Военные люди

Присоединяюсь к к флешмобу о военных, https://author.today/post/354035, а также еще раз поздравляю всех, кто по праву отмечает этот праздник!

Есть только миг…

          - Слева!…Да вот же он – стреляй, командир! – орёт, не выдержав, механик – водитель. Заряжающий Кержанов, обстоятельный молчаливый сибиряк, цыкает на него, как на расшалившуюся собачонку: - Заткнись, трепло! 
           Экипаж напряжённо замирает. Каким-то звериным чутьём мы понимаем, что сейчас…да нет – вот сейчас!…решается только один вопрос – жить нам или нет?! 
           И зависит всё от нашего командира – того самого парня, с которым утром, перед атакой, мы хряпнули законную норму спирта и торопливо вдохнули в измученные беспрестанным курением лёгкие вонючий дым одной на всех сигареты. 
           Но то было утром – считай, что в другой жизни, а сейчас командир экипажа подобен божеству, на которое хочется истово молиться… и которое хочется столь же исступленно ненавидеть. И до боли, до хруста, до крови сжаты кулаки, и в голове только звенящая пустота, в которой судорожно мечется испуганным зверьком лишь одна мысль: 
« - Жить!!!» 
          И сквозь бешеный грохот крови в ушах почти одновременно с щелчком спуска доносится наконец спокойный и чуточку хриплый голос: - Вот так! 
          А следом яростный, злой всхрап пушки и ликующий возглас башнёра: - Есть!… Попали!… Горит, сволочь!… 
         Облегчённый выдох и сразу за ним снова включаются прежние звуки боя. Сквозь треск помех в наушниках слышен далёкий и слабоузнаваемый голос комбата: - Четвёртый! Четвёртый, твою через забор! Какого… ты там застыл?! А ну вперед! 
         Командир смеётся и ласково просит мехвода: - Трогай, а то «батю» сейчас от злости разорвёт! 
         Мы немного нервно хохочем. Организм сам, без дополнительных команд, выполняет привычный, до автоматизма выработанный алгоритм действий, и наша «четвёрочка» ликующе взрёвывает движком и трогается с места. 
          - Нежнее, «чудо»! – шипит в ПУ командир. Он приложился о какой-то выступ, которых так много в башне и теперь вспоминает всю родню нашего механика-водителя, но не прекращает при этом внимательно наблюдать за обстановкой. 
          В наушниках ПУ слышно, как посмеивается Кержанов. Его забавляет эта ситуация, которая повторяется раз за разом. Лейтенант грозится, что лично покажет всем «раздолбаям», как надо трогаться с места, но сделать это ему никак не удаётся – мы второй месяц не вылезаем из боёв и изнурительных маршей. А на привале взводных вызывают к комбату для разбора стремительно меняющейся обстановки и когда наш «бог, царь и воинский начальник» возвращается, то мы уже дрыхнем без задних ног после чистки орудия, приёма боеприпасов и горючки и торопливо проглоченного сухпая. 
          В прицеле мелькают бегущие силуэты вражеских пехотинцев и я торопливо давлю на гашетку, перечёркивая пунктирами трассеров чьи-то судьбы. 
          - Молодца! – кричит мехвод. – Так их! – и с остервенением дёргает рычаги, разгоняя нашего стального многотонного зверя для удара по позиции противотанкового орудия.              Уж извиняйте ребятки, но в плен мы здесь никого брать не будем – слишком хорошо известны для любого танкиста последствия «работы» ваших колотушек! Да – да! И не надо задирать руки – не поможет!… Эх, опять потом корпус оттирать! Хотя… лучше уж мы, чем нас! Ладно – отбросим эти мысли: чтоб не сглазить. 
          Ещё одна «пантера» выскакивает нам напересечку и мы расстреливаем её в упор. Она с оглушительным грохотом взрывается, но мы уже несёмся дальше. Эх, будет у нас ещё одно колечко на стволе! 
          …БЭНГ!!! Я очумело трясу головой и пытаюсь смахнуть красную пелену, что встала перед глазами. До меня не сразу доходит, что это попали в нас. Башка тяжёлая, словно с похмелья. Во рту отчётливый привкус крови. Нос улавливает запах гари и я судорожно пытаюсь выпрыгнуть из кресла. Наружу! Любой ценой – наружу! Я не хочу остаться внутри горящей машины и превратиться в пепел! Господи, спаси и помилуй! 
           Я тру кулаками лицо – удаётся стереть кровь и раскрыть глаза. Водитель нелепо завалился вперёд. – Сержант, ты жив?! - Я пытаюсь приподнять внезапно потяжелевшее тело, но с ужасом понимаю, что один из рычагов пробил ему грудную клетку. – Сержант!!! 
           Через его голову пробую открыть передний люк, но сделать это не удаётся - похоже, заклинило. 
          Я пытаюсь развернуться в узком пространстве отсека. Воздух горячей, раскалённой волной бьёт по лицу, и я кричу от боли. Внутри машины уже трудно что-то различить из-за клубов дыма. На ощупь лезу вверх. По дороге натыкаюсь на Кержанова – он как та сломанная кукла, что я видел в одном из оставленных жителями домов, незряче смотрит вверх и его лицо дрожит в неровном свете язычков пламени, весело скачущих по промасленному комбинезону. 
           - Кержанов! Славка! – нет ответа. 
           - Командир! – я поворачиваюсь к лейтенанту и трясу его безвольное тело. Он что-то невнятно мычит. – Живой! 
          Что-то начинает жечь спину. Господи, да я же горю! Я пробую извернуться и притушить пламя – куда там! Легче дотянуться до пистолета и пустить себе пулю в лоб…чтоб не мучиться. Надо выбраться наружу и уже там погасить огонь. Изо всех сил тяну лейтенанта вверх – к спасению. К жизни. 
         Откидываю крышку люка и… утыкаюсь взглядом в чёрный зрачок автомата, который наставил на меня немецкий пехотинец с чумазым лицом и в порванном мундире. Это совсем ещё мальчишка – цыплячья шея так смешно торчит из огромного воротника. Он кривит губы и что-то кричит, но я не слышу его – в уши будто ваты натолкали…                     Неужели он выстре… 

         «…С прискорбием сообщаю, что Ваш сын, гвардии старшина Туров, Егор Ильич пал смертью храбрых в боях при взятии города Вена…" 
«…Ваш муж, сержант Кержанов…» 
«…Ваш сын…» 
«…Ваш…»