Кантри чубатых

У моего друга, соседского мальчика, было много разных игрушек. Он жил довольно далеко от меня, в трехэтажном доме, в своей квартире, с папой и мамой. А мы жили в частном секторе, снимали времянку и игрушек у меня было немного.

Среди двух коробок с игрушками очень мне нравилась только одна. Железная дорога. С настоящим тепловозом, пассажирскими вагонами и вагонами товарными. Настоящими их делало то обстоятельство, что их не нужно было возить руками и бибикать. Они прекрасно ездили сами, нужно было только подключить квадратную батарейку к пульту управления и все. Мы с ним часто играли и я ему немного завидовал. Потом мы переехали.

Мы довольно часто меняли времянки и жили в разных домах. Кроме платы за квартиру, хозяева часто требовали и другое. Вскопать огород, подмести двор, не кричать слишком громко, готовить на их, хозяйских, стариков, да мало ли какая блажь могла придти им в голову. Поэтому, когда терпение заканчивалось, мы переезжали. Пока, случайно, не нашлись люди, которые нас приняли, как родных.

Это удивительно, когда только-только человека увидел, еще пары слов не сказал, а уже принял в сердце свое. Так вот. Мальчик, с которым я дружил, потерялся. Точнее, потерялся я. Точнее, мы оба расстались. Так для меня он и остался Мальчик с Железной Дорогой. Прошло время.

Много или мало, как смотреть.

Был я в командировке и случайно в магазине увидел Большую Железную Дорогу. И купил. Для сына. Сын ее встретил не восторженно, а как-то обыденно, спокойно. Я не сдался, собрал ее, подключил и побежал паровозик, тепловозик, электричка. Сын сидел рядом, внимательно следил за мной и сборкой. Потом вяло, немного поиграл полчаса. И все для него закончилось. ну, железная и железная, что такого? Я гонял еще несколько часов и было мне очень хорошо.

Потом пришли друзья, в гости. И мы все вместе гоняли паровозик, ругались и мирились, устраивали катастрофы и спасали настоящие вагоны с настоящими людьми. В общем, мы управляли Своей Железной Дорогой. Наши дети играли во что-то другое и с недоумением разглядывали нас, железнодорожников. Где-то даже жалели.

А мне, почему-то, жаль их, у них уже не будет Своей Железной Дороги, будет только Своя, но не Железная.

Дядька у меня строил Лужники, строил метро, и много чего еще строил. Экскаваторщик и крановщик, золотые руки, но голова обычная, как у всех. А у папы голова светлая, но руки росли не из того места. Предвоенные дети. Те самые дети, что гоняли голубей, с первого взгляда определяя породу чубатых и смотрели на мир по-детски, широко раскрытыми глазами. А то, что пили, так жизнь она такая, как вода — всегда дырочку найдет.

Дядька мне нравился, от него пахло мазутом, Беломор-каналом (папиросы такие) и настоящей историей. Детей у них с теть Лидой не было, а сын у дядьки был, в Москве. Заработал он там квартиру, обставил мебелью, сына смастерил из подручного материала, и вылетел как пробка из-под шампанского и из квартиры, и из чужой жизни.

Большое, жилистое, почерневшее от солнца и ветра, дитё, сильно пьющее и добродушное. Ладони жесткие, мозолистые, крупные, отзывчивое сердце и, как уже говорил, золотые руки без высшего образования. Любовь и голуби.

Кантри.

Голос звучал кантри,

Кантовался зло и соло,

Хлебал из дубовой бочки

Огуречную полосатость рас

сола,

В пустой оболочке джинсового рас

света

Носил трусы в разноцветный горошек,

Играл на гитаре трехгрошовой монетой

Неумело, звеняще, но хорошо.

И также звучал,

Как звучала его мандолиновая мандарина,

Как Оранжевая река с рыбаками,

Как корабли с рабами,

Как заунывные песни с гробами из простого мешка,

Просового, джутового, вздутого

На Оранжевой реке с рыбаками

И такими же рыбками,

Полосатыми, как эта река.

Этот голос и это кантри,

Кант на шляпе аля ковбой,

Потому что коровы это коровы,

а мальчикам нужен бой,

Нужен бой до конца и за-правду,

Нужен вой этой волчьей любви,

Восходящий как поток воздуха,

Обрывающий нить судьбы,

А не чавкающее продолжение

Жадного до безумия

Поглощения еще теплого, еще живого.

Это, кантри, ребята, кантри

И соломенный коврик,

И занавеска,

Скороговорка самогоноварения

И стихотворение, которого никогда не было,

Но оно все — таки есть.

*

На них все и держалось, на вот этих людях с непростыми судьбами и простыми душами, а на нас ничего не держится, мы хитровыкрученные и все как один диодные.