Артемий Иванович думает

Этот факт мало кого может удивить. Персонаж думает... Так и все остальные не безмозглы! Но конкретно Артемий Иванович думает стихами. Поскольку весь цикл "Ноль Овна" в настоящее время скрыт от читательских глаз (в ожидании новых цензурных правил), пусть будут хотя бы стихотворные мысли Артемия Ивановича из всех трёх "Нолей" доступны для чтения.

А думает Артемий Иванович о том, "что тишина грохочет сейчас торжественным хором, а серые сумерки это чехол для бриллиантов, которые вот-вот посыплются из прорехи, что в чайной чашке спрятался лес – ягоды, травы, орехи. Скрип половиц оказался частотой эфирной волны, которая вещала тонкому слуху о вечном, простом, человечном, о бренном, но прочном, земном, непорочном, потому что на земле нет греха, а грязь – чепуха, потому что грязь это тоже земля, и это всё закругляет, и так не бывает, чтобы что-то само по себе, а только в любви и в борьбе – друг с другом, как почва с плугом, как песок с водой – своей чередой являются, или вместе, если поместятся, в твоей голове и твоём сердце – такие настоящие и неуместные, такие путанные и ясные, сладкие, огнеопасные – они взрывают твой мозг, плавят сердце, как воск, и осколки правил кружатся слева направо в твоей чашке с чаем, и мы не знаем, как сказать об этом словами, потому что увидели сами, что слова не вмещают, хотя обещают простоту и ясность, но это всё сказки – простота нема, а слова от ума – давайте заменим их красками или, может быть, звуками – пусть говорят руки, лепят из слов науки, где каждая буква – космос, в котором всё сложно и просто, где из ответов состоят вопросы – их можно разобрать на атомы и потом сложить обратно, чтобы другим тоже было, чем играться, тем, кто сможет сюда добраться…"

Или о том, "что километры в пространстве ничего не значат, наш путь измеряется как-то иначе, может быть в гигабайтах или децибелах, и вообще не в цифрах, наверное, дело. Что, возможно, никто с нас вообще не спросит, усердно ли крутим земные оси, потому что она не одна, знамо дело, полюсов слишком много для каждого тела. Вокруг личной оси вращается каждый, и любой размагнититься может однажды, и сорвутся планеты с привычных орбит – вот чей-то Меркурий зигзагом летит. Дрейфуют Венеры, Солнца и Луны, как пыль оседают на кольцах Фортуны. Спицы её колеса тоже оси, их восемь, но это неточно, поэтому спросим. Говорят, что их шесть, наверное объяснение этому есть, почему так решили халдеи, к чему они привязали идею, что круг делится на двенадцать, пора разобраться, кто насыпал в часы песок, большой ли от солнца отхватят кусок шесть десятков гранёных из кварца песчинок, что станут сегодня причиной небывалой солнечной активности, а по-простому – взаимности, то есть любви и симпатии, что привяжут к кровати шёлковой лентой или, может быть, галстуком – вот это вот совершенно неважно…"

Или о человеческой глупости, которая "как россыпь конфетных фантиков. Которые подхватит ветер, нахватавшийся сплетен, нацеплявший подолом песен о лете – глупых песенок, простеньких и цветастых, лепестков опавших и репьёв шипастых, паутины, клейких смолистых почек, и пыльцы на пальцы, и росы цепочку, и басов шмелиных, соловьиных трелей, и цветов корзину, и грибов под елью. И травой-отравой, и землёй, и солнцем подышав вдобавок, он скользнёт в оконце. Безделушкой мелкой, пустяком, игрушкой перекатит валко летних снов ловушку, пролистнёт гербарий из пропавших душ, распугает тварей, чей покой нарушил, сувениры бросит все свои на стол – скоро будет осень, этот день прошёл…"

Случалось ему размышлять и том, "в какой это было жизни? Все они так похожи – люди вновь проживают одно и то же, спотыкаются ровно на том же месте, лепят жизни на пресном безвкусном тесте, заикаются там, где надо молчать, замирают в испуге, где надо кричать. Тех, кто силы находит сделать в сторону шаг, на цитаты растащат, поднимут как флаг. Это место героев такого толка, что сумели вдеть нитку в ушко иголки, что свою остановку не пропустили, что глупую книжку в начале закрыли, что дерзнули просить не котлету, а рыбу, что газету сложили не точно по сгибу. Этот новый шаблон, повторят многократно, станцуют, споют, размножат печатно. Так и жизнь проведут – поглощая варенье из чьих-то удач, из чужих озарений…"

Иногда ему приходили в голову странные сравнения, вроде того что "Луна это пупок красавицы. Ей нравится принимать ванну из молока. В молочном пару ей нежиться нравится, мочить в белом чёрные косы и пенные в небо сдувать облака. Ловить золотых в молоке рыбок – стремительно гибок зигзаг их спин и хвоста паутина скользит невинно охристой глиной в молочных глубинах, где капризная скрыта её нагота. Луне тепло в молоке и за облаками, ей хорошо без нас, а не с нами – не очень-то мы ей нужны. А может быть, нет никакой Луны. Нет и никогда не было – просто дырка в небе, через которую мы кому-то видны".

И даже перенесясь в двадцать третье столетие, Артемий Иванович остался верен своей привычке и по прежнему думает стихами о том, что "наше рождение – прорастание, облачение в дёрн, проживание форм, структуры и композиций, изучение дефиниций, что стремятся тонкими спицами от зрачка, под ресницами. Спине на земле колко, травы жалят иголками Великого Мастера акупунктуры, под кожу впрыскивают фактуру солнечных пятен и дождевой мороси, лежалого снега, весенней поросли, вкусов, запахов, вибраций голоса, радуги полосы. В этом суть облачного научения: прилежного, не моргая, смотрения, как все вокруг просто живут, влагу из воздуха пьют, рёбра зелёные солнышку подставляют. Засыхают…"

Продолжение следует!