Полиция и контрполиция

Лев Алексеевич Перовский родился 20 сентября 1792 года от графа Алексея Кирилловича Разумовского и мещанки Марии Михайловны Соболевской. Поскольку Мария Соболевская была дочерью графского берейтора, а у графа имелась и законная жена, эта связь, продлившаяся более 35 лет, не могла быть оформлена в виде законного брака в реалиях того времени.

Разумовский добился дворянского достоинства для своих внебрачных детей в 1796 году, но после воцарения Павла I это было оспорено и отменено императором. Так что пришлось графу в 1804 году решать этот вопрос повторно уже обращаясь к Александру I.

Лев Перовский получил хорошее образование, принимал участие в битвах при Бородине, Малоярославце, Вязьме и Красном, а также в Заграничном походе русской армии 1813 — 1814 годов. Он даже являлся членом "Союза благоденствия" вместе со своим родным братом Василием, но после роспуска этой тайной организаций отошёл от декабристского движения.

В 1823 году Лев Алексеевич уволился с военной службы с производством в действительные статские советники. Этот чин уже позволял надеяться на хорошую карьеру. Ему присвоили звание камергера, что позволяло участвовать в мероприятиях, проводимых императорским двором и давало возможность непосредственного общения с элитой империи, и причислили к Коллегии иностранных дел.

Сальников Николай Андреевич. Портрет Л. А. Перовского. 1840-е годы.

21 октября 1841 года Лев Перовский стал министром внутренних дел. Вот как описывал его деятельность на этом посту Модест Андреевич Корф.

"Лев Алексеевич Перовский, по назначении его <...> министром внутренних дел, обратил неутомимую, можно сказать, лихорадочную свою деятельность преимущественно на Петербургскую столицу. Вникая во все не только подробности, но и мелочи, он стал установлять таксы на хлеб и мясо; заводить торговую и рыночную полицию, независимую от городской; следить за будочниками, мясниками, аптекарями и даже лавочниками и подвергать их беспрестанным штрафам; ревизовать ремесленные управы; расценивать скот на скотопригонной площадке; запрещать продажу товаров, к увеличению их веса, в толстой обертке; выгонять органы из трактиров; раздавать извозчикам номера и даже обязывать подписками ломовых извозчиков взнуздывать лошадей, — словом, входить во многое, что должно было лежать собственно на квартальном или городовом, так что многие недоумевали, остается ли у министра за этими мелочами сколько-нибудь времени для высших государственных его обязанностей. Если от всех этих распоряжений и истекала какая-нибудь польза, то, разливаясь на один класс, она парализировалась и подавлялась для него другими, противодействовавшими ей мерами, которые имели в виду опять пользу второго класса, точно так же стеснявшегося предназначенными для третьего, и так далее.

Таким образом Перовский, оказавший важные заслуги по управлению уделами, как министр внутренних дел успел, напротив, составить себе в короткое время огромную отрицательную популярность. Начальствующие ненавидели его за старание отнять у них хотя и противозаконный, но как бы освященный временем хлеб, а промышленники — за то, что он стеснял их промысел. В Петербурге же, в низших слоях его населения, почти каждый потребитель есть вместе и промышленник, а высшие сословия слишком мало расчетливы, чтобы оценить такие добрые намерения и начинания, и невольно приходило иногда на мысль сказанное как-то, задолго еще перед тем, слово Канкрина, что если в других государствах революции происходили от финансов, то в России они когда-нибудь родятся от полиции…

Надобно, впрочем, прибавить, что Перовский действовал во всех этих распоряжениях не через обыкновенную городскую полицию, которую он терпеть не мог и всячески преследовал, а через свою контрполицию, составленную им, неофициально и негласно, из разных чиновников особых поручений и мелких послужников, между которыми он успел, как думал и всем говорил, найти много людей честных и дельных. Но и они, однако же, были люди, а Перовскому не было дано волшебной силы одним велением своим пересоздать целое поколение. "Это, бачька, лишний с нас баран", — сказал один мордвин, когда в земский суд, для удобства местных действий, прибавили нового заседателя, а в Петербурге было тогда, вместо одной полиции, целые три: прежняя, по городскому штату, полиция III-го отделения Собственной канцелярии и контрполиция министра внутренних дел.

<...>

Обер-полицеймейстер Кокошкин был у Перовского не только не в милости, но и в явном гонении, и после всевозможных придирок, почти ежедневно повторявшихся, министром было заведено, наконец, в 1843 году, такое дело, которое направлялось, по-видимому, к решительным последствиям. Если воровство и мошенничество не дошли ещё в то время в Петербурге до такого классического развития, как в Париже и Лондоне, то, однако же, сии промыслы быстро распространялись и совершенствовались, а между тем к их пресечению или противодействию им не принималось никаких энергических мер.

От городской полиции мало было помощи: она обыкновенно не находила ни похитителей, ни похищенного, и призвание её помощи вело обокраденного только к новым тратам и хлопотам. В публике она потеряла всякое к себе доверие, особенно со времени разнесшихся по городу анекдотов, истинных или вымышленных, о том, что некоторые из числа краденых вещей находимы были позже в квартирах или на самих чинах полиции. Перовскому удалось открыть, посредством тайных его агентов, целые шайки мошенников, давно уже промышлявшие своим делом, если не прямо под покровом, то, по крайней мере, при терпимости полиции. По распоряжению и докладу его схвачено и заключено было в крепость, впредь до следствия и суда, около ста человек подозрительных и учреждена особая комиссия, под председательством жандармского генерала Полозова (честного и благороднейшего человека) из трех флигель-адъютантов и нескольких чиновников со стороны министерства и военного генерал-губернатора. Ей поручено было удостовериться в степени виновности каждого из числа захваченных, разведать их связи и сообщников, стараться получить от них путеводную нить к дальнейшим открытиям и привести в ясность, на каком основании некоторые из этих людей, уже содержавшиеся в полиции по явному изобличению в воровстве, были выпущены оттуда без всяких последствий.

Этими действиями, несмотря на их самовластие, Перовский приобрел более благодарности публики, чем распоряжениями касательно промышленности, и должно сказать, что агенты министерства действовали смышленее и успешнее полицейских.

В том же 1843 году обокрали магазин ювелира Шенка на 100 000 руб. Друзья советовали ему, разумеется, заявить об этом полиции; но он махнул рукой и пошел прямо к министру внутренних дел. Перовский позвал его к себе в кабинет и, отобрав у него тут же разные нужные сведения, велел явиться через день; и — через день все украденное было возвращено ему в целости и сполна. Таких анекдотов рассказывалось много."

Сотрудники министерства боялись Перовского и за крутой нрав называли его Тигром Алексеевичем. Министр в каждом своём сотруднике предполагал склонность к злоупотреблениям и каждый поступок, показавшийся ему подозрительным, немедленно расследовал, и если находил хоть малейшие основания для оргвыводов — производил их с максимальной жестокостью. А с годами характер Льва Алексеевича становился всё более жёстким, нетерпимым и раздражительным...

Князь Пётр Андреевич Вяземский записал высказывание графа Дмитрия Николаевича Блудова о Перовском:

"Pérovsky est une bête, mais quelque fois une bête féroce" (Перовский зверь, но иногда зверь свирепый).

Однажды ночью полиция Санкт-Петербурга провела одновременный обыск в большинстве винных магазинов столицы. Полицейские искали контрафакт и контрабанду. Операцией руководил лично министр. Результат был неадекватен количеству задествованных сотрудников, но шуму наделал много. После этого подчинённые Перовского иронизировали, что он пытается лично выполнять работу квартальных надзирателей. Но жителям столицы, не связанным с торговлей, такое рвение министра скорее нравилось.

Помимо борьбы с уличными преступниками Санкт-Петербурга "контрполиция" Перовского занималась и другими вопросами. Чиновник особых поручений Иван Петрович Липранди по личному распоряжению министра внутренних дел наблюдал за Михаилом Васильевичем Петрашевским и его единомышленниками. Липранди даже внедрил к "петрашевцам" своего агента, Петра Дмитриевича Антонелли. В апреле 1849 года подчинённый Перовского смог предоставить управляющему Третьим отделением Леонтию Васильевичу Дубельту поимённые списки участников тайного общества. Так что министр внутренних дел "обскакал" даже политическую полицию, что бы там не говорили его недоброжелатели вроде барона Корфа. 

Николаю I деятельность Перовского нравилась. В 1843 году Льва Алексеевича произвели в действительные тайные советники, в 1846 году наградили орденом Святого Владимира 1-й степени, в 1849 году возвели в графское достоинство Российской Империи, а в 1852 году назначили министром уделов и управляющим Кабинетом Его Императорского Величества и Академией Художеств, всеми археологическими в России изысканиями, а также председателем Комиссии по построению Исаакиевского собора.