. Видимо, командир понял, что она трусит, боится и потому не потребовал, чтобы Ольга приняла участие в ритуале, а почти убил себя. Если бы кровь дала и она, Горгий не лежал бы сейчас пластом, еле дыша.

Выходит, это она виновата в том, что командир едва не погиб. Это она позволила ему умирать у себя на глазах, эгоистично твердя: «Я не готова» — пусть и мысленно.

Думая об этом, Ольга отдежурила в очередной раз, а отдохнув, отправилась в госпиталь Цитадели...

Зайдя в палату к Рамзесу, Ольга только посмотрела на него, спящего, исхудавшего и осунувшегося. Застать его бодрствующим ей удавалось редко, и тогда он требовал рассказать ему о состоянии Горгия.

В палате командира Ольга опустилась на стул у кровати, и долго сидела, глядя на уродливое лицо Горгия с закрытыми глазами, на аппарат искусственной вентиляции легких, капельницу, трубки, тянущиеся к телу. Она мысленно просила прощения у командира за своё малодушие, за трусость и утирала слёзы, молила Творца о выздоровлении для Горгия, обещая, что впредь она будет помнить о своем долге Стража.

Из печальных раздумий её вырвала рука, прикоснувшаяся к плечу. Оглянувшись, она увидела чёрную маску и седые волосы, не прятавшиеся сейчас под откинутым капюшоном плаща. Ольга вскочила и поклонилась главе Проводников, надеясь на то, что дорожки от слёз на её щеках, опухшие глаза и покрасневший нос не слишком заметны.

Высокий мягко произнес:

— Рад видеть тебя здесь, Белка. Как Горгий?

— Всё в том же положении, Высокий. Он ведь поправится?

— Конечно, поправится, куда ему деваться. Я сейчас напомню ему о том, что здесь заждались.

С этими словами Высокий подошёл к кровати, снял чёрные перчатки. Возложив руки на лоб лежащего, он замер, затем провёл ладонями над сердцем, над ранами Горгия. Опустил руки. Затаив дыхание, Ольга ожидала, что раненый сейчас откроет глаза, как это обычно бывало в книжках и фильмах, но ничего не произошло, и она начала откровенно хлюпать носом. Стыдно, но она не могла с собой справиться.

Повернувшись к ней, Высокий участливо спросил:

— Что с тобой, Белка?

И Ольгу прорвало. Она рассказала Высокому о своей трусости, о том, как не смогла заставить себя исполнить свой долг, а поплатился за её малодушие командир. Глава Проводников молчал. Когда бессвязный поток её самобичевания иссяк, Высокий мягко проговорил:

— Не вини себя, девочка. Горгий твой командир и, безусловно, видел, что ты была не готова пожертвовать собой. Ты слишком молода и не успела ещё свыкнуться с мыслью о смерти. А ритуал Запечатывания требует полной самоотдачи и полного понимания того, что ты делаешь и на что идёшь — без этого твоя кровь и даже твоя смерть были бы абсолютно бесполезны. Магия крови Стражей попросту не сработала бы так, как должно.

Выдержав паузу, Высокий произнёс:

— И ты напрасно считаешь только себя ответственной за последствия чужого решения. Решение принимал Горгий, а у него были свои причины поступить именно так, как он поступил.

Глаза владыки в прорезях маски казались светло-серыми, серебряными. Ольга видела в них доброту, участие, печаль и слушала проникновенный голос:

— Горгий гораздо старше тебя: он видел жертвоприношение Двухсот. Во время того легендарного Запечатывания погибли два его сына. Пережив подвиг Двухсот, Горгий поклялся, что никого не станет приносить в жертву. Он пожалел тебя, дитя, и не счёл нужным преступать свою клятву. Ему проще было умереть самому.

Высокий вновь помолчал и продолжил:

— А теперь утри слёзы, дитя. И никогда не рассказывай Горгию об этом разговоре и о своих сомнениях в правильности его, запомни, его решения. Обещай мне это.

Всхлипнув в последний раз, Ольга пообещала молчать. Глава Проводников ласково погладил её по голове, надел перчатки, накинул капюшон и покинул палату. Она оглянулась на Горгия, по-прежнему безмолвного, бесчувственного, но теперь ей верилось, что он очнётся в свой срок. Ведь не стал бы Высокий требовать от неё обещания не рассказывать что-то обречённому на смерть?