В стиле вальса

- Тататата-та. Та-та. Тататата-та.

- Не свети в лицо, придурок...

- Тата-та. та-та. Тататата.

- Партизанен. Пар - тизанееен. Рузкий, сволош, здавайзя.

- Фильтры поменяй... И штаны...

- Придурок, я тебе сказала - не свети мне в лицо!!!

Пушка послушно переместилась. Световое пятно эффектно выделило нижнюю половину девушки, как бы, подчеркнуло ее самое-самое важное место. Верхняя половина девушки потерялась в сиреневой дымке. Девушка - обиделась. Девушка читала Майн Рида, и всадник без головы у нее вызывал безотчетный ужас.

- Ну, все... Капут тебе пришел.

Прорваться через шеренги фанерных кресел с откидывающимися крышками и добраться до Фрица с пулеметом удалось не сразу. Было много шума и беготни. Фанерные бойцы скрипели, громко стучали крышками, опрокидывались и наваливались друг на друга, да и люди от них - не отставали. Фриц, бегающий по сиденьям этих кресел, в какой-то момент не рассчитал, да и не мудрено в эдакой темноте, и навернулся. Здесь его и накрыло, как гранатой.

- ааа.... уууу.... хахаха.... нэ надо... 

- придурок....

- ааааа... не буду.... я больше не буду.... не чекоти...

- вот тебе... вот... будешь еще? будешь? будешь знать?

Все б ничего.... Но стандартные фразы не лезут в объем, словно волосы лезут пучками. Догорают цитаты, горят под окном и сгорают под небесами. Эти лисы, которые лисы, парят, облетая серебряным звуком и лесом. И чужими словами пока говорят, повернувшись, кидают навесом.

В Москве снег.

И вокруг Москвы снег.

А далеко от Москвы

остались белые звуки.

В трубке сидит барышня, сердится и сопит,

а я почти сплю, очарованный невъ*бенными возможностями и дивными голосами,

вытягиваю протяжные гласные, вывернутые из нутра, с*ка,

которые

свободно перелетают туда отсюда, 

а дальше, 

тепло и солнечно, и огромный конец ноября

всё никак не кончится, потому что – длинный.

А я сижу дома и в синее небо смотрю, 

застряв намертво в потоке окаменевшей лазури.

И время, медленно, сдвигается к декабрю

И повторяется, словно белый узор на узбекском блюде.

И прошлое стелется, пока настоящее ломается как тростник,

а будущее проступает изображением на куске мыла,

И летит время, и 

это такая жизнь, 

как синее небо и облако, на котором птица, куда-то там взмыла.