90-ые, война, 131-ый ЗиЛок и его водитель

Егора зовут Толиком. Но уж так вышло, что Толик Егоров оказался Егором. 

Высокий, худой, натуральный блондин, белый, куда там перекиси водорода из нашей общей юности девяностых. Он загорал мгновенно, покрываясь темно-коричневым цветом за пару-тройку дней. Вечно ворчал и находил повод для недовольства, да-да, так и было. И был самым надежным и самым лучшим. Водителем противотанковой батареи и, возможно, дивизиона. 

- Егоров, мать твою! – прямо с утра неслось с пятачка за палатками дивизиона, рыкая как всегда бодрым и жаждущим крови Чесноковом. – Почему у тебя…

Масло подтекло. Резина приспустила. Бак закрыт херово. Горючки не долил.

Комдив, комбаты, комвзвода, все любили предъявлять что-то Егору. Изо дня в день, отыскивая причину за причиной. Настоящая же, как всегда, оказывалась другой: Толик был лучшим водителем. 

На разведку с взводами артиллерийской разведки? Егоров – заводи!

Надо вернуться на пятьдесят километров назад за чем-то? Егоров – заводи!

Сделать машину без нормальных инструментов, эстакады и прочего? Егоров!

Перед войной в Дагестане, когда Хаттаб и остальные пошли в Ботлих и остальные горные районы, Егор оказался на Гребенском. Там же и встречал свой день рождения, празднуя девятнадцать лет с Токарем, моим шелапутным земляком призыва два-семь. Двадцать восьмого мая, когда полк принял свои первые мины, гранаты и пули новой войны на Кавказе, они чуть не поперлись за бухлом туда, откуда через два часа на заставу полился расплавленный металл.

Но не пошли. Зилок с ЗУ-23-2, установленной в кузове, выкатился и заплевал яростью пополам с огнем в зеленку, лесополосу вдоль канала, в красный дом, белый… 

В Чечню Егор поехал со всей батареей. Катался с нами взад-вперед, хотя чаще всего Чесноков забирал его под собственное руководство, каждый час припоминая Егору всякие разные грехи и грозя карами, что свет не видывал. Потом он снова оказывался в нашем распоряжении, ведь относился именно к расчету Селецкого, то есть нашему с Колей. 

Его сто тридцать первый работал как часы, оказываясь самым настоящим вездеходом, как и полагалось согласно конструкции. Хотя мы порой в такое не верили. Не, а чо? Одно дело, когда какая-никакая, но грунтовка с асфальтом, другое – попробовать почти плавать в грязи, ведь именно в нее превратилась чеченская земля в девяносто девятом. 

Егор на наши подколки только усмехался, порой злился и потом молчал полдня, строго смотря прямо вперед и не оборачиваясь ни на кого. В такие моменты даже Селецкий уходил к нам, в кузов, и старался лишний раз на глаза водителя не показываться. М-да, так оно и было.

Егор не любит вспоминать наше общее прошлое и для него в последних месяцах службы не нашлось ничего хорошего, кроме полученной от правительства компенсации. Тут каждому свое и спорить с этой точкой зрения даже не стоит, особенно, если твой оппонент Егор. Ты его уважаешь и все тут.

Он так и не бросил баранку. Хотя сейчас, имея в собственности два грузовика с прицепами под зерно и еще пару машин, за нее не садится. Баранка осталось в прошлом, вместе со сломанным позвоночником из-за упавшей сверху кабины ремонтируемого тягача. Еще ему прилетало лопнувшим диском от него же, да так, что руку могли не спасти. Много чего случилось за пятнадцать-шестнадцать лет, прошедших с момента, когда видели друг друга в последний раз. 

Егор остался таким же. Высоким, худым, светлым и очень смуглым. Только вот морщины по лицу разбежались куда там многим, старше его лет на пятнадцать-двадцать. Он встретил меня на автостанции Орена, просидев лишнее время и слушая музыку, мы долго сидели в каком-то кафе, потом в машине у гостиницы, потом стояли. И где-то там, посреди раскисшей степной зимы, стало ясно – надо рассказать о них. О тех, кто воевал в свои девятнадцать-двадцать, не смущаясь, не делая рожу кирпичом и не рассказывая про штабы. Просто взять и написать о каждом, о ком вспомнится.
В юности сильно не нравилось обращение "брат", кажущееся фальшивым. С возрастом точка зрения чуть поменялась. Они есть у меня, не друзья, не товарищи, не просто однополчане, а нечто большее.
Люди, делившие со мной горькую обеззараженную воду, порой просроченную тушёнку, холодные кавказские ночи, тепло от вместе напиленных-наколотых дров, часы постов с караулами, километры дорог, килограммы БК и пороховую гарь. Спасибо, братцы, что вы есть.