Гурочка и Рус (алочка)

«Всю я ноченьку не спал;

На моё ж притом несчастье,

Было страшное ненастье:

Дождь вот так ливмя и лил,

Рубашонку всю смочил.

Уж куда как было скучно!..

Впрочем, всё благополучно».

Утро не задалось. В прочем, традиционно не задалось. Уже и не совсем утро, как бэ, или совсем не утро. Я немного путаю эти понятия. Как бэ. И не совсем понятно, где все. Должны быть где-то тут.

Одно из самых неприятных ощущений в жизни, когда просыпаясь, ты обнаруживаешь лакуны в памяти. Ну, помните, с полки упал? Или, помните, к девчонкам в гости ходили? На день рождения, вроде бы, помните? Пили, ели, танцевались, целовались до зари. А потом, как отрезало.

… Не совсем утро. Не совсем еще человек. На старом продавленном диване, раскрытом как книжка на самом интересном месте. Рядом женщина в прикиде Евы, но не Ева, точно, не Ева… То, что женщину ты не узнаешь, ладно, незнакомых женщин полным полно. Встречаются даже с очень редкими именами. Всех не запомнишь. Но, главное, ты не помнишь, а было или не было? Пора тебе на учебу бежать или уже как бэ не нужно? Нужно вспоминать имя? Или не нужно? А свое имя – нужно? А где все? Народу же полно было…

… Совсем не утро. У тебя все болит. Голова в гипсе, нога на растяжке, к ней подвешена тяжелая гиря. Женщина, чьего имени ты не помнишь, в белом халате, с ведром и шваброй, натирает полы какой-то жутко воняющей дохлятиной и трендикает себе под нос.

- А где все? – ты спрашиваешь у нее. А она отвечает тебе в рифму и даже более того, рассказывает, что тебя сбила грузовая машина недалеко от Суулюкты и ты теперь в местной больнице в отделении травматологии получаешь адекватное лечение. А последнее твое воспоминание о вечере с девчонками, вроде бы, день рождения какой-то, и вроде бы, это было в Москве. И вообще, ты рассчитывал проснуться «на старом продавленном диване, раскрытом как книжка на самом интересном месте».

… Утро, но не совсем доброе. В помещении, в котором ты проснулся, душно и стоят допотопные железные кровати-нары, и пахнет как в плацкарте. Какой-то мятый и небритый мужик, в оттянутых на коленках тренниках, поясняет тебе за жизнь. Выясняется, что тебя обвиняют по расстрельной статье в зверском избиении гражданина Куявкина, который находясь буквально присмерти, успел снять и зафиксировать в судмедэкспертизе все свои ушибы и раны, и теперь тебе кырдык и казенный дом с дальней дорогой. С ментами ты тоже чего-то не поделил, и теперь тебя будут катать по-полной. И когда ты все это успел, когда буквально вчера…

… Ты участвовал в бешеном родео на быках, плавно переходящем в испанскую корриду. Бык ощущается вполне уверено, а все остальное, как в тумане. Бык – выжил. И где уважение к герою? К тому, кто превозмог саму смерть? И награда, где?

Никогда не любил хрусталь. Хрусталем убивать хорошо, он тяжелый и ребристый, как граната. А жить – неудобно. Кругом это стекло, и выбросить – жалко.

А вокруг меня хрустальные хоромы хороводы водят. Нитки свисают из зеркальных поверхностей, красиво звенят, мелодично так, как в волшебном горшочке про милого Августина. 

Динь-динь-дон…

И это – очень странно, после родео, слушать перезвон хрустальных нитей в стеклянном горшочке и всматриваться в изогнутые изображения зеркал. И сверху – зеркала. И снизу – зеркала. В принципе понятно, что вечеринка давно кончилась, и голова совершенно естественным образом превратилась в плохо выдолбленную тыкву, но верить в такое, как-то не хочется. Больно страшная рожа у этой тыквы получилась. Но-тссс! Фея где-то рядом.

Вот же, ее хрустальные дворцы и стеклянные лабиринты. Их дробящие и ломающие отражения. Я как только увидел их, так сразу понял, что Проф был сволочью, на редкость умной, если не гениальной, но точно – сволочью, какую еще поискать. Потому что, в зеркалах отражался  четырехногий рэб, припавший к поверхности стекла.