Чокнутая романистка

Помощник участкового Павел Маликов и Мария Яковлевна Твердосердова выходят на лестничную клетку из квартиры Вити. Тот расшаркивается и приглашает зайти еще. Возможно, в его реальности они только что соображали на троих. Ну в самом деле! Если удовольствие он получает не от выпивки, а от “зачитывания”, то, прочитав по небольшому кусочку из Налимова, Мария Яковлевна и Паша и правда  составили Вите хорошую компанию. Наконец, дермантиновая дверь за их спинами захлопывается. У Паши остается дурное чувство, что он вот так взял и оставил все как есть в этой “дурной” квартире с мусорным лабиринтом, и теперь, если самогонный аппарат у Вити все же рванет, это будет уже на его совести. Нет, надо бы проявить бдительность по-настоящему. 

Паша стоит перед дверью справа от Машиной. Это добротная металлическая дверь. В ней есть дверной глазок, и опытным взглядом Павел еще подмечает крошечную видео-камеру, затаившуюся между двумя панелями облицовки косяка, словно случайно разошедшимися маленькой щелочкой. “А почему я эту камеру не заметил, когда осматривал лестничную клетку в самом начале? – задает он себе вопрос мысленно. – Я ведь очень внимательно и тщательно осмотрел здесь все!”

– Подозрительно, – обращается он к Маше шепотом. – Я вот осматривал тут все раньше и камеры тут не было.

Маша улыбается. Паша, начинает догадываться.

– Это опять Ваша линия, да? 

– Да Паш, Паолине Андреевне, надо было быть пособраннее, – Мария Яковлевна машет рукой в сторону двери, к которой уже направился Паша, – она в возрасте уже, и была слишком беспечная. Пришлось подкрутить немного.

Паша не спрашивает как. Наверняка тоже какую-нибудь семерку крестей транзитом бабушке поставила, что бы у той страсть к получению информации образовалась.

Он звонит в дверь. За ней слышны шаркающие шаги, видно, что посветлел зрачок дверного глазка, когда подняли его крышечку и сразу потемнел – это Паолина Андреевна смотрит на Пашу и Марию Яковлевну.

– Помощник участкового уполномоченного Павел Маликов, – обращается Паша к дверному глазку. – Откройте, пожалуйста.

– Удостоверение покажите,  – слышно старушечий голос из-за двери. 

Павел лезет за удостоверением и показывает его дверному глазку.

– А барышня?

– Я Маша, Ваша соседка, – Маша улыбается как можно более дружелюбно.

– Что-то я вас не помню, – слышно из-за двери, тем не менее начинают лязгать замки.

Дверь открывается наружу и Паше приходится чуть попятится, чтобы она открылась пошире. В глубине прихожей стоит маленького роста старушка. Паша дивится, как она достала до дверного глазка, но быстро обнаруживает небольшую подставочку у ног Паолины Андреевны, высоты которой как раз ей хватит, чтобы встать на цыпочки и выглянуть через глазок в мир. Хотя, Паше уже с порога видно, что у нее имеется Мир свой собственный. В коридоре есть все, что могло бы понадобиться человеку в этом месте. Табуреточка, чтобы выглянуть в глазок, огнетушитель, чтобы потушить пожар, телефон, чтобы вызвать полицию – мало у кого Паша видел телефон прямо в прихожей. Кажется даже, что он запрограммирован, чтобы по поднятию трубки сразу набирался 112, хотя это Паша, возможно додумывает, находясь под воздействием Машиных наведенных полей. Если уж они делают из рассеянной старушки образец предусмотрительности и бдительности, то что же тогда должно происходить с Пашей, который и в профессию-о пошел из-за своей склонности все подмечать и предусматривать. “А что тогда было бы тут с Рыбаковым, – неожиданно вспоминает он про своего начальника, – что-то он не звонит, хотя должен бы. Не случилось ли чего?” 

Маша заметила его чрезмерно озадаченное лицо, стукает его по плечу довольно ощутимо.

– Это я тебе десяточку пиковую влепила небольшую, – поясняет она Паше, – а то тебя, чувствую, разорвет от гипербдительности.

Паша почувствовал, что его слегка отпустило, и старушку, похоже тоже, хотя никаких “пиковых десяток” по плечу она от Марии Яковлевны не получала. Старушка необычайно дружелюбно заулыбалась и стала всем своим видом приглашать визитеров зайти в квартиру.

– Проходите, проходите, мои дорогие, – начала она суетиться и смещаться вглубь квартиры, и чуть не сбила в процессе своих эволюций огнетушитель, – моя милиция меня бережет!

Она задевает зонтик трость, тот падает со стуком на пол.

– Мы пришли познакомиться, – начинает отвечать Паша на положенный в такой ситуации, но не случившийся вопрос. – Я недавно приступил к своим обязанностям, вот провожу поквартирный обход. 

Он заглядывает из коридора в комнату старушки. Там неимоверно тщательно прибрано. В углу компьютерный столик. На нем громоздкий, еще с электронно-лучевой трубкой, монитор, под столом системный блок, возле монитора виден роутер, мигающий голубыми огоньками. Системный блок тоже моргает огоньком вокруг кнопки питания, на экране открыта какая-то страница в браузере.

– А давайте я вам чаю сделаю, – всплескивает старушка руками. Она, словно заведенная, перемещалась по пространству, которое уже не коридор, но еще и не комната, и не кухня.

– Давайте лучше я, – предлагает Маша, словно она работница собеса, берет Паолину Андреевну за плечи и направляет ее в сторону дивана, возле которого есть журнальный столик, а рядом стоит глубокое и массивное плюшевое кресло, – а Вы пока расскажите товарищу участковому, чем занимаетесь.

Старушка увлекает за собой Пашу, он усаживается в кресло, а Паолина Андреевна садится на диван, по дороге больно стукнувшись о журнальный столик. На столике небольшая коробка с маркировкой Почты России. 

– Я пишу роман, – заявляет Паолина Андреевна, сразу же как только усаживается на диван.

– Ого! – удивляется Паша, хотя чего удивляться, настороженность Маша сняла с бабушки только сейчас, а с тем человеком, которого он увидел в момент открывания двери написание романа вполне себе нормально увязывалось. – И как давно?

Паолина Андреевна смотрит на настенные часы, которые больше похожи на корабельный хронометр.

– Уже порядка пятнадцати минут.

Паша сдерживается, чтобы не рассмеяться, он пока не понял, что там у старушки с чувством юмора, шутит она, или это внезапная потеря когнитивных способностей. Меньше всего ему хочется ее сейчас обидеть.

– Я имел в виду вообще, по-жизни чем занимаетесь, чем увлекаетесь, что у вас в жизни происходит? – Паша на вский случай улыбается. Вдруг про роман это было в шутку.

– Роман пишу, – настаивает Паолина Андреевна, – вы не подумайте, я просто долго готовилась.

– И пишите уже пятнадцать минут? – Паша оглядывается в сторону кухни. Лучше бы Маша вернула бы ту старушку, которая их встретила. У него есть ощущение, что нормального диалога с этой, блаженно улыбающейся голубоглазой бабушенцией не выйдет. – И о чем же роман?

– О несправедливости, которая, как под копирку, передается из века в век и заставляет от нее страдать трех невинных женщин. 

Это звучит довольно здраво, плюс к тому, Паолина Андреевна вдруг перестала улыбаться как дурочка, словно Маша и правда что-то там подкрутила из кухни.

– Ого, – искренне восклицает Паша. – Серьезная тема, как у Жорж Санд, прям!

– Вы читали Жорж Санд? – удивляется старушка, а Паша клянет себя, что снова попался в ловушку.

– Нет, Паолина Андреевна, если честно не читал, – решает он быть на этот раз честным, – но на курсе криминалистики ознакамливался с ее творчеством.

– Ну да, ну да! – понимающе кивает Паолина Андреевна. – Конечно же! На курсе криминалистики Санд должны бы были хоть вскользь коснуться. По крайней мере в связи с делом Лефарж.

Из кухни появляется Маша с небольшим подносиком, на котором три чашки, стопка блюдец, вазочка варенья и пузатый заварной чайник. Она быстро взглянула на Пашу, привлекая его внимание.

– Я сделала чуть-чуть погорячее, – сообщает она нехарактерным для себя образом, чтобы Паша понял, что она и правда “подкрутила” чуть-чуть старушке “громкости”, – но и не кипяток, как обычно.

– Спасибо… как Вас по имени отчеству? – старушка не хочет признаваться себе, что пустила в дом неизвестную “мадмуазель” и даже не помнит, как ту зовут.

– Мария Яковлевна, – представляется Маша еще раз, но чуть более официально.

– Ого! – Паолина Андреевна ведет бровью. – Прямо как одну из моих героинь!

– Героиню Вашего романа? – на всякий случай уточняет Паша.

– Да, да, – кивает старушка.

– Который вы пишете уже пятнадцать минут? – не дает ей уйти в пространные рассказы о существующих пока только в голове бабушки героях романа, Паша. Ему нужно сперва выяснить то, что ему интересно в первую очередь. Относится ли фраза про пятнадцать минут к моменту до того, как Маша что-то там подкрутила, или это уже было заявлено после.

Старушка снова смотрит на часы.

– Вы пришли без десяти минут в восемь, я начала писать в девятнадцать тридцать пять, да, Павел, который я пишу ровно пятнадцать минут. И мне осталось писать его еще минут пять, – Паолина Андреевна сделала небольшую паузу, прежде чем объявить, сколько ей там осталось. – Кстати, вы мне совершенно не помешаете, хотите, я его прямо при вас закончу, и не будем уже на него отвлекаться? 

Паша смотрит на бабушку с сомнением. Не в части того, что она уложится, а в части того, что Маша и правда там подкрутила, что следовало. Он поворачивается к Маше, та кивает ему. Её нисколько не удивляют слова Паолины Андреевны. Паша молча приглашает старушку продолжить, а сам начинает разливать чай по чашкам. 

Старушка берет коробку, которую слегка подвинули чуть ближе к краю столика, чтобы разместить на нем чайный подносик, берет ручку и выводит по памяти адрес получателя и адрес отправителя. Паша краем взгляда видит, что в графе “от кого” старушка выписывает “Пьетро Нотарианни” аккуратным почерком. Что-то на краю сознания начинает крутиться у него, но он не может понять, что вдруг запустило пляску нейронов в его голове. Посылка, Пьетро Нотарриани, Мария Яковлевна – героиня. Он трясет головой и делает глоток чая, который и правда “погорячее”, как и объявила Маша.

– Еще минуточку, – Паолина Андреевна кидает быстрый взгляд на Пашу, а потом на Машу, которая стоит прислонившись к косяку двери, подходила к столику только, чтобы взять чашку с чаем, и сейчас пьет его маленькими глоточками, в одной руке держа чашку за тоненькую ручку, а в другой блюдце. Старушка открывает коробку, и достает оттуда небольшой листок бумаги, сложенный вчетверо, разворачивает и дописывает еще пару строчек. Паша замечает, что в коробке две небольшие банки, обернутые в пузырчатую пленку, чтобы не стукались одна о другую при транспортировке. На листке написано всего несколько строк, но видя, как Паолина Андреевна старательно подбирает и вписывает слова в пост скриптум, Паша понимает, что вот на эту небольшую записку старушка и потратила все пятнадцать минут до того, как явился он с Машей. Это и есть роман? Он пожимает плечами и смотрит на Марию Яковлевну, та улыбается и подмигивает Паше.

Наконец Старушка завершает свою работу, кладет записку в коробку, закрывает ее и, довольная собой, откидывается на спинку дивана. Скрещивает руки на груди и смотрит с видом победительницы марафона на Машу, на Пашу, снова на Машу. “Ай да, Паолина! Ай да, сукина дочь!” читается в ее взгляде.

– На самом деле, я вас немного ввела в заблуждение, – наконец говорит старушка. – Пятнадцать минут, плюс еще пять – это было на вторую часть. А первую я отправила еще в июне. Но романом это станет только через неделю.

– А в посылке что? – Паша не надеется, что “чокнутая романистка” даст так просто “почитать” свое творение до публикации, но на удивление Паолина Андреевна с энтузиазмом начинает доставать из коробки упакованные банки, и разматывать пузырчатую пленку.

“Наверное, все писатели одинаковые, – думает Паша, – хлебом не корми, только дайте читателя.”

Паолина Андреевна извлекает наконец банки из упаковки и торжественно водружает на стол.

– Чтож, вы будете первыми читателями! – торжественно объявляет она.

В одной банке на донышке лежит дохлая мышь, а в другой сложно понять что, и Паша опасливо наклоняется, чтобы присмотреться. Во второй банке дохлый паук.

“Наверное, поэтому у нее так чисто в квартире, – думает Паша, – она весь мусор рассылает по посольствам.”