Древние праздники в книгах

Вчера начался еврейский праздник Хануки, он продлится семь дней. В "Божественном мире" несколько фрагментов о Хануке - например, в "Машиахе". А вот самый свежий, из "Земли Обетованной". Кто читал предыдущие, знает Давида Циони, он же Давид Хасмонейский, писатель и путешественник, и невольный конфидент самых высокопоставленных особ. Здесь Давид беседует с иранским шахиншахом, объясняет, что такое Ханука. Этим дело бы и ограничилось, если бы не длинный язык и живое воображение героя...

Все аллюзии случайны, разумеется.

151-й Год Грифона (1816), 19 декабря,
Вавилон, столица Государства Эраншахр (Персидской империи)

– Суть Хануки в том, – ответил Давид, – что Антиох Эпифан пытался превратить нас в эллинов, но не преуспел. Наоборот! Его безумная жестокость пробудила в иври их национальный и религиозный дух. Иври отстояли Храм и на целых двести лет вернули независимость Народу Книги.

– Но Рим её вновь отнял, – сказал Бахрам. – И не нашлось никого, кто бы за вас вступился. А если бы на месте парфян были персы, мы бы вас так просто не отдали. 

Давид поднял глаза и осторожно посмотрел на шахиншаха. Но тут же их отвёл: в лицо властителю смотреть нельзя! Правда ли то, что говорит Бахрам? Чего можно ждать от человека, который вырезал всех своих родственников, ближних и дальних, а с ними половину персидской знати, чтобы завладеть Павлиньим троном? Странно, что никто из иври в той резне не пострадал. Они даже выиграли от переворота. Как теперь не верить в Господа и длань Его?

– Мы празднуем Хануку две тысячи лет, – осторожно заметил Давид, – и римляне нам не чинят препятствий. Пока была жива их первая империя, они выказывали нам веротерпимость и не покушались на основы иудейской веры. Но римляне языческих времён были грубы, прямолинейны, страшно далеки от тонкостей иудаизма. Саму душу нашего народа, который был в два раза их древнее, они никак не могли понять! Римляне постоянно наступали на одни и те же грабли, даже когда совсем не собирались наступать. Этот неизбежный конфликт культур, языческой и монотеистической, закончился тремя ужасными войнами и падением Храма, и новым рассеянием иври по всей Ойкумене. На земле, обещанной нам Господом, нас тогда почти и не осталось.

– Но это не сломило вас. Не знаю племени живучее, чем ваше! – воскликнул шахиншах. – А что потом, во времена второй империи, что создал Фортунат? Вы так же возжигали свечи?

– Да, великий повелитель. Продолжаем возжигать. И будем делать это, пока стоит мир. В память о свободе, что отвоевали для народа иври Маккавеи. 

– Будучи этой свободы лишены! И римляне вам позволяют? Аморийцы? Почему?

– Они хитрее прежних римлян, повелитель. Они впитали все премудрости Египта. Аватарианство, их религия, абсолютно нетерпима к чужой вере. Но они, однако, понимали, что одной лишь грубой силой им не справиться с таким упорным народом, как наш. Поэтому новые хозяева Ойкумены попросту отказались признавать иудаизм религией! Для них он стал «этнографическим культом», как бы ролевой игрой, которой с упоением отдаётся этот странный, загадочный ближневосточный народ. И пусть его, решили наследники Рамсеса, Антиоха и Нерона, пусть себе играют в свои игры, это не опасно для империи. Они поставили Птаха на место Господа. Но не стали требовать от нас, чтобы мы поклонялись ему и его аватарам. Они лишь делают вид, что мы, следуя нашей Торе, сами ему поклоняемся, только называем по-другому.

– И вы с этим согласились? – хмыкнул Бахрам. – Это же обман. Самообман.

– Согласились. Притерпелись. Примирились. А что нам остаётся? Сбежать от империи невозможно, она повсюду, мы вросли в неё, а она – в нас. Мы ушли во внутреннюю эмиграцию, где продолжаем, кто как, соблюдать наши обычаи.

Давид умолк и уставился в землю, надеясь, что шах не заметит его смущения. «Кто как». Да, кто бы говорил…

Но, Бахрам, казалось, смотрит вдаль. Туда, где тысячи рабочих возводят грандиозный зиккурат, напоминающий легендарную башню Этеменанки. На самом деле персидский властитель, как совершенно точно знал Давид, одержим тремя идеями. Возродить древний Вавилон во всём его величии. Вернуть всемирное могущество империи Ахеменидов, чьим наследником считает себя сам. И третье – встать вровень с римлянами, как встали Сасаниды. Кто бы мог подумать, что в душе молодого художника и звездочёта вдруг проснутся демоны, и он окажется способен воплощать эти безумные мечты?

Клио, своенравная муза истории, любит эдакие удивительные шутки, подумал Давид. Если так пойдёт и дальше, новая башня Бахрама вырастет до высоты Палатинского дворца в Темисии, имперской столице. Если оскорблённые римляне её до того не взорвут. Или кто-нибудь из их агентов в Вавилоне. И если это, не дай Бог, случится, кого тогда обвинит Бахрам? Давид содрогнулся. Каждый из иври в этот день заслуживает счастливой записи в Книге Жизни, а не вечных страхов оказаться между жерновами…

Шахиншах словно прочёл его мысли. Обернувшись к Давиду, заметил:

– Я могу освободить вас от империи.

– Как? – прошептал Давид.

– Легко, – усмехнулся Бахрам. – Так же легко, как занял Сирию. Израиль меньше Сирии в пять раз. Римляне сейчас слабы, грызутся меж собой и не окажут мне сопротивления.

Давид похолодел. Океан отчаяния захлестнул его. Живое воображение писателя тотчас нарисовало ему картины неизбежного разорения. Как войска Бахрама, сосредоточенные в Сирии, преодолевают границу Палестинского экзархата и сминают римлян. Как расползаются по древней земле, превращая её в пепелище. Как берут Птолемаиду и Самарию, после чего цветущие города становятся руинами. Как выходят к Иордану и южнее, к границе религиозной этнархии Иудеи, переходят её, стремительным броском, как это всегда любит Бахрам, выходят к Иерусалиму… и захватывают его.

Как это любит Бахрам? Как это сделал когда-то Навуходоносор!

– Навуходоносор, – произнёс Давид, приказывая себе замолчать, но напрасно, – Навуходоносор, вавилонский царь, захватил наш святой город и разрушил Соломонов Храм. Я умоляю, повелитель, не становитесь им. Навуходоносором наших дней…

Он дрожал, страшась гнева шаха. Это не империя, где римская богиня справедливости Фемида дала имя Темисии, новой имперской столице, и где закон стал культом для квиритов. Там даже его, не гражданина, не квирита, только подданного империи, не могут беззаконно бросить за решётку. Но здесь не Темисия, а Вавилон. Бахрам – кровожадный восточный владыка, ему ничего не стоит махнуть рукой, и Давид полетит вниз с этой новой Вавилонской башни. 

Но Бахрам не торопился. Видимо, хотел помучить перед казнью.

– Ты глухой, иврим? Я не привык повторять, но из уважения к твоему народу повторю. Какой я тебе Навуходоносор? Я наследник Кира Великого, который его победил! Знаешь, как меня зовут? Бахрам Парвиз! Бахрам Победоносный! Я хочу освободить вас, не захватывать! Я хочу, подобно Киру, стать патроном твоего народа и построить для вас новый Храм.

– Повелитель, – вымолвил Давид, отчаянно борясь со страхом, – ваши помыслы чисты и благородны, но будет сложно объяснить народу, который помнит свою древнюю историю, живёт ею и находит в ней спасение, что новый вавилонский царь идёт на нас с огромной армией лишь для того, чтобы принести Израилю свободу и построить Храм. Подумайте, какой это подарок для имперской пропаганды! Народ Книги две тысячи лет живёт под Римом и не знает иной жизни. Вы можете меня казнить, великий повелитель, но потом вы вспомните мои слова: если вы пойдёте на Израиль, миллионы иври сплотятся вокруг римлян, чтобы вас остановить и разгромить.

Давид умолк, заранее прощаясь с жизнью. Он страшился взглянуть на Бахрама, но ему отчего-то казалось, что столь же отчаянно, как Давид борется со страхом, могущественный шах сражается с гневом. И Давид опять не смог угомониться:

– А что потом? Когда и если вы освободите мой народ в Земле Обетованной, подумайте, великий повелитель, что станет с теми иври, которые живут в диаспорах, в самой империи и её экзархатах. В Ойкумене двадцать миллионов иври, и больше половины их на территории державы Фортуната. В одной только Темисии их полмиллиона, в пять раз больше, чем у вас в Эраншахре! Нынче в глазах римлян иври законопослушные подданные августы Феофании, но если вы возьмёте под своё крыло Израиль, то жителям диаспоры несдобровать. Их обвинят в предательстве, в сотрудничестве с персами. Вы обречёте их на новые гонения. А семьи? Многие из нас живут на две страны, а то и три-четыре. Я родился в Иерусалиме, но отец мой, признанный всей Иудеей цадик, вступил в конфликт с этнархом и был вынужден бежать в диаспору. Мы осели в Темисии, но в Иудее у нас остались родственники, есть родня в Палестине и даже в Армении. Как мы будем жить, общаться и встречаться, когда война разделит наш народ? Освободив немногих, повелитель, вы сделаете несчастными нас всех!

Бахрам долго молчал, Давид уставился себе под ноги и слышал лишь его сопение. Потом сказал, но ничего не выдавало в его голосе волнения:

– Я не буду казнить тебя, смелый иврим. Я буду приглашать тебя, чтобы в живой беседе найти лучшую дорогу к истине. Как Кир и Дарий, мои предки, приглашали твоего предка Даниила.

Давид чуть было не ответил, что нет, великий пророк Даниил вовсе не его предок, но на этот раз сдержался, смолчал. Если шахиншаху так угодно, почему бы нет? Только б не бросал ко львам!

Бахрам Парвиз протянул Давиду руку и добавил:

– Я не буду вас освобождать. Вы освободитесь сами. Так было во времена Маккавеев, и так будут вновь, когда придёт черёд. Мне достаточно с вами дружить. Не только вы живёте своей историей, – он указал на строящийся зиккурат. – А история говорит: любой, кто вступал во вражду с вашим Господом и его народом, погибал, а кто поддерживал вас, тот всегда побеждал. Ты можешь возвращаться к соотечественникам и праздновать с ними Хануку. Передай им, что в моей стране, в отличие от римской, они свободны и равны передо мной со всеми гражданами Эраншахра, и вольны следовать своей вере, как считают нужным.

Слава Тебе, Господи, думал Давид, целуя руку шахиншаха.