Не ради денех

До 1991 г. разделение функций между литературой основного потока и так называемой “жанровой”, в том числе и фантастикой, регламентировалось жесткой схемой. Мэйнстримовская проза была безусловно самым сильным и самым влиятельным членом литературной “семьи”. Проза основного потока способна была оказать наибольшее воздействие на состояние политического строя СССР: его консервацию, реформирование или свержение1. В равной степени “секретарская литература” преобладала над “молодогвардейской НФ” и мэйнстримовский литературный андеграунд имел безусловно больший авторитет по сравнению с оппозиционной фантастикой любого калибра — вплоть до “Улитки на склоне” или “Сказки о Тройке” братьев Стругацких. По молчаливой договоренности между писателями, читателями и издателями тексты, принадлежащие к основному потоку, представлялись единственным прибежищем для обсуждения “вечных вопросов” в рамках художественной литературы. “Жизнь, слезы и любовь”, не говоря уже о всяческой философии, не должны были покидать это прибежище... 

До 1991 г. разделение функций между литературой основного потока и так называемой “жанровой”, в том числе и фантастикой, регламентировалось жесткой схемой. Проза основного потока способна была оказать наибольшее воздействие на состояние политического строя СССР: его консервацию, реформирование или свержение. В равной степени “секретарская литература” преобладала над “молодогвардейской НФ” и мэйнстримовский литературный андеграунд имел безусловно больший авторитет по сравнению с оппозиционной фантастикой любого калибра — вплоть до “Улитки на склоне” или “Сказки о Тройке” братьев Стругацких. По молчаливой договоренности между писателями, читателями и издателями тексты, принадлежащие к основному потоку, представлялись единственным прибежищем для обсуждения “вечных вопросов” в рамках художественной литературы. “Жизнь, слезы и любовь”, не говоря уже о всяческой философии, не должны были покидать это прибежище!

В первой половине 90-х и отечественная фантастика, и отечественная литература основного потока испытали шок.  Обилие переводной фантастической литературы, абсолютно запрещенной в советских условиях и абсолютно разрешенной в условиях постсоветских, выбивает у них почву из-под ног. На наш рынок мощным потоком льется англо-саксонская фэнтези, англо-саксонский киберпанк, англо-саксонский хоррор, англо-саксонская мистика, да и вместе со всем этим — лучшие, знаменитейшие тексты англо-саксонской НФ. И авторы все той же НФ в ее американской, английской, французской версиях никакими ограничениями стеснены не были, могли ставить любые художественные задачи, заниматься любыми темами, практиковать любое направление философии и психологии. Что выяснилось? 

Большую часть всего этого у нас не умели писать. А то, что умели, оказалось слишком невелико по объему и совершенно растворилось в океане импорта. Нашей фантастике в первой половине 90-х катастрофически не хватало массы. И еще того более не хватало опыта — как писать на продажу, для рынка. Умонастроение фантастов долго не могло примириться с идеей новой цензуры — цензуры рубля. Значительная часть именитых авторов выпала из литпроцесса надолго или навсегда. По мнению А.Первушина  - "Не думаю, что можно выделить некую волну. Волны характеризуются общей идеологией подхода к тексту профессиональных авторов, а здесь просто вал графомании, в котором иногда попадаются грамотно написанные тексты!"

Литература основного потока испытала в перестроечную эпоху кратковременный бум. В это время от нее ждали ответов на множество вопросов... А потом произошло падение тиражей, гонораров, да и массового интереса-)) Примерно в 1993—1995 годах российская фантастика и российский мэйнстрим по разным причинам оказались в одном положении. Аутсайдерском.

Россия — страна бедных, и по логике положения дел с доходами россиянин, даже если это очень образованный человек с пламенем в душе, способен потратить на книги совсем немного, — после того, как он расплатился за квартиру, позаботился о пропитании, выделил скудные средства на одежду и на транспорт, купил лекарства, когда это необходимо... 

Но все-таки у него пока остается кое-что на траты по статье “для души”.Кардинально изменилось отношение самого читателя к книге. Прежде всего, произошла резкая десакрализация писательского труда. Кем был писатель от Карамзина до Солженицына? Властителем дум, учителем жизни, умом, честью и совестью народа, а иногда, по совместительству, его врагом... Кем он стал в 90-х? Производителем сырья для книжной продукции. Парнем на рынке развлекательных услуг. Эй, ты — писатель? — Да вроде бы... — Тогда спляши! 

Представители старших поколений, верные прежним идеалам, еще поддерживают “высокую планку”, требуя от текстов серьезной философической составляющей. Читатель родившийся в 2000 - ом теряется в бесконечных многотомных сериях и в результате не покупает ничего. А издатель пока что беспокоится очень умеренно: в стране появился “рынок слива”, т.е. продажи книжных складских остатков по крайне низким ценам. Подобная сбытовая политика отчасти возмещает убытки, понесенные при недореализации тиража. Существует уже целая прослойка хитрых читателей, которые, увидев новинку на прилавках, не приобретают ее сразу, а терпеливо ждут, пока она не окажется в “сливе”. 

Происходит быстрое повышение статуса литературы непрофессиональной. Причем понятие “профессиональность” в данном случае означает только одно: если человек кормится от ремесла литератора, он — профи; если другие заработки являются для него основными, то он — аматёр. 

Уровень его способностей по любому критерию, применяемому для оценки текстов, не имеет значения. У аматёра есть возможность предаваться всем грехам “актуальной” (формотворческой) литературы. Обязательная составляющая процесса — расцвет сетературы. Год за годом она становится все более влиятельным явлением. 

Идет быстрое формирование в фантастике двух страт: рыночной и интеллектуальной. “Интеллектуал” всей душой стремится в сторону литературы основного потока. Для него фантастическое допущение — это незначительная деталь художественного ландшафта, позволяющая слегка расширить диапазон сюжетных возможностей. Именно в таком ключе построены романы “Поиск предназначения” и “Бессильные мира сего”, опубликованные Б.Н. Стругацким под псевдонимом С. Витицкий. “На подходе” к нему — цикл повестей и романов Евгения Лукина о выдуманной Баклужинской области, а также, в какой-то степени, роман “Господин Чичиков” Ярослава Верова.

На практике “рыночник” не всегда добивается блестящих продаж, а “умник” не всегда способен предложить “уровень игры”, на который претендует. 

Что такое “рыночник” и с чем его едят? Это фантаст, поставивший на массовую аудиторию и завоевывающий ее с помощью хорошо продуманного сюжета и массированного использования специфических декораций, возможных только в фантастике. Фокус именно в том, что философия книги, “художество” и даже логика композиции отступают на второй план. А на первом — декорированные приключения. Вот приключения с участием звездолетов. А вот приключения с участием эльфов. Тут поперчить средневековой рыцарской потасовкой. А здесь — выпустить на волю амазонок... И так далее. 

Таким образом, “обертка” художественного текста обретает самостоятельную ценность. Один из мастеров космооперы, Алекс Орлов, как-то в интервью назвал свою писательскую манеру “новым голливудским стилем”. Он прямо написал, что видит себя постановщиком сцен, которые желает получить массовый читатель с целью расслабления. Так рыночник манифестирует осознание себя как рыночника, т.е. предъявляет устойчивую и этически непротиворечивую самоидентификацию. По мнению Н. Ютанова -  "метафора волны может совпадать с тематикой  ИХ произведений". 

Рыночник всегда и неизменно акцентирует принадлежность своего романа к фантастике. Это, если угодно, фантастика гипертрофированная: как мачо — гипертрофированный мужчина или как свадебный торт — гипертрофированный вариант торта, подаваемого к столу на Новый год...правда состоит в том, что массолит как класс держится усилиями рыночников-фантастов, рыночников-детективщиков, рыночников-авторов женских романов... А в этом секторе качество письма — никакое, поскольку ни читатель, ни издатель, ни сообщество пишущих людей не считает оное качество чем-то важным.

 Старшее и среднее поколения, ожидающие получить от фантастики то, чем она жила пятнадцать лет назад, а именно интеллектуально - безупречное социально-художественное исследование в  стиле Дудинцева, жестко подчиненное кодексу интеллигентской этики. Те, кому 40 или около того, уже разделяют названные запросы не более чем наполовину. Таким образом, уходит “читательская база” социальной фантастики.  

Поколение тех, кому сейчас примерно 22—35 лет, расколото рынком. Попытка собрать их под одной обложкой обречена на провал: такой сборник не будет иметь коммерческого успеха из-за мощного груза “умников”, а для читателя-интеллектуала он будет слишком отягощен “мастерами боевика”. По словам С. Лукьяненко, на арену вышло новое поколение молодых фантастов, изначально она получила право голоса в сети, на многочисленных электронных ресурсах, где отбора публикуемых текстов практически не было. Сфера идеалов, эмоциональная жизнь, умственные приоритеты net-культурой затронуты незначительно. 

Что же касается новой, особой “волны”, то она, по всей видимости,  по мнению Д. Володихина, состоялась. "Генезис нового литературного явления может принимать две формы: органическую и проектную.
В первом случае данное явление (направление, “волна”, группировка и т.п.) рождается само по себе, без какой-либо внешней подпитки, в недрах литературного процесса. Оно развивается, получает известность, а впоследствии может быть выделено из общего потока литературы!

Во втором случае оно искусственно выращивается усилиями авторитетных писателей, критиков, издателей. Тогда внутреннее сходство и отличия от смежных областей литературного континента продумываются заранее, и, как правило, разрабатывается PR-стратегия для “продвижения” проекта. В обоих случаях литературное сообщество рано или поздно знакомится с материалами, которые свидетельствуют о наличии самоидентификации людей, составляющих новую группировку, направление, “волну”-))) 

Действие  обычно происходит в антураже крупного города современного типа. Почти у всех авторов видно недовольство современной городской культурой и предчувствие ее будущего заката, разрушения. Кое у кого смутная экзистенциальная тоска жителя мегаполиса принимает черты острой политической критики- Александр Силаев, Иван Наумов, Карина Шаинян, Дмитрий Захаров - молодых интеллектуалов, недовольных общим состоянием мегаполисной цивилизации. Общими для большинства являются предельный индивидуализм и сентиментальность. Поэтому книги у некоторых выходить, конечно, будут - но о больших тиражах следует забыть. Во всяком случае, если хочется сохранить нынешнюю творческую манеру, собственное лицо…

Зато “продвинутый” читатель получил и еще получит в ближайшие годы добрую дюжину авторов, которые попадут в его “личную обойму”. Станут теми, кого надо читать. На предыдущем этапе саморазвития генерации (закончился незаметно уже года два—три назад) происходило обратное: прорыв нескольких авторов к солидным тиражам и почти незаметное существование интеллектуалов. Тогда визитной карточкой поколения служил бестселлерист Алексей Пехов -"если честно, даже не ломаю себе голову, какие там волны..." Далия - "сторонница старого доброго историко-приключенческого романа".

Называть ее правильнее Седьмой, а не Шестой. В “Седьмую волну” вошли люди, воспитанные сетевыми конкурсами фантастического рассказа. Они проявляют себя в основном как сентиментальные индивидуалисты, вросшие в культуру большого города, но ею недовольные и от нее убегающие. 

Подавляющему большинству близок пафос резкого отстранения от “коммерческого письма” и высоких тиражей. Это интеллектуалы, и они выбрали подобного себе читателя". По мнению А. Лазарчука  -   "...волны кончились. Теперь только мёртвая зыбь..." Разделяет мнение и О.Дивов - "У волны должны быть объединяющие признаки. А сейчас кроме засилья графомании, помноженной на дислексию, ничего такого не видно".