Запахи. Тухлая рыба

Симпатичный флешмоб про запахи грех пропустить. 

Вот тут увидела:

Не могу найти где видела. У Пашкевича и у Саши Нетылева точно.)))

***

Столичный рынок был размером с половину Туона, не меньше. Шумный, суетливый и страшно занятой, он не особенно обрадовался Эрику. Тут и без Пастушки хватало циркачей.

Носили, тащили, тянули, шли, бежали, кричали, зазывали, торговались, целовались, дрались, возились. Торговцы, рабочие, полицаи, покупатели, воришки, бездельники, голуби, коты и крысы. Все жило и кружило вокруг и ради золотых калачей, белых и темных хлебов, румяных яблочных пирамид, сосисочных башен, розовых окороков, круглобоких бочек всякого квашеного и моченого, красно-коричневых рядов жареного, копченого, сырого и вяленого, ради серебряной рыбы - морской, озерной, речной, жирной свинины, мраморной телятины, пунцовых раков, пестрой дикой и домашней птицы, ради бочек и крынок всяких морсов, компотов, пива, эля, водки и рому, молока, ради снежных замков сыров: домашних белых и желтых. Упрятанных под марли постных блинов и оладушек, выставленных на приманку ярких леденцов, блестящих пирогов, кремовых белых пирожных... бочек, мешков и мешочков, всякой, любой избыточной еды. Все здесь вертелось во имя великого страха голода и жажды, неистребимо жившего в памяти нового человечества.

Потолкавшись между торговыми рядами, мешая усталым продавцам и грузчикам, Эрик получил с десяток угрюмых отказов, пару грубых посылов к рачу и одно необоснованное обвинение в воровстве. Случилось неудачно опереться о прилавок, отчего яблоко само скатилось с края под ноги покупателям. А когда Эрик наклонился его подобрать, лавочник поднял крик: «Держи вора!», после чего Эрик высказался так, что стоящие у прилавка дамы покраснели, а обвиняемый, запустив яблоком в хозяина, гордо, но быстро удалился из торговой части в сторону складов и помывочных.

Вот там нарядного парня, без дела болтающегося среди чернорабочих, приметила хозяйка рыбной лавки. Приметила и поманила пальцем.

«Женщины – всегда женщины...» — ухмыльнулся Эрик. Только их и приводила к нему щедрая фортуна.

— Иди за мной. — Седая, с выкрашенными в алый цвет прядями торговка имела красивые ноги и руки и совершенно квадратный торс. Эрик отметил именно ноги и руки и подивился про себя, что у человека, занятого тяжелым физическим трудом, сохранилась такая стройность и плавность конечностей.

В подсобке рыбной лавки стояла страшная вонь. Именно стояла, физически, преграждая собою вход. Ее надо было либо вынести как предмет вон, либо оставаться на пороге. Эрик выбрал второе.

— Нежный? — без тени иронии спросила торговка, вытирая руки о заляпанный чешуей и рыбьей кровью передник. — Если нежный, лучше сразу нет.

— Я не нежный, — честно соврал Эрик.

Хозяйка рыбной лавки с пониманием покивала вранью, вытянула из кармана передника самокрутку и подала Эрику. 

— Держи. Поначалу поможет. А там привыкнешь. Вот это, — она откинула крышку ящика, и Эрик увидел, что тот полон рыбы, явно бросовой и точно несвежей, — надо отвезти, и отвезти далеко. На Судринку. Тачка вон, на улице. Сам загрузишь, сам разгрузишь. Три четвертных.

— Мало. — Эрик с удовольствием затянулся табаком, совершенно позабыв о своем обете не совать в рот неизвестную гадость. — Три четвертных — это ж просто тухлое пиво да ломоть хлеба.

— Ишь, мало ему, — улыбнулась почти беззубым ртом торговка. — Мало — лучше, чем ничего. Все подряды раздают с утра, сейчас другой работы не найти. А хлеба я тебе и так дам. Вон, тощий какой.

Эрик мог бы поспорить, что он не тощий, а поджарый, и мышцы у него что надо, дамам нравятся... но вместо этого молча вынес ящик из лавки и, сжав зубами дымящуюся самокрутку, пересыпал в тачку тухлую рыбу. Нос воротить не стал, табак действительно слегка отбивал вонь. Прикрыв дохлую рыбу грязной тряпкой, он выпрямился перед обладательницей изящных ног и рук и мрачно спросил:

— Ну, и куда эту парфюмерию?

— Я же сказала... На Судринку... — удивленно, а потому медленно повторила хозяйка. — Ну надо же... Ты что ж это, не местный, что ли? А я-то думаю, как это ты сразу согласился...

— Я... заезжий... — осторожно кивнул Эрик. — Музыкант...

— Музыкант, — с некоторой жалостью в голосе повторила торговка и быстро добавила: — Вот и хорошо, что не местный. Даже лучше. Ты это... иди прямо к Ааге. Спросишь у моста, там тебе всякий дорогу покажет. Доберешься. Там все время по главной улице иди. Понял? Ради Солнца, иди и иди. Прямо. Упрешься в лавку пана Шафрана. Он глухой, так что громче стучи. Вот получишь два четвертных от него. А еще один я сторожу оставлю. В обмен на возвращенную тачку. Рынок будет закрыт уже. Тоже стучи и жди. Через забор не лезь. Ну, вроде все...

Сбитый с толку Эрик раскрыл рот, чтобы спрашивать, потому что логических нестыковок в сюжете обнаружил с лету аж три.

— Иди, — резко приказала торговка, — некогда мне тянуть время за вымя. Время этого не любит.

И захлопнула дверь лавки прямо перед его загорелым курносым носом.

Решительно толкая перед собой тачку и мысленно ругаясь на исходящие от нее ароматы, Эрик добрался до Майского моста, где на него набросился городовой.

— Куда прешь, дылда?! Совсем от жары мозги поплыли?

Городовой был знакомый, но Эрика явно не узнал, то ли из-за наступивших сумерек, то ли потому, что, ухватив за ручки деревянную тачку, Эрик мгновенно стал безликим чернорабочим, коих сотнями мотается по городу под ногами у приличных граждан.

Выяснилось, что именно Майский мост телегам и тачкам заказан. Там гуляют красиво и пахнут вкусно, а такому, как Эрик надо делать крюк через полгорода.

Было душно. Гранитная набережная раскалилась за день, будто печка, и теперь отдавала сухое, пахнущее пылью тепло. Колеса так и норовили застрять между булыжниками мостовой, и голени всякий раз больно ударялись в бортик. Эрик ругался сквозь зубы, освобождал колесо и упрямо толкал тачку дальше. Он в десятый раз за день вспотел до нитки и к тому же стер об деревянные ручки кожу. 

К тому моменту, когда он добрался до рабочего моста, ему уже казалось, что рыбой провоняли не только его руки, рубашка и волосы — весь мир приобрел явный привкус тления. Эрик пожалел, что не разжился второй самокруткой. Было бы нелишним против вони.

У рабочего моста, простертого между берегами кривой широкой волной из досок, уложенных на ржавые сваи, первый же встреченный Эриком извозчик указал хлыстом на другой берег.

— Бери чуть левее. А там — дорога одна. Судринку пропустить трудно. Но потеть тебе еще долго. Сначала артели да кузницы, а потом уж Судринка. А что у тебя там стухло?

— Рыбка упрела по городу колесить. Вот и подванивает. В знак протеста, — весело ответил Эрик, утер пот и нажал на ручки, завозя тачку на шатающийся и пружинящий под ногами мост.

«Кому нужна эта рыба вообще? — дивился он про себя. — Свиней кормить, и то побрезгуешь. А уж платить за нее...»

....