Об усыновлении - взгляд изнутри

Я знаю, что многие современные люди рассматривают возможность контакта со своими биологическими родителями, как неотъемлемое право приемного ребенка, и такие люди осудили бы поступок моей матери, которая полностью исключила всякую возможность такого контакта. Но лично я ее поступок одобряю и могу сказать, что в ее положении, скорее всего, поступил бы так же. Усыновляя чужого ребенка, ты не только делаешь доброе дело, но и берешь на себя огромный труд. Я полагаю, что человек, который добровольно соглашается потратить столько времени и сил, совершенно не обязан принимать на себя дополнительные тяготы, связанные с возможными контактами с биологической семьей усыновленного ребенка. В конце концов, ты устанавливаешь родственную связь с ребенком, а не с его биологическими родителями, и имеешь полное право на то, чтобы не впускать их в свою жизнь и не желать иметь с ними никакого дела. 

Я легко представляю себе трудности, которые могут вытекать из подобного контакта. Предположим, что родители, когда-то отказавшиеся от ребенка – люди неблагополучные, которые ведут неупорядоченную жизнь – а это, согласитесь, вполне вероятно. В таком случае ты должен будешь постоянно волноваться, что контакты с ними дурно повлияют на ребенка или просто огорчат его, а ты совершенно не обязан, кроме всех своих забот, связанных с родительством (не попадет ли ребенок в дурную компанию, не пристрастится ли к наркотикам или алкоголю, не станет ли жертвой сексуального или психологического абьюза…) взваливать на себя еще и это беспокойство – не нанесет ли вред ребенку или подростку общение с его биологическими родственниками. Не менее вероятно, что биологическим родным ребенка требуется какая-нибудь финансовая помощь и поддержка, и они смогут использовать чувства ребенка, чтобы принуждать тебя оказывать им эту помощь. Дети легко поддаются эмоциям и склонны к жалости. Нежелание родителей поддерживать попавшую в беду женщину, которая приходится ему «родной» матерью, может вызвать у него негодование или чувство вины, в то время как соображения его родителей, что они совершенно _не обязаны_ каким-то образом поддерживать эту чужую женщину, которая, возможно, сама виновата в своем сложном положении и не пытается его исправить, останутся ему непонятны. В общем, я считаю неотъемлемым правом любого усыновителя рационально взвесить свои силы и сказать себе, что эти дополнительные сложности ему совершенно не нужны. 

Что касается права каждого ребенка знать, что он не является родным ребенком собственных родителей, то здесь я не могу дать однозначного ответа. Я не осуждаю тех, кто так до самой своей смерти и не сказал своим детям, что они приемные, и таким образом оставил их в заблуждении. Хотя я сам точно не захотел бы оказаться на месте их детей. Отнюдь не потому, что я лишился бы шанса что-нибудь узнать о своем «подлинном» происхождении. С тех пор, как я узнал о собственном усыновлении, я никогда не размышлял о том, как мне узнать, кем была моя биологическая мать или биологический отец, и, даже если бы мне дали верную возможность узнать эти факты, я не потрудился бы навести справки для того, чтобы их выяснить. В противовес тому, что думают те люди, которые спрашивают, «не хотел бы я узнать, кто были мои настоящие родители?», я очень хорошо _знаю_ своих настоящих родителей, поскольку полагаю, что настоящие родители – это те, кто тебя вырастил, любил тебя и заботился о тебе. И знание о собственном усыновлении для меня было знанием о них, и именно о них. Оно расширило и углубило мою нежность и любовь к своим родным. 

Я знаю, что многие люди, в сущности, совсем не любят и не ценят своих родных детей. И тем не менее, в любви к собственным детям или внукам всегда ощущается элемент какой-то принудительности, независимости этой привязанности от личной воли. В стиле – может быть, этот ребенок показался бы своим родителям самым уродливым, тупым и надоедливым на свете, если бы он не был _их_ ребенком, но, видя в нем продолжение самих себя, они склонны оценивать его предвзято и вообще, так сказать, носиться с ним. 

Когда я узнал, что пресловутые «плоть и кровь» не играли никакой роли в той любви и восхищении моих родных, которые они проявляли ко мне с самого детства, я начал ценить эти чувства куда выше. Бабушка, которая так восхищалась моими темными, «восточными» глазами и черными волосами, делала это совершенно бескорыстно, и ей в этом совершенно не мешала неприязнь, которую в нашей семье действительно (вопреки справедливости и логике) испытывали ко всем вообще «нерусским», хотя именно кровь этих самых «нерусских», несомненно, обеспечила мне эту внешность. И мама, и бабушка на протяжении всего моего детства пылко восхищались моей одаренностью, умом, любовью к чтению – прекрасно зная, что все эти качества не унаследованы мной лично от них или от их родных. То есть – они именно восхищались _мной_, любили именно _меня_, а не «себя во мне». Вот вещь, понять которую действительно бесценно, и которую поэтому приемному ребенку стоит знать.

Я также безусловно одобряю то, что мама рассказала мне о том, что я ей не родной ребенок, далеко не сразу, а тогда, когда мне было уже двадцать с чем-то лет, поскольку к этому моменту я был человеком взрослым и способным правильно осмыслить эту информацию. Мне не хотелось бы, чтобы она играла какую-то роль в конфликтах, которые сотрясали в детском или подростковом возрасте нашу семью. В детском и подростковом возрасте я напряженно рефлексировал свое отличие от остальных членов семьи – не внешнее, поскольку оно было очевидно с самого начала, а мировоззренческое и психологическое, – и мне совершенно не хотелось бы, чтобы ощущение собственной обособленности и естественная для ребенка и подростка потребность в идентификации и поддержке подтолкнула меня к (идиотской) мысли, что у меня где-то есть и «настоящие» родители, которые мне «ближе» и «похожи» на меня гораздо больше, чем приемные. Поскольку, несмотря на все различия, которые реально существуют между мной и моей мамой, _сходства_ между нами тоже очень много, и оно становится все очевиднее по мере проходящих лет, а вот мои биологические родственники, кем бы они ни были, мне так же далеки, как и любые посторонние мне люди, и почти наверняка относятся к типу людей, с которыми мне никогда не приходилось иметь дело (из-за разности среды, в которой мы вращаемся) и с которой у нас нет ни общих ценностей, ни общих интересов. Ясное сознание этого факта строится на том, что сейчас они мне не нужны и, более того, сейчас я понимаю, что на деле эти люди никогда и не были мне нужны, потому что у меня было все, что только может дать человеку семья. Но в детстве или в юности я вполне мог бы впасть в какую-то нелепую иллюзию на этот счёт.