Зачем нужны персонажи

В природе человека заложена способность к игре и стремление к упорядочиванию, усваиванию окружающего нас мира посредством построения схем. Творчество отвечает обоим этим устремлениям. 

Персонажей я могу контролировать почти полностью, это снимает стресс от взаимодействия со внешним непредсказуемым миром, не подчиняющимся моему контролю. Персонажи могут меня удивить, это отвечает моей потребности в игре. В целом персонаж обычно или закрывает какую-то потребность, или залечивает рану. Собственно, намерение рассказать историю именно с этими персонажами возникает как раз из потребности автора, которая другим способом утоления не достигнет (текст - самый простой способ получить паллиатив для заведомо невыполнимого желания). Есть здесь и проявление комплекса демиурга, присущего каждому писателю в разной степени. Создаются герои именно «из миража, из ничего, из сумасбродства моего вдруг возникает чей-то лик» (Юлий Ким) – и далее по тексту. Причем, плоть и страсть у героя бывают такие, что диву даешься – откуда что взялось. 

Считается, мы не можем наделить героя ничем, не присущим изначально нам самим. Это и так, и не так. Персонажи растут из нашего опыта, но отнюдь не из всего нашего опыта. Персонажи суть проекции нашего взгляда на мир, но далеко не всегда это только проекции. Можно разработать систему умолчаний, но язык все равно выболтает подлинное. Добродетельный герой у автора, не верящего в добродетель, неумолимо станет дребезжать и фальшивить – пусть на границе слуха, едва уловимо. По моим наблюдениям, злодеи у милейших авторов получаются лучше, чем праведники у подлецов. Конечно, есть авторы, способные идеально мимикрировать, отделяя себя от героя полностью, но таких меньшинство. У большинства из-под текста, из-под персонажа, даже полностью противоположного моральным принципам героя, будет проглядывать автор. Каждому автору комфортен свой уровень самообмана (нет, меня тут нет) или откровенности с собой (да, я тут есть). Для меня откровенность в приоритете. Откуда берется это ожесточенное отрицание автором собственной причастности к герою? Людям свойственно хотеть быть хорошими – в своих ли глазах или в глазах общества. До последнего вздоха на земле мы будем искать себе оправданий. Оправданий даже и там, где ответственны не за действие, а за образ, за мысль, - хотя еще неизвестно, не большая ли это ответственность. Так и растет, на том желании отстраниться как оправдаться, иллюзия о беспристрастности автора, который всего лишь наблюдает окружающую реальность. 

К сожалению или к счастью, «абсолютная беспристрастность автора, просто фиксирующего» то, что наблюдает в реальности рядом с собой – фикция. Нет никакой абсолютной беспристрастности. Ею в идеале должны обладать психотерапевты, исповедники, следователи, журналисты, но и они тоже люди. Каждый из нас, якобы просто фиксируя реальность, делает это 1) уникальным, присущим только ему языком; 2) через призму собственного жизненного опыта; 3) производя морально-этическую оценку событий и поступков. И на выходе мы получаем художественный образ, а не протокол, достоверно отображающий действительность. Сотня авторов, поставленных описывать одно и то же событие, даст вам сотню разных отчетов – и образов – по итогу. Не зря же говорят «врет как очевидец». 

Глобально персонаж нужен мне, чтобы 1) избавить от боли; 2) удовлетворить потребность; 3) сохранить воспоминания; 4) просто развлечься (эта функция может в своем развитии включить и первые три перечисленные). Для исторического романа существует еще и пятый вариант – герой как предмет исследования. 

Как строить персонажа? Как уже упоминалось, из миража, из ничего. В случае героя исторического романа, который умер пятьсот лет назад, данная формулировка более чем уместна. Есть мираж – контуры реальной жизни, в них нужно вписать характер. У героя непременно должна быть сильная сторона и слабая, и живое нутро, а еще у него должен быть конфликт, из которого он станет развиваться. Человек в принципе животное инертное, сам в пекло не полезет, если автор не пнет, будет увиливать до последнего. Обязательно ли развитие героя в течение книги? Возможно, и нет, но с развитием, с трансформацией для меня история становится безусловно увлекательней. Про героя, шершавящегося в предложенных обстоятельствах, лично мне читать (и писать, разумеется) интересней, чем про гладкого идеалиста/циника. Конфликт у героя возможен как горизонтальный – с себе подобными, в жизненными обстоятельствами (то есть, земной), так и вертикальный – с высшими силами, со своим ненайденным пока предназначением и т.п. (духовный). Некоторые умники совмещают в себе оба вида конфликта, обеспечивая тем самым автору немало жарких минут мозгового штурма. 

Степени свободы персонажа закладываются при планировании сюжета в количестве n+1. Дело в том, что далеко не всегда автор может предсказать, как герой поведет себя в предложенных обстоятельствах. «Почему этот дурак не сказал сразу, что видел какаду?» - как восклицала в таких случаях незабвенная Ариадна Оливер. А надо, чтобы сказал. Или напротив, чтобы молчал, как рыба об лед. Прообщавшись десять лет с различными источниками по шотландскому XVI веку, могу только предостеречь от поиска как самых простых, так и самых сложных мотиваций герою. 

Подыскивая мотивацию поступкам реального исторического лица, я столкнулась с с тем, что порой переусложняю. Мотивация героя может определяться как неочевидными человеку нашего времени условностями кодекса поведения прошлого, так и свойственными человеку нашего же времени глупостями (ибо москвичи, по сути, те же, но их испортил квартирный вопрос). Сюда же можно добавить и особенности поведения, обусловленные, например, состоянием здоровья персонажа. Учесть темперамент, имеющийся исходя из данных о семье и поступках, помножить на скверное самочувствие ввиду хронической болезни, возвести в степень правил чести… И получаем несколько превосходных образцов поведения, которые, когда устаю искать разумного объяснения поступкам героя, я классифицирую как «просто дебил», «просто понесло», «благородно зарезал». Другое дело, что к «просто дебил» и «просто понесло» надо подходить методично и последовательно – как правило, подобному поведению персонажа предшествовал ряд фактов и обстоятельств. С «просто дебил» все более-менее понятно – самое важное тут, что линия поведения персонажа требует однородности. Героиня не может быть дурой в зрелом возрасте, если смолоду была умна, а вот поумнеть с возрастом способна вполне. Если герой глуповат по жизни, то должен стойко нести это знамя, не вступая в ум случайно и время от времени (типаж Иванушки-дурачка, который не дурачок, сейчас не рассматриваем, это частный случай). Умен герой или глуп, но авторской волей он должен быть более-менее последователен в этом своем качестве.  С «просто понесло» несколько сложнее. Исторический роман – та же жизнь, как и всякая другая; и в современности известно достаточное количество примеров, когда человек внезапно рушит собственными руками устоявшийся вокруг него порядок вещей, рубит ветвь, на которой сидит, и тому подобное… Но если внимательно присмотреться, под этим «внезапно» всегда есть база: люди, события, следствия поступков, контекст эпохи. Человека может «понести» и один раз за всю жизнь в критический момент, этим страдают люди, обычно крепко держащие себя в руках – тогда взрыв особенно непредсказуем и разрушителен; а могут взрывы идти и цепной реакцией, тогда встраиваем данную особенность в характер героя (пометка на полях умозрительной карточки персонажа «в сложной ситуации истерит»). Резюмируя: иногда неверно искать слишком сложную, диктуемую ему интеллектом мотивацию поступкам персонажа, но объяснение, обоснование его поведения должно быть комплексным. 

Когда ослаблять поводок? Держать ли героя в тисках первоначального замысла или следовать воле фантазии? Героя действительно иногда необходимо отпускать порезвиться, однако следует знать меру. В крупном воли давать нельзя, этот боевой слон Александра Македонского обрушит вам всю тщательно выстроенную посудную, хрустальную лавку плана книги. Но вот в чем-нибудь небольшом и приятном, логически вытекающем из характера, но не запланированном заранее… Больше всего меня удивил граф Босуэлл, когда отправился незадолго до финала эпопеи искать примирения с брошенной женой. Я от него не ожидала, хотя, вроде бы, знакома была давненько. В историческом романе автор довольно жестко ограничен по поступкам героев, поэтому неожиданности приходится допускать в области чувств, в области чего-либо недокументированного или вовсе сожранного временем без следа. 

И есть еще одна прекрасная функция персонажей, из-за которой именно многие авторы желают видеть себя беспристрастным наблюдателем за героем. Назовем это условно - темная сторона луны. Человек социума, человек культурный весьма ограничен в изъявлении негативных эмоций и разрушительных чувств, иное дело – средневековые бароны. Персонаж, слепленный из собственного негатива, отлично помогает осветить темную сторону луны, принять не самую приятную часть личности, приручить хтоническое бешенство, выгулять совершенно бессердечное «я» – и все это без малейшей угрозы себе самому и обществу. Очень удобно и, опять-таки, весьма терапевтично. Личные проблемы? Устройте в тексте резню на пару страниц – полегчает, метод проверенный. Отдельно поэтому люблю писать о нетолерантных странах в нетолерантные века. Главное, делайте все черные дела чужими руками, заведите под эти нужды какого-нибудь друга главного героя, чтоб не марать его самого в глазах сердобольного читателя. Хотя сердобольный читатель и не такое оправдывал – проходили.