В большой стране всё по-большому

В романе Золя "Жерминаль" (в том, что про шахтёров) быт простых рабочих связан с экономией пространства. Планируя что-либо, они вынуждены учитывать, что окажутся на виду, что будут в тесноте и рядом с чем-нибудь или кем-нибудь. Думаю, такова специфика поведения и социального мышления всех европейцев, ещё со средних веков привыкших к небольшому масштабу городов, ограниченных крепостными стенами. Не буду говорить за Латинскую Америку, данных у меня нет (наверное, менталитет её населения получился из сплава испано-португальской традиции «устроил карнавал – убери за собой» и широкой души коренных народов), поэтому скажу лишь за Россию. Наверняка у каждого сохранилось воспоминание из детства о далёкой поездке. Как правило просто в другой город. Обычно запоминается то, что выбивается из уклада, а сесть в машину или поезд ребёнку явно будет в новинку. Ну, так и что вы запомнили? Дорогу и пустоту вдоль неё? Леса, леса, поля, поля, деревни, распластанные по холмам, бесконечные равнины унылого одиночества? Так вот, мне кажется, что это ощущение бескрайности населяемой нами территории с младенчества въедается в подкорку. У нас не возникает опасения, что простор вдруг может вдруг закончится, что мы упрёмся, например, в забор, потому что знаем – забор можно обойти. Там за ограждённой территорией есть другая, пустая, свободная, ничейная. Но эта ничейная земля не нужна нам для обживания, ведь в детстве у нас уже есть стойкая ассоциация жилого пространства с домом, с местом, где обитает наша семья. А всё остальное – это поле для игр, забав и экспериментов. И эта локационная многовариативность создаёт иллюзию виртуальности, как в компьютерной игре. Русский человек не боится своими действиями навредить своему месту под солнцем. Так же он воспринимает и чужое пространство: «Что бы я ни делал, моя свобода не навредит свободе моего соседа. Моя хата не просто с краю - она посредине бесконечности. Никто не видит, что я делаю. И в свою очередь я не знаю, кто на что способен». Если раньше мы ещё кое-как знали своих соседей, благодаря поколениям, живущим бок о бок в одном посёлке, то мобильность современного образа жизни чересчур поляризовала и атомизировала население постсовка. Отсюда я вижу два вывода. Аполитичность и неэстетичность, граничащую с негигиеничностью. Как можно повлиять на что-то неизвестно где? И что такого, если я нагажу посреди пустоты, ведь в масштабах вселенной, это всё равно никто не заметит?

Конечно, ещё есть множество следствий из данных условий. Бердяев, например, точно подметил что бескрайность пространства рождает русскую тоску (нельзя убежать из бесконечности), русскую лень (жизни не хватит что-то поменять, так зачем стараться), русскую терпеливость и много чего ещё. Но меня интересует другое. Если бы Пиксаровская "Головоломка" показала внутренность русского мозга, то одним персонажем, думаю, было бы меньше – брезгливости. Да, проблемы с мусором есть во всём мире, плавучие острова отходов в океане не русские насобирали, но проблема в том, что окружающие нас страны хотя бы сдвинули мусор в океан, а мы просто бросаем его себе под ноги. Мы ходим по городу, как голуби, клюём, что придётся, и делаем сирень прямо на сирень, не сохраняем первоначальный вид жилого пространства и не заботимся о средствах и способах этого сохранения. С детства мы привыкли сходить за кустик, бросить в траву, присыпать снегом, швырнуть, авось ветер подхватит. Гадить и не убирать за собой. Нам это не надо. Кому надо, пусть заморачивается. И так сойдёт. Удивительная способность за лесом деревьев не видеть. Свойство гражданина бесконечности. В жителях Соединенных штатов такая привольность не успела испортить европейского чувства локтя, наверное, из-за «краснокожей угрозы», когда в прериях приходилось кучковаться в подобии средневековых общин, чтобы сообща отразить опасность. На Руси мог сформироваться подобный общинный дух благодаря любимым печенегам президента, но орда тому помешала, накрыв Россию игом, как тазом, – бояться нападения кочевников стало неактуально. Но самое, кажется, главное, что и после орды иго никуда не делось. Если в Европе крепость сплачивала её обитателей, то на Руси крепость означала право опричника распоряжаться тобой по своему усмотрению. А если я и моя семья и мое жильё прнадлежат не мне, а кому-то другому, то зачем вообще о чём-то парится? Не успели крестьяне отвыкнуть от крепости, как тут уже коллективизация на пороге. Если мой подъезд - это не мой подъезд, а общий, если меня вообще могут в любой момент переселить, то зачем мне париться о его чистоте? Жив, и слава Богу, голуби не знают ни заботы, ни труда. Когда я начинал этот текст, то не думал, что наткнусь на такие глубинные причины голубинности глубинного народа, но это многое, кстати, объясняет.