Неволшебное "волшебное оружие"

Присоединяюсь к очередному флэшмобу - на сей раз о волшебном оружии. Но. Еще раз: я работаю с заведомо немагическим миром. Волшебного оружия в нем не может быть по определению. А что может быть? А одно из двух: либо технологическое чудо (3-й закон Артура Кларка помнят все? Если нет - гугл в помощь!), либо "чудесное" совпадение.

Вот такое и покажу. Но не только свое. Потому что мир у меня заимствованный из книг Владимира Коваленко.

Вот в романе В. Коваленко "Камбрийская сноровка" время действия - VII век, а место - Южный Уэльс. И там стараниями героини появляется "несвоевременное" изобретение - пневматическое ружье. Там - только первый образец. У меня в "Этайн, дочери Хранительницы", через три десятка лет после событий трилогии Коваленко, это уже оружие телохранителей Немайн.

До моста через Таф Эмлин добралась уже в полной темноте, такой, что хоть глаз выколи. Давешний стражник встретил ее с фонарем и почему-то обрадовался как родне, даже предложил ночлег — словно бы и не было между ними недавнего противостояния на перекрытой дороге. Она отказалась, хоть и едва держалась на ногах после бешеной скачки: поджимало время. Лишь только дала Ночке немного передохнуть — и снова в путь. А потом об этом пожалела — когда в утреннем полумраке почти сразу же за диведской границей на нее напали лихие люди.

Однако же отбилась. Выручила спрятанная под плащом и туникой кольчуга — отразила стрелу. А еще больше помогла «сидова воздушная баллиста», тайное оружие скрибонов. Одного разбойника Эмлин уложила наповал свинцовой пулей, остальные бежали: похоже, испугались звуков выстрелов даже больше, чем смерти товарища. Осматривать убитого не стала: некогда.

А потом я и вовсе осмелел - довел в описываемом мире прогрессорство до появления военных парусно-паровых кораблей (с матчастью впоследствии очень помог ReznoVV, за что я ему очень благодарен).

Итак, оттуда же:

Живя в приморском городе, кораблей Танька успела повидать немало — и в порту, и на рейде, и даже на верфи: гленские сторожевые яхты, ирландские куррахи, скандинавские кнорры, греческие дромоны... Но похожих на «Модлен» среди них ей не встречалось никогда. Крутобокий, с тремя высокими мачтами, издали паровой корабль изрядно напоминал дромон, однако вблизи оказался выше и короче, чем это было принято в Восточном Риме. Не оказалось у него ни весел, ни даже гребных люков в бортах, но зато между второй и третьей мачтами виднелась черная труба, из которой неторопливо поднимался в небо тоненький дымок. Разглядывая «Модлен», Танька силилась вообразить ее идущей против ветра, со спущенными парусами, с тянущимся за трубой шлейфом густого дыма — но это никак не получалось. Корабль казался ей сказочным морским чудищем — огромным, загадочным, очень могучим, но пока еще крепко спящим.

Ну а в книжке, над которой я работаю сейчас, появляется корабль-близнец "Модлен" - трехмачтовый барк "Дон".

 Не утерпев, Лиах перебрался к «лекарке» поближе. Вскоре представился и случай затеять с ней разговор: «Дон» поравнялась со стоявшей на рейде «Модлен» – вторым паровым кораблем камбрийского флота.

– «Модлен», – произнесла вдруг задумчиво «лекарка» – то ли узнала, то ли прочитала название на корме.

– Сестричка нашей старушки «Дану», – тут же подхватил Лиах. Как и большинство матросов «Дон», он был ирландцем и название своего корабля произносил на гаэльский лад.

А теперь снова вернусь к "Этайн, дочери Хранительницы" - покажу, как эти корабли воспринимаются несведущими жителями побережья.

Сигге пожал плечами и промолчал. На языке у него так и вертелось насмешливое: «Так зачем же вы такие хлипкие лодки делаете — из тонких реечек да из шкур?» — однако ссориться с Лэри определенно не хотелось. Было во взгляде громадины-ирландца что-то бычье — мрачное, грозное и упрямое.

А Лэри вдруг задумчиво посмотрел на него, а потом, чуть смутившись, произнес:

— Слышь, парень, ты мне вот что лучше объясни! Что это за чудо такое объявилось возле Требедрика под самый Лугнасад? Корабль трехмачтовый вроде греческого дромона знай себе прет против ветра без весел и со свернутыми парусами — а дым над ним, как от плавильной печи. Как он из-за мыса выглянул, у меня аж глаза на лоб вылезли, а уж рыбаки мои — те и вовсе...

Лэри махнул рукой и, похоже, смутившись окончательно, оборвал фразу. Зато Сигге, наоборот, приосанился. Гордо ухмыльнувшись, он небрежно бросил:

— Так это, должно быть, мы на «Модлен» машину испытывали.

А как сказал — так сразу и испугался. Вот спросит его Лэри, как эта машина устроена — и что он ответит? Сам-то Сигге был специалистом по корабельному лесу, в паровых машинах особо не разбирался. Так что, спохватившись, он тут же на всякий случай исправился:

— Ну то есть не я сам, конечно, а инженеры с нашего факультета.

Предлагаю, кстати, подумать об истоках таких названий для кораблей.

А теперь - второй случай чудес с оружием: удачное стечение обстоятельств (а в данном случае, конечно, еще и невероятная меткость героини. Но без везения, думаю, все-таки не обошлось). Опять из "Этайн, дочери Хранительницы": подруга моей сиды, юная ирландка-десси Орли Ни-Кашин оказывается в роли Вильгельма Телля, только с пращой, а не с луком, и сбивать ей придется не яблоко с головы сына, а колечко с головы Робина Доброго Малого.

Вот и сбывался страшный сон Орли. Она стояла на крепостной стене с пращой в руке, а впереди безмятежно улыбался Робин, и на голове его блестела серебряная искорка. Не было только криков «Сбей!»: люди внизу напряженно молчали.

Рука сама нащупала спрятанного на груди бронзового рыцаря. Губы шепнули: «Помоги мне!» Вдруг показалось, что рыцарь потеплел и шевельнулся. А потом перед глазами как живые предстали подруги: весело смеющаяся белокурая Санни, доверчиво распахнувшая зеленые глазищи Этнин... Сердце Орли сжалось. Какая разница, собьет она это проклятое кольцо или же промажет: все равно освободить их уже не получилось!

Но опять сумела собраться с силами. Успокоила себя: главное — вырваться живыми отсюда сейчас, а потом Робин непременно что-нибудь придумает. Значит, нужно еще побороться!

Орли перекрестилась. Прошептала «Отче наш» — по-ирландски, как научили в родной Иннишкарре. Потом быстро проговорила короткую молитву Бригите — слышанную от матери, передававшуюся изустно со времен старых богов.

Подбросила на ладони свинцовую пулю. Та оказалась неожиданно тяжелой. Прежде Орли с такими де́ла иметь не приходилось: обходилась камнями. Подумалось: вот бы подобрать удачный камешек, а пуля — ну́ ее! Но ничего подходящего под ногами не валялось.

Снова себя успокоила: подумаешь, свинец! Просто надо представить себе, что это не маленькая пуля, а большой камень — и всё получится!

Расправила веревку. Медленно надела петли тяг на пальцы: одну — на указательный, другую — на средний. Вложила пулю в ложе пращи. Огляделась. И замерла.

Вокруг стояла звенящая тишина. Множество людей смотрели на нее снизу — и все молчали: и праздные зеваки-зрители, и Кудда, и сакс в черной тунике, и Мабин. Потом вдруг откуда-то принесся шальной слепень, с жужжанием закружился вокруг Орли.

Совсем некстати ей вспомнилась Иннишкарра. За два года до бегства семьи Орли с Эрина на заливных лугах по берегам Ли вдруг появилось видимо-невидимо слепней. Тогда пастухи все время жаловались, что эти твари не дают покоя коровам, что из-за них стало меньше молока. Люди тоже страдали от их укусов, покрывались волдырями, иные даже заболевали горячкой. Сам епископ Шенах отслужил в Корки мессу во избавление от казни египетской, а местная ведьма Барбре увидела в нашествии мерзких кровососов происки ши, обидевшихся за что-то на людей, и очень дурной знак. Вскоре и в самом деле кто-то из братьев Слэвина повздорил с сыновьями Брэндана Мак-Ноэ, эоганахтами из Глендамнаха, и притихшая было старая вражда разгорелась вновь...

Слепень не отставал от Орли, назойливо вился вокруг нее, норовя пристроиться то на руке, то на лице, то на спине, отвлекая, мешая сосредоточиться. Но это-то и придало ей решительности: надо стрелять прямо сейчас, пока страх перед дурным предзнаменованием не захватил ее совсем! И Орли подняла руку.

Робин передвинул кольцо с макушки на темя, чуть приподнял голову, ободряюще подмигнул. И замер, не шевелясь. А Орли уже сосредоточенно раскручивала пращу. Сейчас она смотрела только на серебряную блестку на голове Робина и не замечала больше ничего — ни басовитого гудения веревки, ни жгучей боли от укуса слепня, все-таки усевшегося у нее между лопаток, ни саднящих кровоподтеков на подбородке, ни крика одного из стражников, ни доносящегося со стороны Бата конского топота.

А потом она вдруг неведомым чувством ощутила: пора! Быстро распрямила указательный палец, отпуская тягу и отправляя пулю в полет. Выдохнула. И рухнула на колени, чувствуя, как бешено колотится сердце, и не воспринимая больше ничего — ни победного звона сбитого кольца, ни радостного возгласа Робина, ни рева ликующей толпы.