Ещё о подражании литературным персонажам

После поста о подражании литературным персонажам Николай Утюжников сказал - "Мне всегда было непонятно это _подражать_. Литературных героев можно боготворить, можно ими восхищаться, можно ненавидеть, но вот сознательно _подражать_ им? Нет, это выше моего разумения".

Я, тем не менее, уверен, что в подражании литературным персонажам нет ничего странного или абсурдного. Наоборот, это вполне естественная вещь - или, во всяком случае, она была вполне естественной на протяжении многих веков существования нашей культуры.

Вот, скажем, всем известная, но редко привлекающая чье-либо внимание цитата из "Трёх мушкетёров":

"Так говорили и действовали рыцари времён Карла Великого, которым должен подражать каждый благородный человек", говорит Атос д'Артаньяну, когда тот предлагает отложить дуэль до полного выздоровления Атоса (который, как вы помните, накануне был ранен в плечо).

Когда Атос высказывает убеждение, что каждый дворянин должен равняться на паладинов Карла Великого, то подразумеваются вовсе не исторические персонажи (о которых в ту эпоху очень мало знали), а герои каролингских жест и рыцарских романов.

Вот другой пример: Игнатий Лойола, человек незаурядный по характеру и личным качествам, что бы мы там ни думали сейчас об ордене иезуитов, своей уникальной биографией обязан именно литературе.

В юности он был страстным поклонником рыцарских романов и равнялся на Амадиса, вследствие чего, оказавшись членом немногочисленного испанского гарнизона на пути французской армии, не только сам не пожелал сдаваться, но и сумел убедить сражаться - в совершенно безнадежном деле - и собственных командиров, и весь гарнизон. Будучи ранен, он провел много месяцев в постели с раздробленной ногой, и, желая развлечься, просил принести ему его любимых рыцарских романов. Но рыцарских романов в захудалом замке не нашлось, и Игнатию принесли жития святых. Сначала они показались ему скучными, но потом он так увлекся ими, что, думая о христианских мучениках, с пугающей выдержкой вынес мучительную операцию, когда ему пилили кость.

Лойола был визионером, человеком, в высшей степени способным воспламенять себя своим воображением, о чем свидетельствуют написанные им впоследствии "Духовные упражнения". Литература и фантазия делались для него непосредственным руководством к действию, определяли его жизнь. Соединив свою любовь к Амадису с новыми героями, которыми он восхищался, читая жития святых, он решил стать воином и орудием Христа - и, как мы знаем из истории, действительно создал самый успешный воинствующий орден в истории католичества. Но каждый его шаг на этом поприще - на удивление _литературен_. Любя Амадиса, он, как странствующий рыцарь, начал свою новую жизнь с ночного бдения, раздал все свое имущество и посвятил свои доспехи и оружие Деве Марии. Это не говоря уже про встреченного по дороге мавра, который хулил святую деву - тут Игнатий вообще повел себя в духе романа "Дон Кихот".

Кстати сказать, роман Сервантеса будет принципиально непонятен тем, кто не может представить, до какой степени подражание героям вроде Амадиса реально определяло поведение людей этой эпохи. Игнатий Лойола был отнюдь не одинок, и его случай интересен тем, что, благодаря общему вниманию к заметной исторической фигуре, мы можем судить о психологии и миропонимании других людей его сословия, которых все сейчас уже забыли.

Если же кому-то этот вывод покажется слишком смелым, я сошлюсь на то, что при дворе Генриха II "Амадиса" чтили, как священное писание, да и любовь юного Генриха к Диане Пуатье несёт в себе явный и несомненный отзвук рыцарских романов.

Ещё один интересный пример - это дилогия Мэри Рено об Александре Македонском ("Небесное пламя" и "Персидский мальчик"), где блестяще раскрывается, как в основе характера, привычек и манер Александра лежало прямое подражание трем персонажам - Киру Ксенофонта, Ахиллу Гомера и Гераклу.

Подражание литературным или просто вымышленным персонажам - вещь естественная для любой культуры. Каждый раз, когда произведение искусства фокусируется на герое, который заметно превосходит остальных людей своими человеческими качествами, любой человек, читая эту книгу, начинает против своей воли ощущать желание последовать его примеру. Разумеется, тут стоит учесть утверждение того же Ксенофонта:

"Я утверждаю, - писал он, - что никто не может ничему научиться у человека, который не нравится"

(с)"Воспоминания о Сократе")

Положительный герой всегда и неизбежно побуждает подражать ему - на один день или на всю оставшуюся жизнь - но только при условии, что он нам нравится. Чем ярче впечатление, которое произвёл персонаж, тем дольше будет ощущаться его действие на реальные мысли и поступки человека. Такой персонаж как бы становится свидетелем нашей внутренней жизни, и нам не хочется выглядеть "перед ним" более слабыми, трусливыми или эгоистичными, чем мы способны быть, если приложим некое усилие.