Весенняя сказка про любовь и не очень

- Дядя! Ты слышал? Ты видел?

Карт-Лец даже не обернулся. Напряжённо глядя на реку, он только вскинул руку – не мешать! И Ор стремительно отступил и накинул щиты безучастности, старательно закрыв свои метания от эфира. Благо Тамур-Бран не отстал на быстром спуске от дворца к набережной – хотя и стоял далеко, но одного порыва младо-леца, внезапно сорвавшегося с места, хватило, чтобы рывком настиг и уже даже на шаг не отступил. А теперь, когда Ор ещё дышал ртом, жадно втягивая речной ветер, чтобы охладить непривычные к таким пробежкам лёгкие, Тамур стоял рядом – молчалив, безучастен и с обнажённым источником холодного равнодушия – бери и пей! Ор и не стал привередничать – прихватил, сколько требовалось, чтобы вернуть настройку, чтобы внутренний волчок неугомонного леца, вечно готового сорваться в бешенное движение, приостановился, подмёрз, не дав вспыхнуть нутру от неконтролируемых чувств. Прихватил из тана и почувствовал – как же это легко – просто брать чужое для того, чтобы становилось хорошо. Так легко, словно ограбил слепого калеку… 

Замер, утихомиривая бешенное кружение внутри, отстранился от переживаний. Ну и что, что с небес вещал чужеродный брат по силе? Ну и что, что смущал умы простолюдцев и благих воинов? Ну и что?! Вот же, дядя стоит, суров и крепок, как обычно. Перебирает пальцами, перетирая струны эфира, слушает музыку неба и напряжённо смотрит с набережной на реку. А там… 

Ор, наконец, присмотрелся к тому, что происходит рядом и непроизвольно напрягся. 

По реке плыли небольшие лодки, ведя за собой плоты под товар. И на лодках и на плотах сидели мужчины, женщины, дети, старики. Сидели, скрючившись, скорчившись, прижимаясь друг к другу и испуганно глазея по сторонам. Но на рабов, купленных вдали и перевозимых на рынок живого товара, они похожи не были. Скорее, обычные простолюдцы, испуганные и загнанные…  

На первой лодке, уже подходящей к подготовленной пристани, на самом носу, облокотившись на высокий борт, стояла женщина в воинском снаряжении, недавно порубленном: с посечёнными доспехами, порванными лямками, окровавленными тканями одежды. Женщина сняла шлем и стало видно, что волосы у неё светлые, как бывает у благих родов Самры. И укладывала она их в две долгие косы, начинающиеся ещё у висков и струящиеся сперва по голове, вбирая в себя прядку за прядкой, словно ручейки в речку, и лишь потом уходящие к затылку, чтобы спускаться пониже лопаток крепкими, плотными колосками. Эти волосы, да усталый безразличный взгляд властной женщины подтолкнули мысль к пониманию. 

Ор тихо выдохнул:

- Амазани.

Дядя покосился на него через плечо и подтвердил:

- Ава Немира, водительница племени.

- Но пограничные столбы…? – прошептал Ор. В голове роилось тысячи мыслей. И все – о дурном. О том ужасе, что творился недавно на той стороне реки. На бесконтрольной по древнему договору территории Самры – земле, принадлежащей племени амазани, но находящейся под защитой пограничных столбов лецев… 

Дядя пожал плечами:

- Да, смолчали. И думаю, не тебе объяснять, отчего так могло статься… 

Ор стиснул зубы. 

Пограничные столбы можно было, конечно, и взять, будто замок отмычкой открыть – подобрав в эфире ту же мелодию, что их запирала. Но дело это долгое и сложное. Намного проще, зная эту мелодию, послать приказ столбам, усыпив их на время или навсегда. Да только в Самре эту мелодию знали лишь Лецы. И кого теперь винить в том? Кара? Митцу? Или их обоих? И сделали они это до того, как отца убили, или уже после, когда рассчитывали взять власть и отдать Самру северным находникам? Теперь уже это было неважно. 

От ощущения близкой смерти обострились ощущения. Стало вокруг яснее, будто добавилось солнце. Словно ещё недавно жил в полумгле, даже не замечая, что стоишь в тени, и считал серость вокруг естественной, будничной и привычной для всех, а внезапно шагнул вперёд – и оказался залит ярым потоком света. И хочется зажмуриться – так остро заныли глаза. А вместо того чуешь – нельзя прикрыть веки и на мгновение! Этот свет, что заливает весь мир вокруг – твоё осознание смертности. Ярое и сильное, именно оно делает жизнь – ярче, жизнь – жизнью. 

Ладья толкнулась бортом о пристань, и Немира не стала ждать сходень – прыгнула через борт, опершись рукой. Грузно приземлилась, припала на ногу, и тут же, решительно выпрямившись, двинулась наверх по склону – к Лецам. Суровая владычица народа амазани, лихих женщин и мужей, где всё оставалось по законам, когда-то принятым отколовшимся от пути благих родов Самры семействе. И Ор внутренне уже знал – жена эта благом рождённая, благом вскормлённая и к благу ведущая свой народ. Верная Кону и своей стезе. 

Немира подступила ближе и остановилась всего в трёх шагах от Лецев. Знакомым, виловским, способом подняла из ножен длинный тонкий меч и под немигающими взглядами личников, бестрепетно перекинула оружие в руке – рукоятью вперёд, лезвием в ладонь. И рвано опустилась на колено. Ор, даже не спрашивая себя, уже знал – это от раны в боку, тяготящем связки под коленом. И ещё – её поклон не просто склонённая гордость и просьба о защите, нет, это демонстрация всем, кто ещё не знает или уже забыл – и это, далёкое и живущее по своим законам, племя – часть мира Самры. Живущее по тому же Кону, но другим укладом. И потому по древнему праву носят благие этого рода мечи Короткого Пути и по древнему праву приходят к своему настоящему правителю, когда ищут защиты… 

- Мой лец! – хриплым, надорванным в бою голосом, поприветствовала Немира, склоняясь и кладя меч под ноги Карт-Лецу: - Мы принесли тебе угли!

«Бегущие от войны подобны погорельцам, несущим к чужим домам угли в подоле – они тащат на себе войну, куда бы не пришли». Так говорил Аве-Лец. И надпись в его поучительном альбоме сейчас возникла в памяти Ора явственно и ярко, словно именно в этот миг он и выводил её начисто, свежими чернилами, в своей тетради для списков. Вот она – с красивыми витками, яркими бликами от солнца искрится волнами букв. И вот рядом с чистой надписью падает и разбивается в брызги чёрная капля чернил… и прожигает бумагу насквозь. И в чёрной глубине разрыва, ограниченного багрово-золотыми волнами тления, видны сгоревшие дома, мечущиеся бабы, орущие младенцы, бегущие с кольём мужчины… Всадники на конях, убранных чёрными тканями, бьющие без промаха боевыми топорами с сёдел… Стрелки и мечники… И горстки женщин и мужчин в доспехах, пытающиеся защитить узкий меж двух холмов проход к реке, по которому бегут люди племени… Их мало, защитников уходящих. Слишком мало. И им не сдержать и не удержаться. Они не отступают, нет. Они падают мёртвыми. Под ноги своим побратимов и посестёр. Кто-то рядом с врагом, так же наколотым на копьё или разрубленным тесаком. И с каждой волной атаки вал мёртвых тел меж холмов растёт… 

- Не вами те угли раздуты. Углями прожжено само время. 

Ор с силой втянул в лёгкие воздух – не хватало! Словно выдохнул, а вздохнуть уже забыл, провалившись сознанием в подаренное Сваргой откровенное – непрошенное, жуткое и тяжкое. Тамур-Бран за спиной заботливо прикоснулся к локтю, намекая, что только дай знак и его внутренняя холодная бездна откроется, чтобы спасти от жара. 

А жара хватало… Горели суставы и горела глотка, словно нажрался накалённого песка…

Но Ор отдёрнул руку, заставляя тана отступить. И угрюмо оглядел берег. 

Мало людей прибыло. Мало. Сколько же осталось там, на горящей сейчас от крови земле? Земле, не бывшей давно под силой Леца, но всё равно – своей. 

- Углями прорастают сердца, - угрюмо продолжил дядя Карт и простёр руку над коленопреклонённой, бросив сквозь пальцы марево дальше, до самой кромки воды, до кормы последней причалившей ладьи: - Я, вриос Самры, возвращаю вас под свою руку, дети Амазани. 

Марево белыми нитями света, искрящимися на свету дымами легко и быстро вплелось в струны эфира. Но почему-то теперь это точное и красиво мастерство дяди не вызвало ни зависти, ни злости, ни обиды. Только жаль стало, что во всей Самре сейчас только один такой Лец – боевой, сильный, умелый. А второй, которому всю землю и завещали под сарский вангай, оказался бессмысленным неумехой…

Аву Немиру на ноги поднимали её соратницы – усталое тело обессилело настолько, что не в мочь оказалась простая работа. Воинов и мирян, прибывших на берег, спешно разбирали специально обученные люди: кому дорога в лечильни врачезнатцев, кому в благопритулье и Пристойные Дворы на постой, а кто побойчее и покрепче да рвётся в бой – в лагеря ватажников разных Домов. Ну а уж благородному сословию племени и вовсе – со всем почётом и сразу ко Дворцу. Там найдётся для них место на половине личников, там и раны подлатают, и оружие и справу починят. А главное – и им дадут надежду на силу и смелость побратимов, и они дадут вилам, ещё не опробовавшим на клинках крови чужаков, ощущение смертности врагов и повод для лютости в бою…