Кррровожадный флэшмоб
Автор: Анастасия МашевскаяПрисоединяюсь к флешмобу от Александра Нетылева
Пожалуй, самая необычная и самая офигенная смерть, которую я когда-либо делала, находится в романе в фазе активной выкладки — «Когда грифон охотится». Однако есть 2 причины, по которым я, как бы меня ни распирало желание, не могу ее выложить:
1. это просто чудовищный спойлер;
2. что особенно важно, сама по себе та смерть, вернее, казнь, весьма прелюбопытна. Но если знать все подводы и «подсмыслы», которые к ней вели, то можно натурально охренеть от виртуозности и изобретательности человека, который эту самую казнь свершает (ну, в числе прочего там было условие, что никто из сторонников "судьи" казнимого не четвертует, не лишит его конечностей, глаз, языка, носа, словом ничего ему не отрежет, не сломает, не сожжет его, не утопит, не колесует. И вообще до него даже не дотронется и стрелами/копьями в него тыкать тоже не станет. По официальным условиям там "Один день позорного унижения — и в конце дня чувак получит столько золота, сколько сможет унести" (и вокруг этого золото тоже много деталей). Но условия условиями, а "судья" испытывал острое желание, чтобы казнимый все-таки помер, и ради этого извернулся, как тысяча ужей).
В общем, офигенная, топовая смерть, но я ее не покажу 
Зато покажу другую. Тоже спойлерную, но что поделать) Из финальной части трилогии «Смотритель Пустоты» «Память древних». Не скажу, что прямо необычная, но мне нравится))
Толгримм поставил перед Девирном очередное вкусно пахнущее блюдо и встал сбоку.
«Ешь!» — безошибочно распознал команду Девирн.
Тарелка была небольшой, порция тоже. На него одного, ни с кем делиться не придется. Продий сглотнул: вот теперь в самом деле конец. Он вскинул глаза на мужчин за столом. Челюсть дрожала — было слышно, как стучали зубы.
— Это бесчестно... — прошептал он.
— Не тебе говорить нам о чести, — подозрительно тихо протянул Айонас.
— ЭТО БЕСЧЕСТНО! — заорал Продий, срываясь с места. Но Толгримм и еще один стражник вовремя надавили ему на плечи с обеих сторон. Тяжело, не давая подняться. — В ЭТОМ. — рычал Девирн. — НЕТ. ЧЕСТИ!!!
Батиар, скорчившись от боли, вскочил на ноги, упираясь ладонями в стол, и заорал в ответ:
— КАК И В ТОМ, ЧТОБЫ ЗДОРОВЫМ МУЖИКАМ УНИЖАТЬ И НАСИЛОВАТЬ ДЕВЧОНКУ, ГОДНУЮ В ДОЧЕРИ!
— ЗА ДЫРУ СВОЕЙ ДЕВКИ ВЫГОВАРИВАЙ АЙОНАСУ! — зло, с отвращением выплюнул Девирн, и его голова тут же мотнулась в бок от удара. Толгримм дал так, что у Продия хрустнули позвонки в шее. Батиар это не одобрил:
— Тише, Толгримм!
Девирн пришел в себя через несколько секунд и понял, что его подождали. Видно, помереть в отключке не дадут. Изверги.
— Я бы мог ответить тебе, падаль, — протянул Айонас, — что в отношении сиятельной леди Альфстанны, — он подчеркнул каждое слово, интонацией упрекая Девирна за непочтительное обращение, — чист перед Батиаром. Но кто ты, чтобы посвящать тебя в дела августов?! Солдат, который забыл свое место?! Радуйся, гниль, что сидишь за одним с нами столом, и жри, — не удержался в конце Айонас и выдавил сквозь зубы.
— Иди ты! — огрызнулся Девирн, больше не опасаясь удара от Толгримма.
Батиар, наблюдая за этими двумя, сел. Сзади на подстраховке, если колени августа ослушаются, стояли двое стражников, но их помощь не пригодилась.
— Ешь, Продий, — сказал Стабальт мрачно. Его голубые глаза сверлили Девирна презрением. — Собакам — собачья смерть.
Продий закусил губу. Проклятье, челюсть все еще дрожала. И здорово, если все будут думать, что от ярости!
Толгримм, видя нерешительность стратия, взял со стола ложку и протянул. Девирн покосился на прибор.
— Ты же сказал, не встанешь у меня на пути, — в последней попытке обратился он к Батиару.
— Так я и не стою, — улыбнулся Батиар и зацедил короткими фразами. — Я облегчаю тебе путь. Он ведет к смерти. Так что давай, торопись. За тобой очередь. Из Молдвиннов.
— Вы... ничего не добьетесь... Брайс сверг короля, какое ему дело до мелких со...
Толгримм не выдержал: он знал о злоключениях Альфстанны больше всех остальных. И, в отличие от остальных, все это время был рядом, вблизи, без каких-либо шансов помешать врагам портить ей жизнь. Рывком мужчина толкнул Девирна в затылок, и тот угодил в горячую отравленную пищу лицом:
— Августы приказали тебе жрать, сучий потрох!
Лицо Продия жгло — жаром и ядом. Он дергался, орал, хаотично махал руками, пока Толгримм придавливал к еде его голову. Он пытался сопротивляться. Батиар наблюдал с упоением, но все-таки, сжав зубы, дал Толгримму знак прекратить. Девирн, получив свободу, тут же вскинул голову, отплевываясь, крича что-то неразборчивое. Кое-как прогляделся, сфокусировав взгляд на августах.
— Вы за это ответите! — орал он. Глаза стратия слезились.
Батиар проигнорировал угрозу.
— Знаешь, что любит Альфстанна больше всего? — спросил он у Продия спокойно.
— Верховую езду, — ответил взамен Девирна Айонас. Это было вне его замысла, и Батиар кратко покосился на Айонаса. Потом снова сосредоточился на пленнике.
— Именно. И если не хочешь, чтобы пара её любимцев разорвала тебя на части во дворе моего замка прямо сейчас, ешь это. Сам. Живо.
Батиар смотрел так пронзительно и твердо, что у Продия скрючились внутренности. Он хочет не просто убить: Батиар хочет насладиться тем, как он, Продий, примет подобное унижение — добровольно умереть самым постыдным для мужчины образом. Хочет видеть, как Девирн, сломленный, без выбора, словно побитая псина примет с хозяйских рук смерть, слижет её, улыбнется и проскулит: «Спасибо».
— Я же сказал, — протянул Батиар, почти напевая. Самый страшный напев в жизни Девирна. — Собакам, — Стабальт облизнулся, — собачья смерть.
Продий оглянулся по сторонам.
Помощи ждать неоткуда.
Посмотрел чуть в бок: во второй руке Толгримм все еще держал ложку. Поднял взгляд выше, к лицу здоровяка. Страж Альфстанны скалился, как сытый волк. Выдохнув до дна, Девирн утер рот тыльной стороной одной ладони, а другой, трясущейся, потянулся к прибору.
Когда губы Продия сомкнулись вокруг ложки с отравленной пищей, Батиар засмеялся. Когда сомкнулись второй, Батиар умолк. И с этой минуты он молча, неотрывно и почти не моргая, досмотрел чудовищное зрелище. Наконец, Девирн, дергаясь в конвульсиях, упал головой на стол, лицом — в собственную кровь, которую выхаркал от яда. Лицо Батиара ожесточилось. И без того прямые линии торчали теперь с его лица острыми углами, как коньки крыш. Глаза излучали холод — неистовый и продирающий, как на вершине круч. Рывком он отодвинул стул, поднялся. Велел избавиться от тела и зашагал прочь — грузно, спешно, сильно заваливаясь на левую ногу.