О критике и критиках

Тут вот есть такая группа критически настроенных товарищей, коих очень расстраивает, что их вставляют в свои тексты обиженные авторы. А между тем, прием-то этот очень древний. Давайте пройдемся с карандишиком по текстам классиков, лады?

1. "Мастер и Маргарита" М.А.Булгакова

Мне ли напоминать про маститого критика Латунского, квартиру которого так лихо раздолбала Марагарита (литературоведы утверждают, что под этим именем Булгаков вывел то ли Литовского, то ли Орлинского, то ли обоих сразу). А там еще были и Ариман с Мстиславом Лавровичем.

«...я развернул третью газету. Здесь было две статьи: одна — Латунского, а другая — подписанная буквами «Н. Э.». Уверяю вас, что произведения Аримана и Лавровича могли считаться шуткою по сравнению с написанным Латунским. Достаточно вам сказать, что называлась статья Латунского «Воинствующий старообрядец»..»

2. "Хромая судьба" братьев Стругацких - пардон за длинную цитату

Господи, эта книжка воистину – как настоящий ребенок: неприятностей и горестей от нее гораздо больше, нежели радостей и удовольствий. Редакторы рубили ее в капусту, лапшу из нее делали, вермишель, и если бы не Мирон Михайлович, изуродовали бы ее на всю жизнь. А когда она все-таки вышла, на нее двинулись рецензенты.

Фантастика в те поры еще только-только начинала формирование свое, была неуклюжа, беспомощна, отягощена генетическими болезнями сороковых годов, и рецензенты глядели на нее как на глиняного болвана для упражнений в кавалерийской рубке. Я читал рецензии на «Современные сказки», болезненно шипел, и перед глазами моими вставал, как на экране, бледный красавец в черкеске и с тухлым взглядом отпетого дроздовца; как он, докурив пахитоску до основания, двумя пальцами осторожно отлепляет заслюненный окурок от губы, сощуривается на мою беззащитную книгу, неторопливо обнажает шашку и легко разбегается на цыпочках, занося над головою голубую сталь...

Они писали, что я подражаю не лучшим американским образцам. (Сейчас эти образцы признаны лучшими.) Они писали, что машины у меня заслоняют людей. (Машин у меня вовсе никаких не было, разве что автобусы.) «Где автор увидел таких героев?» – спрашивали они кого-то. «Чему может научить нашего читателя такая литература?» – вопрошали они друг друга. «И фальшивой нотой в работе издательства прозвучал выпуск беспомощной книжки Сорокина...»

А потом грянул обзор Гагашкина и фельетон Брыжейкина в «Добровольном информаторе», и я приземлился в больнице, и тут только начальственные благодетели мои спохватились, что на глазах у них режут хорошего человека, пусть даже и оступившегося по недосмотру, и взяли свои меры. Я не люблю вспоминать этот эпизод.

Кто скрывается под никами Гагашкин и Брыжейкин, осталось тайной, но вот то, что мелькающий в кадре Гнойный Прыщ это зашифрованый писатель, он же критик Казанцев, это научный факт.

3. "Поколение П" Виктора Пелевина

В  кадре  -  дверь деревенского  сортира. Жужжат мухи.  Дверь  медленно
открывается,  и мы видим сидящего над  дырой худенького мужичка с похмельным
лицом,   украшенным  усиками  подковой.   На  экране   титр:   "Литературный
обозреватель Павел Бисинский". Мужичок поднимает  взгляд в камеру и,  как бы
продолжая давно начатую беседу, говорит:
     - Спор о том, является  ли Россия частью Европы, очень стар.
В принципе настоящий профессионал без  труда может сказать, что думал по  этому  поводу
Пушкин  в  любой  период своей жизни,  с  точностью  до нескольких  месяцев.
Например, в 1833 году в письме князю Вяземскому он писал...
     В   этот   момент   раздается   громкий   треск,   доски  под  мужичком
подламываются,  и он  обрушивается  в  яму. Слышен  громкий  всплеск. Камера
наезжает на яму,  одновременно  поднимаясь (модель движения  камеры -  облет
"Титаника"),  и показывает сверху поверхность темной жижи. Из нее выныривает
голова   обозревателя,  которая  поднимает  глаза  и  продолжает  прерванную
погружением фразу:
     - Возможно, истоки надо искать в разделе церквей. Крылов не зря говорил
Чаадаеву: "Посмотришь иногда по сторонам, и кажется, что живешь не в Европе,
а просто в каком-то..."
     Что-то сильно дергает  обозревателя вниз,  и  он с бульканьем уходит на
дно. Наступает тишина, нарушаемая только гудением мух. Голос за кадром:
     GUCCI FOR MEN
     БУДЬ ЕВРОПЕЙЦЕМ. ПАХНИ ЛУЧШЕ. 

Бисинский это несомненно критик Павел Басинский выпивший немало крови у Пелевина.

Так что традиция эта древняя, овеянная можно сказать веками и я бы на месте вышеозначенных товарищей не обижался, а наоборот, гордился приобщением к высокому искусству...