Пробуждение творчества

Тренировки в строю стали для Роберта новым, ни с чем не сравнимым опытом, и даже воспоминания об учебе в военной школе здесь не помогали. Очень скоро Роберт понял, что лучшим в строевой науке был Сокол. Он уверенно командовал бойцами, быстро думал и решал. Роберт выполнял приказы, повторял упражнения, смотрел, думал и запоминал, а после тренировки мечтал повалиться на койку и не шевелиться. 

И все же, какую бы усталость он не испытывал, попаданец заставлял себя каждый день подниматься на купол и наблюдать за аборигенами. Его волосы были пока недостаточно длинны, но они росли, и с их ростом приближался день первой схватки с дикарями. Роберт наблюдал, как они двигаются, как тренируются и живут, пытался понять, как они мыслят, чего хотят и боятся. А пока он наблюдал, изучал и копировал, у него в голове сами собой складывались странные строки на языке аборигенов. В переводе на английский они казались примитивными до убогости, а вот на наречии дикарей звучали неплохо, возможно, потому что и само наречие было простым и незатейливым:

Слушай, небо, вода и камни —

Я жив!

Люди леса, травы и чащи —

Я жив!

Вы кричите, деретесь и воете,

А я жив!

Вы хотите крови и плоти,

Но я жив!

Я над небом, над камнем с водою

И я жив!

Я сдвигаю к горе гору,

Я жив! 

Я руками держу солнце,

И я жив!

Я пройду среди вас невредимым,

Я буду жить!

Роберт даже не поленился зайти к наблюдателям и поинтересоваться у антропологов, есть ли у аборигенов поэзия. Старший группы выразительно постучал пальцем по лбу и предположил, что Роберта кто-то слишком сильно стукнул по голове:

— Ну, какая поэзия, Зверь? Что за чушь… Аборигены слишком примитивны для этого.

Роберт не стал спорить, решив, что обязательно проведет один эксперимент, а пока отправился к себе — изучать очередной сборник наблюдений.

<...>

Подготовка к бою с аборигенами прошла спокойно. Тренировки не стали интенсивнее — это было невозможно, но парочку дельных советов Роберт получил. Наблюдения за дикарями тоже навели на интересные мысли, как и одолженная у специалистов на куполе брошюра об обрядах и обычаях аборигенов.

А за два дня до боя в голове Роберта вновь начали складываться стихотворные строки. Удивительное дело, на родном языке он не смог бы придумать даже простенького стиха, да и не видел в этом необходимости, зато язык аборигенов звучал для него яркими и чеканными строфами. Правда, Роберт признавал, что в результате у него получается нечто совершенно дикое, но, с другой стороны, его противники и были дикарями, так что приветствие вполне укладывалось в их нрав. 

Да и память об оставленном мире без труда нашла подходящий к ситуации образец — хаку маори. Роберт полагал, что на Арене хака будет смотреться достаточно органично, не говоря уж о том, что она могла бы стать и неплохой разминкой перед боем. Правда, порепетировав перед зеркалом, Роберт признал, что надо родиться маори, чтобы ухитриться так таращить глаза и высовывать язык, но ему ведь и не требовалось в точности копировать чужой обычай — достаточно было позаимствовать принцип.

В одиночку приветствовать дикарей было глупо, и Роберт поспешил сговориться с Соколом и еще тремя волосатиками, которым предстояло участвовать в бою. Все четверо уставились на Роберта в полном остолбенении, а потом один из них присвистнул и назвал его «психом». 

— Ну, почему сразу псих? — пожал плечами Роберт. — Мы же приветствуем зрителей. Так эти чем хуже?

— Они дикари, — напомнил второй.

— И что? — возразил Роберт. — В спорте же принято приветствовать соперника. Почему бы не сделать это и нам?

Все четверо озадачено замолчали.

— Но нам не говорили, как, — наконец, подал голос один из бойцов.

— И не надо, — отмахнулся Роберт. — Я уже придумал приветствие. Вам нужно будет только повторить мою последнюю фразу «Рэн мири» и все.

— Чего-чего? — Сокол наклонил голову к плечу.

— Это на языке дикарей, — пояснил Роберт. — Ну, разные народы говорят по-разному…

Недоумение во взглядах волосатиков стало глубже.

— Это из оставленного мира. Там много разных народов и у них разные слова, — принялся объяснять Роберт. — Вот мы говорим «книга», а испанцы скажут «либро». «Меч» будет «эспада», а «песок» — «арена».

— «Арена»? — дружно переспросили волосатики и в удивлении переглянулись. 

— Ну, да, — подтвердил Роберт, — именно поэтому там и песок. 

— И ты умеешь говорить… как это?.. другими языками? — ошарашенно спросил Сокол.

— Только по-испански, — признал Роберт. — Чуточку по-французски, а теперь и немного на языке дикарей. «Рэн мири» значит «Мы победим». Как честные люди мы же должны их предупредить, верно?

— Наверное… не знаю…— нерешительно проговорил Сокол. — А как мы будем их предупреждать? — спохватился он.

Когда Роберт в подробностях разъяснил волосатикам, что надо делать, и даже показал движения «разминки», Сокол загорелся новой идеей.

— А ведь правда здорово! — с энтузиазмом признал он. — Мы застоимся, пока будем ждать очереди, а тут хороший способ размяться. А ты, Зверь, не дурак… — протянул он.

<...>

И все же Роберт даже не предполагал, что реакция на их приветствие окажется столь бурной. При первых же словах самодельной «хаки» дикари вздрогнули, а потом почти по-звериному припали к песку. 

— Рэн мири! — восторженно кричали «волосатики», ритмично похлопывая себя по бедрам, по груди и воздевая руки вверх, и при каждом их восклицании аборигены раз за разом отползали прочь, а когда приветствие закончилось, и «служители богов» дружно шагнули вперед, дикари и вовсе бросились наутек.

Трибуны ответили потрясенным восклицанием: «А-а-а-ах!»

Лишь один дикарь остался на месте. Он выслушал приветствие со слезами ярости и отчаяния, а потом, забыв даже про меч, без разбега прыгнул на Роберта.

Боец отшвырнул его, с размаху ударив рукоятью меча по татуированному лицу.

— Говорить не умеешь и туда же — в драку, — на языке аборигенов прокомментировал свои действия Роберт, даже не заметив, что говорит в рифму. Оглушенный дикарь с трудом поднялся, потерянно провел рукой по окровавленному лицу и поплелся к выходу, так и не подобрав меч.

Трибуны зашлись от неистового восторга.

Разноцветные пластиковые карты ливнем сыпались Арену, над головами переливалось нечто, напоминающее северное сияние, только почему-то лилово-красное с оранжевыми сполохами, динамики издавали какой-то бравурный марш, а служители Арены торопливо подбирали с песка платежные карты.

— Вот это да, — протянул ошеломленный Сокол. — Мы что — победили?!

— Кажется, да, — ответил не менее ошеломленный Роберт. — Пошли что ли?

С этими словами он подобрал меч дикаря — на трибунах, кажется, пустились в пляс — и все пятеро направились к воротам.

Лесли Дайсон ожидал их, сурово скрестив руки на груди. Остальные бойцы с благоговением наблюдали за отличившейся пятеркой, не зная, то ли стоит разразиться аплодисментами, то ли забиться в угол и не подавать признаков жизни.

— И что это было? — холодно поинтересовался глава тренерской группы, обводя взглядом одного волосатика за другим.

— Приветствие… и разминка, — простодушно сообщил Сокол.

— Закрыл рот и заткнулся, — приказал Дайсон. — Ты! — он ткнул пальцем в Роберта. — Твоя затея?

— Моя, — согласился Роберт. — И, кажется, она понравилась зрителям.

— Интересный способ одержать верх, — не меняя тона, признал тренер. — Вот только второй раз это не сработает, — жестко объявил он. — Так что завтра с утра на тренировку — все пятеро! Понятно?

— Понятно, — уныло ответил Сокол, и Роберт вдруг понял причину нерадивости иных «волосатиков». На следующий день после боя очень хотелось выйти в город — прямо с утра. Там ждала Элис. Там ждал Макфарлен. После стольких месяцев жизни взаперти, Роберт согласен был встретиться даже с Ричардом при условии, что эта встреча состоится снаружи. Вот только с утра его ждали до смерти надоевшие тренировки. Интересно, до которого часа? 

И все же Лесли был прав — без тренировок они обречены.

— А теперь убирайтесь, — отмахнулся Дайсон. — И до завтра постарайтесь не попадаться мне на глаза. 

Все пятеро покладисто кивнули и постарались поскорее покинуть «отстойник», но Сокол не удержался и довольно прошептал: «А ведь здорово было, правда, Зверь?»