Шлюха на приеме

Мадам Виола пришла на встречу с положенным опозданием, поднялась на крыльцо музыкального корпуса и задержалась перед входом. Над заключенной в кирпичную арку дверью горели золотые буквы "Терпения входящему". Шорбэ Ужур многое говорило это послание. Она проучилась здесь четыре года. В ее характеристике вполне можно было написать - девица с придурью. Ректор Фельц всегда считал, что ее место на харизматическом факультете, и даже предлагал перевестись. Но это означало оказаться на одном курсе с Лозей, да и потом - Шорбэ любила свою виолончель.

Она вошла в знакомый холл, где стояли списанные, похожие на платяные шкафы контрабасы, и прошла по родным коридорам, которые знала так хорошо, что могла бы пройти по ним в полной темноте и ни разу не ошибиться с поворотом. 

Вечерний оранжевый свет мягко лежал квадратами на полу и стенах. Вот лекционный кабинет, вот классы для индивидуальных занятий. Дальше подсобка для уборщицы, там среди ведер и швабр Лозя учил ее целоваться. А там, в этом классе стоял рояль - единственный инструмент в Туоне, реставрированный со времен древнего мира. Играл он мягко, клавиши отвечали самому нежному прикосновению. На этом рояле Лозя импровизировал бесконечные странные мотивы. Ждал, пока Шорбэ учила прекрасную виолончельную сонату Демиона ди Пра. Готовилась к выпускному, которому так и не суждено было состояться… 

Призрак виолончельной сонаты почти достиг нежных ушей Виолы, но она отмахнулась от ностальгических нот ловко, точно от докучливых мух и взялась за ручку нужной ей двери.  

Хорошо изолированные двери оперной репетитории распахнулись, и на Виолу хлынула знакомая гудящая какофония.  

Зал был полон беседующих людей, за считанные секунды притихших и обративших лица к замершей на пороге женщине. Прибывшие к началу учебного года преподаватели, их жены, и сам ректор Фельц сидели в бархатных креслах, вокруг щедро сервированного стола, полного закусок и кувшинов с вином и элем, и смотрели на нее с любопытством, недоверием и даже испугом. 

Виолу бросило в жар. Она ощутила, что ворот у жакета очень тугой, сердце лупит в грудную клетку, а в глазах начинается опасное жжение. 

Свидание, на которое она приоделась достаточно соблазнительно, но не вульгарно (спасибо умнице-секретарю, что спрятал ее бюст под жакет), оказалось пиршеством по случаю возвращения ректора. Шторы на окнах были задернуты, в высоких канделябрах горели свечи. Обстановка была самая что ни на есть камерная. Лозя не соврал только в одном - это был ужин, и ужин был званый. 

Чертова сволочь! Как он мог! Это было настолько же подло и гадко, насколько его унизительная выходка в борделе, когда он заставил ее играть на виолончели голой при всех своих дружках с харизматического. Отказаться она не могла… Тогда она еще была не мадам, а просто красивая юная шлюха с многообещающими актерскими способностями…  

 Алоиз сидел справа от старичка ректора, подтянув штанину модных ситцевых брюк и положив ногу на ногу. Его усы приняли вид счастливого полумесяца и зубы скалились совершенно недвусмысленно.

- А вот и инспектор по воспитательной работе с молодежью. Добро пожаловать! - картинно воскликнул он. -  Тут все, все с нетерпением ждут возможности с вами познакомиться. 

Немногое могло заставить краснеть дорогую столичную проститутку, застигнутую врасплох. Разве что юношеские  воспоминания, приятные люди из другой жизни… знавшие ее не шлюхой, а виолончелисткой. Впрочем, эти опасные сантименты, а также разгорающийся в ее груди гнев вполне можно было отложить на потом. Теперь она это умела. 

Чертов самодур, самовлюбленный болван, Лозя… Ты всегда на этом палился: на поверхностных суждениях, не взвешенных решениях и неудовлетворенных амбициях. Преувеличивая размер всего, что принадлежало тебе, и преуменьшая размеры всего, что принадлежит окружающим. Ты недооцениваешь противников, милый. И однобоко понимаешь женскую красоту. 

Виола выпрямила спину и с улыбкой светской львицы вошла в зал, приветственно кивнула вообще всем, имея в виду каждого в отдельности, в напряженной тишине села в свободное кресло и оглядела присутствующих исполненным вежливого достоинства взглядом. Лица всех по-прежнему были устремлены к ней. Несколько знакомых, обрюзгших и постаревших, но все больше новых. Не так страшен рач, как его рисуют…

 С того момента как Шорбэ Ужур  покинула Северные ворота Туона прошло пятнадцать лет.  “Школа жизни - это школа капитанов…” - любил напевать Лозя. Что он знал о школе жизни? Она была готова поставить свою золотую диадему с королевским топазом, теперь он знал куда меньше, чем она.

Виола чуть наклонила голову, тронула пальчиками ушко с голубым камушком, и сидящий справа молодой джентльмен набрался храбрости и предложил:

- Позвольте вам налить вина?

Джентльмен был в хорошем костюме и с напомаженной прической - наверняка харизматик. Какой-нибудь наставник в области ораторского искусства или что-то в этом роде. Виола специально к нему села, - бесить Лозю и демонстрировать всю силу своего актерского мастерства. Лозя был прав - Шорбэ не могла без сцены,  ей хватило и одного зрителя - его.

- Спасибо! - сахарно ответила она молодому джентльмену. - Вина - с удовольствием. Такой день. Такой день. Господин Фельц вернулся. Как ваше имя?

-  Арчибальд Морей, - представился сосед. - Риторик…

- Как интересно, - улыбнулась Виола. - Меня зовут Зельда Штерн. Но вы возможно уже это знаете.

- Разумеется, мадам Штерн. Тут все только о вас и говорят.

- И что же обо мне говорят? - Зельда Штерн нервно постучала ноготками по бокалу, уже наполненному красным, как венозная кровь вином.

- Говорят, вы привезли новую педагогическую теорию.

- Ах это. Это конечно... 

Шорбэ-Виола-Зельда приветственно вытянула руку с полным бокалом в сторону ректора. Фельц поднял свою рюмку, они обменялись многозначительными взглядами, и ректор едва заметно кивнул. Сидящий рядом с ректором Лозя тоже совершил вежливый пируэт своим бокалом и подмигнул Виоле, мол, десять плеток тебе, если спалишься, голубка… Но Виола ничтоже сумняшеся ему улыбнулась, мол - или тебе, если останешься с носом. Она довольно пригубила вина и стала рассматривать сидящих за столом. 

Молодых незнакомых преподавателей было много. Но были и знакомые.

Она узнала старичка Сидопля - такой же лысый как коленка. Ссутулился бедняга за последние годы. Сидопль вел у нее только на первом курсе общую физику. Лекции читал как молитвы, лопоча невнятно, но очень набожно - свойства поведения тел, формулы расчета силы рычага и прочее, полезное в хозяйстве, но такое занудное, что студенты поголовно спали на его парах. Кто-то когда-то выкрал у старичка тетрадь и списал все конспекты. По этой тетрадке из года в год и готовились к экзамену студенты-первокурсники. 

Историк Вольт Вольтович, заведующий факультетом архивистики, весельчак и артист, напротив скучать на лекциях не давал. Каждому историческому событию придавал такую эмоциональную окраску, что чуть из штанов не выпрыгивал. А однажды, когда рассказывал о завоевании северного побережья, влез на стол и махал указкой как алебардой. Тогда ему было столько, сколько им с Лозей сейчас. Вот он был бодр, разве что заматерел и приобрел благородную седину.

Дама в разноцветных бусах и длинных юбках, купленных у ойеллей, всегда густо напудренная и всегда улыбающаяся - Пудреница - история искусств древнего мира, сильно поправилась, бедняга. На ее лекциях всегда казалось что вокруг Пудренницы летает это самое облако технической пыли, точно пыль археологов, которой они посыпали свои находки… керамику Фенш, померские статуи из культуры игровых лабиринтов Сфелла, древние музыкальные инструменты, играющие с помощью волшебной энергии древности… картины, ноты, художники, композиторы, театралы. Про театр и музыку Шорбэ нравилось больше, чем про осколки погибших ваз. Древнюю музыку хотелось вернуть в Новый мир…

Из старых педагогов музыкального Виола заметила Элизу Шнес, которая вела у нее общее фортепиано. Седая, чопорная дама в глухом платье носила такие толстые очки, что студенты еще пятнадцать лет назад подозревали - ноты она не видит, играет все наизусть.

Конечно, изменилась и Шорбэ Ужур. Из красивой девчонки - занозы в заднице всего педагогического состава она превратилась в настоящую даму, познавшую изнанку жизни до самых высоких эшелонов власти, способную сыграть и монашку, и бесстыжую дрянь. Теперь она осветляла и завивала волосы, умела применять и вульгарный, и незаметный макияж, говорить высокопарные речи и скабрезности. Теперь она имела высокопоставленных покровителей. Обидеть ее было не так просто как раньше. 

И все же Виола не сомневалась, что господин Фельц признает в ней бывшую студентку. Как не сомневалась в том, что ее почти сразу узнал пан Варвишеч. Еще бы им ее не узнать. Что они тогда творили с Лозей! Что выдумывали! Их война протоптала широкую дорожку на ковер ректора. Вплоть до ее отчисления за дерзость - на спор влезть ночью в кабинет декана музыкального факультета и нарисовать на доске мелом самого декана со спущенными штанами и свиными копытами на месте ботинок. 

Она взяла тогда всю вину на себя. Тогда она была готова бежать куда глаза глядят, спасаться от своего горе возлюбленного — садиста и самодура. Отчисление было поводом. И похоже господин Фельц понял ее план, потому что посмотрел тогда в ее красивые синие глаза и вместо того, чтобы сделать очередной выговор, споро оформил бумаги о переводе Шорбэ Ужур в столичный текстильный колледж. Вряд ли он забыл ее умоляющий  взгляд - куда угодно, хоть на луну - только подальше от него. Да, люблю. Но с ним я погибну… 

Нет, ректор не станет поднимать скандал. И если задаст ей резонные вопросы — то после и наедине. А больше никто вопросов ей не задаст.

Эдвард Малиновский, юный преподаватель, хоровик, сынок богатого мануфактурщика и наверняка латентный гей, судя по предпочтениям, любитель поплакать после оргазма, теперь сидел напротив и глаз на нее не поднимал. А вот этот вот немолодой уже потный кабанчик в хорошем камзоле — почтенный муж своей аккуратной жены. Он — агроном, она — ветеринар. Оба преподают на сельскохозяйственном. Он мог бы ее запомнить со стороны борделя, если бы тогда не был так свински пьян. Тогда она только сбежала от Лози в столицу, бросила нудный текстильный колледж и начала работать у старой мадам. Компания мужчин пришла развлечься, отмечали выигрыш в покер или что-то подобное. Она его узнала сразу хоть он у нее и не преподавал. А он ее не узнал. Отодрал девочку бездарно и грубо — облапав и навалившись. Три минуты, шлепок по заду — свободна.

Виола осмотрела его властную, энергичную жену с волевой челюстью и крючковатым носом и внутренне усмехнулась. Ей не было противно, давно не было. Она знала цену всем этим людям. Ну, пусть не всем, конечно не всем, но тем, кто мог сказать про нее лишнее. Все они были трусами...

(черновик проды)