О кровожадности, смертях и литературе
Автор: Белова Юлия РудольфовнаВот и новый флешмоб подоспел — его назвали "кровожадным". Страшные или необычные смерти. А что? Человек смертен, это ни для кого не секрет. Смерть — часть жизни, литература, в том числе и фантастическая — отражение жизни, так что без описания смерти не обойтись.
Вопрос, как это делать.
Увы, но частенько попытки авторов продемонстрировать свою "суровость" вызывают только улыбку, потому что больше всего демонстрируют незнание авторами анатомии, физиологии и психологии. Почему-то они вызывают у меня в памяти работу Владимира Ильича Ленина "Детская болезнь левизны". В честь этой работы попытки некоторых авторов удариться с натурализм я называю "Детской болезнью литераторов".
Кто-нибудь может сказать: "Ага, а то вы ни разу не описывали смерть персонажей" и в чем-то будет прав. Описывала и описываю. К тому же действие моих произведений происходит либо в прошлом — очень далеком, либо в мире антиутопии. Поэтому умирают и погибают мои персонажи не так уж и редко. Хотя когда я только начинала писать, смерти героев случались у меня чаще. Все же действительно — это детская болезнь.
Но это все присказка, не сказка, сказка будет впереди. Потому что участие во флешмобе я принимаю. Нет, никакой особой кровожадности. Ничего особо необычного. Всего два примера описаний смерти.
Первая история — XXI век. Персонаж умирает от рака. Он живет в мире антиутопии, но и в антиутопиях существуют здравые идеи. Одна из них — концепция достойной смерти. Нет, это не то, что вы подумали. Это идея, что необходимо выполнить заветную мечту умирающего. Персонаж хочет увидеть рассвет над океаном, а главный герой — Роберт Шеннон, попаданец в мир антиутопии, да еще и несвободный — должен выполнить это желание.
День, когда путешественники выехали на дорогу, стал для Бена самым радостным днем. Такого счастья в глазах младшего Тейлора Роберт не помнил с Рождества. Он раз десять напоминал Бену, что вблизи города действуют строгие ограничения скорости, поэтому пока он не может гнать с ветерком, и молодому хозяину придется запастись терпением. Зато в тот миг, когда путешественники миновали последний ограничитель, Бен издал такой вопль восторга, что не ожидавший столь бурного проявления чувств Роберт едва не выпустил руль.
А потом были остановки у причудливо изогнутого дерева, красивой, напоминающей голову индейца, скалы, родника, крохотным водопадиком стекавшего по склону, и всех прочих природных достопримечательностей, вызывавших восторженное внимание Бена.
Умирающий вел себя словно школьник, вырвавшийся на каникулы, и, наблюдая за его развлечениями, Роберт ощущал себя умудренным жизнью старшим братом. Бен жаждал сфотографироваться на бампере автомобиля, за рулем, на развилке двух сросшихся деревьев (Роберту пришлось основательно поломать голову, соображая, каким образом водрузить туда хозяина), под настоящим, в человеческий рост водопадом (после чего Роберт порадовался жаркой погоде и их с Мэри предусмотрительности), верхом на поваленном стволе и в обнимку с одной из буланых лошадок, что мирно паслись невдалеке от побережья. Все это время с лица Бена не сходила проказливая улыбка, но когда машина выехала к океанскому берегу, умирающий замер почти в религиозном благоговении.
— Роберт, — прошептал молодой человек, — давай обедать здесь. Я еще никогда не обедал в Раю…
Волны лениво набегали на берег, совсем немного не дотягиваясь до колес автомобиля, небольшой навес надежно защищал Бена от солнца, а на лице умирающего застыло выражение полного и безраздельного блаженства. Бен даже не стал спорить, когда Роберт напомнил ему о послеобеденном отдыхе и, опьяненный морским воздухом, заснул почти мгновенно. Роберт аккуратно запаковал неизбежный мусор и бросил его в багажник машины, сделал небольшую зарисовку в блокноте — сюрприз для Бена — и сам ненадолго уснул.
После отдыха они опять ехали вдоль берега, иногда отклоняясь, чтобы Бен мог полюбоваться прибрежными зарослями, потом возвращались назад, то и дело останавливались, чтобы младший Тейлор сделал пару снимков.
— Посмотри, вот так хорошо? У меня получается? — то и дело слышал Бен. — Или лучше вот так?
— Немного передвиньте камеру, — советовал Роберт. — Очень хорошо. И смените угол обзора. Вот так. Теперь вы видите, как изменился кадр?
На отмеченную Робертом точку они выехали к семи вечера. Пока Роберт ставил палатку, готовил все необходимое, разогревал ужин и устраивал для Бена ночлег, младший Тейлор самозабвенно пытался запечатлеть в блокноте окружавшую их красоту. Таланта к рисованию у Бена не было ни на грош, и его рисунок напоминал наивные каракули ребенка, но Роберт с самым серьезным видом дал хозяину несколько советов, осторожно поправил пару штрихов, и когда от этих правок рисунок приобрел осмысленность, заметил, что для первого раза работа была выполнена очень даже неплохо.
Бен просиял от похвалы…
Однако когда после ужина Роберт предложил хозяину лечь, напоминая, что для наблюдения рассвета встать ему придется очень рано, Бен бурно запротестовал, уверяя, будто хочет увидеть еще и закат.
— На закат я вас разбужу, — пообещал Роберт, — а пока отправляйтесь-ка спать. Вставать в такую рань вам давненько не приходилось.
Это была самая короткая и странная ночь в жизни Роберта, еще более странная, чем прошедший день. Уложить хозяина, потом разбудить, усадить в кресло и укутать пледом, помочь сделать несколько снимков, а потом опять уложить. И опять разбудить, чтобы умирающий мог встретить рассвет.
Крепкий запах кофе смешался с соленым запахом океана и Бен удивленно распахнул глаза.
— Роберт, откуда?
— Оттуда же, — улыбнулся питомец, — откуда обед и ужин. Вам надо взбодриться. На рассвете люди больше всего хотят спать.
Бен благодарно зажмурился и с удовольствием сделал глоток. Роберт на всякий случай укутал его ноги пледом.
— А теперь смотрите, — проговорил Роберт, одновременно забирая у хозяина опустевшую чашку.
Между чернотой неба и таинственным мерцанием океана вдруг начала разбегаться в стороны багровая нить. Бен как зачарованный уставился прямо перед собой. Наблюдал, как в этом багрянце вспыхивают алые искры, как они становятся все ярче и ярче, как из совсем тоненькой ленточки полоса становится шире, растет на глазах, а потом из нее выползает нечто огромное, напоминающее расплавленное золото, ослепительное, горячее и живое, и под лучами этого гигантского шара небо оказывается вовсе не черным!
Бен даже не сразу сообразил, что этот живой шар был солнцем, и вовсе не заметил, как у фотоаппарата дважды щелкнул затвор.
— Роберт, — восторженно проговорил он, — мне кажется, со мной говорил Он! Это было так прекрасно… Как будто я заново родился…
— Может быть, — шепотом подтвердил Роберт. — А теперь, может быть, вы еще немного полежите? Вам надо отдохнуть.
— Нет, — так же шепотом, словно он был в церкви, ответил Бен. — Я хочу посмотреть, как придет день… Никогда не думал, что это так красиво…. И что можно быть таким свободным и… чистым…
За разгоравшимся утром молодой Тейлор наблюдал почти час. Его лицо озарилось светом, глаза сияли и Роберт подумал, что радость умирающего все же стоит безумной поездки.
А потом Бен начал медленно валиться из складного кресла.
Роберт отшвырнул контейнер с завтраком, стремительно рванул к хозяину, успел подхватить его на руки, не давая упасть. Осторожно усадил, попытался привести в чувство — и не смог. Быстро проверил дыхание, зрачки и пульс. Шумно выдохнул.
Он представлял это сотни раз, хотя и надеялся, что все произойдет иначе. Но сейчас руки действовали быстрее, чем Роберт успевал осознавать каждый свой шаг.
Врубить сигнал на навигаторе, чтобы определить ближайший полицейский пост. Покидать все ненужное в палатку и установить сигнал тревоги под адресом Тейлоров. Справочник утверждал, что сигнал срабатывал всегда — полицейский ли, или обычный гражданин — любой, кто ловил его, должен был аккуратно уложить брошенное имущество и вернуть хозяевам, коль скоро тем некогда было возиться с вещами, а надо было заниматься больным. Бережно уложить Бена в машину, тщательно пристегнуть и гнать вперед.
Полицейский пост, несколько торопливых слов, взвывшая сирена. Все внимание Роберта было направлено на то, чтобы не отстать от полицейской машины. Больше всего на свете он боялся опоздать.
<...>
— Что он захотел? — профессор отвернулся от экрана монитора и заинтересованно взглянул на Роберта.
— Рассвет над океаном, — тихо ответил молодой человек.
— Успели? — уточнил врач.
— Да, — так же коротко подтвердил Роберт.
— Молодец, — одобрил свободный. — Хорошая работа. Это удается далеко не всегда. Ты подарил парню достойную смерть.
— Он еще жив, — почти с вызовом напомнил Роберт.
— Хватит, Роберт, хватит, — внушительно проговорил профессор. — У Тейлора запредельная кома. Из таких не выходят. Это конец. И в любом случае, сейчас он лучше готов к встрече с Создателем, чем неделю назад.
Роберт не ответил, догадавшись, что профессор и не ждет от него каких-либо слов.
— Думаю, дня два он еще протянет, — заметил, наконец, врач. — И тебе лучше не тратить эти дни даром. Ты как раз сможешь посетить парочку лекций и практических занятий. Это зачтется для дальнейшей учебы.
— А как же он? — Роберт кивнул на умирающего.
— На этой стадии ты ему не нужен, — отмахнулся врач. — Строго говоря, ему уже никто не нужен, кроме священника. Поэтому займись другими делами.
<...>
— Ты! — громкий голос Джо Тейлора заставил Роберта поднять голову. Встрепанный хозяин стоял посреди коридора рядом с дверью в палату брата — рука обвиняюще вытянута, ветровка застегнута наперекосяк. — Это все ты! И эта идиотская поездка… Ты убил его!
Роберт побледнел, растерянно оглянулся, попытался что-то сказать. Слова не шли с языка.
— Все из-за тебя! — еще раз выкрикнул Тейлор.
— А ну, прекратить! — неожиданно властный голос лечащего врача заставил Джо замолчать. — Еще один выкрик, и я вызову полицию.
— Если бы не он… — уже тише, но все так же непримиримо заговорил Тейлор.
— Если бы не он, ваш брат давно бы лежал в могиле, — жестко проговорил профессор. — Идемте. И ты тоже! — ткнул он пальцем в Роберта.
В своем кабинете врач подошел к столу, поднял с него какую-то пухлую папку и показал Тейлору, демонстративно взвесив в руках. На взгляд Роберта в подшивке было не менее пятисот страниц.
— Вот это, — очень четко и жестко проговорил профессор, — история болезни вашего брата за последний год.
Затем он раскрыл толстенный том и двумя пальцами взял небольшое количество страниц, едва составлявших его десятую часть:
— А вот такой была бы история болезни вашего брата без вашего питомца.
Джо быстро взглянул на Роберта и отвернулся.
— Могу напомнить, что у вашего брата была тяжелейшая депрессия, и она сводила его в могилу еще быстрей, чем болезнь, — не смягчая тона, продолжал профессор. — Вашему питомцу удалось чудо — избавить пациента от депрессии, вернуть ему смысл жизни, облегчить уход.
— Но Бену было уже лучше… Если бы не эта поездка… — Джо чуть не задохнулся от переполнявших чувств.
— Не надо путать реальность со сказками, — не смягчая тона, отрезал врач. — О том, что ваш брат умирает, вы были информированы еще год назад. Вам было сказано, что мы можем лишь поддерживать его состояние некоторое время, но не можем его вылечить. Да, медицина не всесильна. Может быть, по сравнению с реалиями пятидесятилетней и даже десятилетней давности мы и творим чудеса, но волшебниками мы не станем никогда. Кстати, ваш брат прекрасно понимал, что его ждет, так что вы должны быть благодарны своему питомцу, что он помог вашему брату изменить отношение к происходящему. Будьте уверены, клиника перечислит на его имя максимально возможное число бонусов.
— Если бы я знал, что он натворит, я бы его не отпустил, и он смог бы еще пожить, — потерянно пожаловался старший Тейлор.
— А по какому праву вы собирались лишать пациента права на достойную смерть? — нахмурился врач. — Слава Богу, это одно из неотъемлемых прав наших граждан. И вам еще повезло, что ваш брат захотел увидеть рассвет над океаном, а не совершить восхождение на Фазарз-Маунт. Ваш питомец сделал то, что должен был сделать, и проявил при этом ответственность, достойную алиена. За это он также получит максимальное число бонусов. Кстати, с фотоотчетом о поездке вы можете ознакомиться. Скажите моему помощнику, и он предоставит вам все необходимые материалы.
Когда несчастный и потерянный Тейлор покинул кабинет профессора, тот обернулся к Роберту и наставительно произнес:
— Вот это обратная сторона нашей профессии. И, строго говоря, такая реакция была ожидаемой. В общем-то, это обычное и естественное чувство вины. Тейлор сам должен был позаботиться обо всем, и тогда последние слова брата были бы обращены к нему. Теперь он винит себя за это, за свою слепоту и нежелание видеть реальность, поэтому и бросается подобными словами. Не обращай внимания. Возможно, даже хорошо, что ты столкнулся с этим уже сейчас — тогда в будущем, когда ты потеряешь своего первого пациента, ты будешь готов к такой реакции, и она не помешает тебе продолжать исполнять свои обязанности. И, кстати, — перешел на деловой тон врач, — бонусы ты получишь уже завтра утром, а рекомендацию на учебу в питомнике через неделю. Пока же — иди работай.
Дверь кабинета распахнулась, и в комнату торопливо вошел помощник врача.
— Тейлор, — сообщил он, и сердце Роберта упало.
Лечащий врач Бена невозмутимо взял ручку:
— Время, — спокойно уточнил он.
— Время наступления смерти двадцать часов девять минут, — отчитался помощник врача. — Остановка сердечной деятельности.
— Ну что ж, давайте взглянем, — произнес профессор и поднялся. — И ты, Роберт, тоже.
Роберт молча двинулся за ним, но в голове было пусто. Он давно знал, что младший Тейлор обречен, понимал, что тот умирает, но сейчас не мог поверить в случившееся.
Это было противоестественно, дико и неправда, но Бена больше не было.
Бенджамин Ли Тейлор умер.
Это одна история смерти. А вот другая — в другом времени, в другом мире...
XIII век, параллельный мир. Только что на костре был сожжен богохульник. Он раскаялся, но грех его был непрощаемый, и сохранить ему жизнь было невозможно. С одной стороны, главе Святого Трибунала есть из-за чего печалиться, а с другой он рад, так как увидел проявление раскаяния у другого осужденного. И вот что из этого получилось.
Пес Господний с благодарностью поднял глаза к небу. Он прислушивался к себе, к заполнявшему его ликованию, и слушал райскую музыку. Ему казалось, будто он видит сияющих ангелов с огненными мечами, славящих Господа, а один — самый прекрасный в ореоле светлых волос — сидел с арфой, и из-под его пальцев изливалась божественная музыка. Ослепительное солнце отражалось от золотых струн. Торжественные звуки заполняли Вселенную. Ангелы в ослепительно белых нарядах сияли святостью и строгостью Псов Господних.
Великий приор бестрепетно наблюдал, как обугливается труп, и властно, словно полководец на поле брани, отдавал четкие приказания: от тела грешника не должно было остаться ничего, кроме пепла.
Языки пламени плясали вокруг трупа, и Псу Господнему казалось, будто огонь и музыка, звучавшая в нем, сливаются в единый поток. Небесное воинство ликовало, видя осуществление святого правосудия, и грозило страшными карами отступникам.
Повинуясь приказам Пса Господнего, палачи разрывали труп крючьями на длинных шестах и дробили кости, чтобы тем самым облегчить работу пламени. Праздник Веры еще не закончился, и прихожане не расходились, желая увидеть, как пепел грешника будет развеян по ветру.
Время шло, и солнце завершило свой путь по небосводу. От костра остался лишь пышущий жаром огромный черный круг, где местами потрескивали головешки, и горели красные угольки.
Оставалось совершить последнюю церемонию, и Пес Господний торжественно поднялся, чувствуя удивительную силу и легкость, как вдруг с удивление заметил, что окружающие попятились, странно примолкнув и побледнев. Он шагнул вперед, но люди шарахнулись от него, в их глазах застыл ужас…
Великий приор недовольно нахмурился, но тут же понял, что напугало их, и выронил посох.
Его руки... Сердце Пса Господнего бешено колотилось. Руки...
Он медленно поднял их и поднес к самым глазам. Казалось, вокруг рук собралось зеленое свечение, и оно впитывалось пальцами, по которым поднимались зеленые искры. Пса Господнего бросило в жар, а потом в холод, по лицу заструился пот. Он поднял руки ладонями вверх и отстранил от себя, словно надеясь, что наваждение исчезнет. Но свечение разгоралось все ярче. Пес Господний хотел спрятаться или прогнать зрителей, чтобы никто не видел кошмара, что творился с ним, но при этих мыслях его посох вдруг поднялся и сам собой ударил по лицу монаха, читавшего проповедь.
— Господи, Господи! — в ужасе взывал Пес Господний. — Защити от козней Дьявола!
Он лихорадочно молился, взывая к Богу и святым, но слова молитвы не помогали. Он запинался, путая слова, снова и снова повторял одно и то же, а потом вдруг заметил, что люди делаются меньше ростом, словно врастают в землю. Он на мгновение запнулся, и тогда тишину прорезал дикий крик избитого монаха:
— Дьявол, это Дьявол!
Пес Господний застыл. Ему казалось, что сердце остановилось. Было страшно, смертельно страшно обернуться к своему извечному врагу, но собрав остатки мужества, он резко повернулся. Никого! Где же он, где?!
— Дьявол! — вновь раздалось позади.
Верховный судья обернулся на крик и только тут понял, что он относится к нему самому. Он бросился к проповеднику, но тот попятился и закричал:
— Отыди, Сатана!!
И это ему? Ему?
Он растерянно смотрел на побелевшие лица знати. Но это были уже не лица, а застывшие маски. Не в силах вынести животного ужаса, застывшего в их глазах, он опустил голову и почувствовал, что сходит с ума. Под его ногами была пустота. Он парил в воздухе.
Бежать, скрыться, исчезнуть! Зарыться в норе, прочь от людей!
Он сделал три стремительных шага, но это были шаги в пустоте.
Пес Господний чувствовал, что ноги больше не держат его, и с размаху рухнул на дощатый помост, до крови разодрав руку. Он надеялся, что от боли страшный сон рассеется, но под его взглядом кровотечение остановилось, кровь загустела, в ней появились тончайшие волокна, превратившиеся в корку, но вот и она исчезла, и на ее месте осталась тонкая розовая кожица. Через пару мгновений от раны не осталось и следа.
Пес Господний застонал. Он молил, сам не зная кого, избавить его от этого кошмара. Он взывал к своему небесному господину, но небо не отвечало на мольбы.
Сколько людей он обвинил в колдовстве и ереси за умение лечить, управлять вещами и творить иные, вполне невинные, но такие странные дела. Скольких он сжег за обладание Даром, который теперь проявился и у него.
Он мог бы вспомнить их всех — клейменых и битых плетьми, проданных в рабство и заточенных в Белом Замке, удушенных и сожженных заживо, но, охваченный ужасом, не вспоминал никого.
Он молился и проклинал, не понимая, за что ему такое наказание, желая избавиться от Дара отныне и навсегда.
Он не знал, что никакие заклинания не могли ничего изменить, что молитвы не имели никакого отношения к Дару, точно так же как не имели они отношения к красивому голосу, умению слагать песни или же цвету глаз.
Он то выл, то хрипел, брызгая слюной, и даже не догадывался, какое жуткое зрелище представляет в своем отчаянии.
Люди дрожали, словно перепуганные овцы. Они с радостью бросились бы бежать, лишь бы не видеть этой омерзительной фигуры, сотрясающейся в конвульсиях ужаса. Но все же ужас таит в себе нечто притягательное, и потому содрогаясь, чувствуя холод в груди и тошноту, они не отрывали взора от великого приора, буквально пожирая глазами бившегося в истерике Пса Господнего.
— Хватайте его, хватайте слугу Дьявола! — закричал проповедник.
Великий приор мог бы спастись. Его дар, о котором он так долго не подозревал, был необычайно силен. Он мог бы бежать по воздуху, и тогда лишь певучая стрела смогла бы настичь его, хотя вряд ли нашелся бы смельчак, решившийся сразиться с посланцем Ада.
Он мог бы спастись. Но всю свою жизнь он боялся и ненавидел все необычное и теперь, столкнувшись с этим в себе самом, потерял всякую способность соображать.
— Хватайте его!
Эти крики расшевелили людей. Но людей великий приор не боялся. Он боялся своего Дара. Два епископа схватили его за руки, он страшно сверкнул на них глазами и закричал:
— Прокляну!
Его голос звучал хрипло, но никто и не слушал его. На помощь епископам бросились монахи и знать. Все вместе они навалились на Пса Господнего, повалили его и связали. Потрясенная толпа безмолвно наблюдала за небывалым зрелищем, забыв даже о том, что занимало их весь день. Сожжение богохульника казалось им чем-то далеким и нереальным.
— В огонь его, в огонь!
Пес Господний в отчаянии катался по помосту, пытаясь перегрызть веревки, визжа и воя, и в этих звуках не было ничего человеческого.
Он извивался как червь, бился, вызывая отвращение толпы. И это отвращение было столь велико, что толпу охватило страстное желание уничтожить его, стереть с лица земли, растоптать. Это мерзкое существо просто не могло быть человеком, и не должно было жить.
Один за другим люди в толпе принялись кричать «В огонь его! В огонь!». Этот крик становился все громче, и Псы Господни в растерянности переглянулись. Слуга Дьявола должен был умереть, в этом не было сомнения, но у них не осталось дров. А что, кроме святого огня, могло уничтожить демона? И они с ужасом думали, что будет, если добрые прихожане возьмут правосудие в свои руки, круша без разбору все на своем пути…
И вновь Пес Господний мог бы спастись, на этот раз из-за растерянности духовенства и знати, но тут раздался голос одного из кающихся.
— Можно разобрать помост, — сказал он. И странное дело, кающийся говорил тихо, но его услышали. Услышали и с жаром подхватили предложение, передавая из уст в уста.
Забыв о сословных различиях, люди бросились к эшафоту и почетным ложам. Простолюдины и рыцари, монахи и епископы, знатнейшие сеньоры и нищие — все в едином порыве благочестия принялись крушить деревянные сооружения, чтобы сложить костер. Они складывали его в стороне от костра, на котором сгорел еретик, убоявшись идущего от кострища жара, а закончив работу, сами втащили великого приора на вершину горы из переломанных досок.
Они не доверили палачам чести разжечь огонь. Они жаждали сами расправиться с Дьяволом. Представители трех сословий сжимали факелы: знатный барон, благочестивый монах, добрый горожанин.
Неумело сложенный костер долго не хотел разгораться, и прихожане усмотрели в этом новое, неопровержимое доказательство дьявольской власти Пса Господнего.
Но вот пламя, наконец, разгорелось и стало все ближе подбираться к верховному судье. И в краткий миг просветления сквозь колеблющийся воздух и пламя Пес Господний увидел кривые лица прихожан, читавших молитвы по изгнанию Дьявола, и требующих от него покаяния. А чуть в стороне он рассмотрел обветренное лицо давешнего кающегося. Тот был спокоен, но в его глазах светилось торжество.
Это было последнее, что видел и осознал Пес Господний. Его разум не выдержал, глаза стали дикими, из раскрытого рта вырвался звериный вой. Его безумие не было тем спасительным безумием, в котором приходит покой, а страдание отступает. Оно было наполнено смертельным ужасом, тьмою и страшной, непереносимой болью.
Великий приор выл и бился в пламени, заставляя зрителей содрогаться от ужаса при виде умирающего демона. Они долго смотрели на костер, и когда Пес Господний, наконец, затих, постарались сжечь труп, чтобы от него не осталось даже следа.
Они расходились по домам далеко за полночь, пропахнув дымом и горелой плотью, гордые своей победой над Дьяволом, но и устрашенные его властью, перед которой склонился даже верховный судья Святого Трибунала.
А с вышины, с бездонного южного неба сияющие звезды равнодушно взирали на два черных кострища посреди белой площади.
Как я уже говорила, это далеко не все. Что еще случалось с моими персонажами?
Они погибали в боях, становились жертвами покушений, умирали от болезней (черная оспа, чума, холера, etc), их казнили (виновных и невиновных, разными способами), они становились жертвами голода и несчастных случаев, совершали самопожертвования, кому-то даже удавалось дожить до старости и умереть своей смертью.
Да что говорить, вот еще один маленький кусочек. Вещий сон. Варианты смерти одного из персонажей, точнее, двух персонажей. И, да, не удивляйтесь, но у героини два имени.
Она никогда не боялась снов, и надо же было так случиться, что сейчас она не могла найти себе места из-за глупого наваждения.
«Ну, почему?» — вновь и вновь спрашивала Анжелика, в беспокойстве расхаживая по комнате. Она была с Александром всю ночь, и она должна была быть счастливой, а она была бы счастлива, если бы не видела его смерть.
Смиральда прижалась лицом к рубашке Александра и попыталась вспомнить свой сон. Она вновь видела огромный лабиринт вроде тех, что строят в своих имениях вельможи, и Александра там в самом его центре. Ей захотелось оказаться рядом, подсказать ему путь, и она потянулась к нему и вдруг увидела его смерть. Множество смертей. Картины его гибели проносились одна за другой, и ей хотелось кричать, но голос не слушался, и она могла лишь молча глотать слезы. Она дважды видела его смерть на дуэли и трижды на эшафоте, только в первом случае после казни плакал старший Кабош, а в двух других — младший. Она видела, как после выстрела он падает с коня, как после одного глотка роняет кубок и начинает корчиться на полу от невыносимой боли. А еще она видела дерево и окровавленные тела, раскачивавшиеся на его ветвях, и одно из этих тел принадлежало Александру. И костер, гигантский костер и толпы монахов вокруг, и там, на вершине в пламени костра он…
Анжелика забилась от ужаса, попыталась вырвать из кошмара, но сон не отпускал, и она поняла, что должна досмотреть все до конца. Она видела его на палубе корабля, он смотрел на удалявшийся берег, и в его взгляде была такая тоска, словно он прощался с землей навсегда. А потом он сидел за столом и что-то сосредоточенно писал, и от усталости на его лице у нее вновь сжалось сердце, и тогда она возмутилась и с такой яростью стиснула кулаки, что из глаз хлынули злые слезы, а картина исчезла. Она видела собор и толпящихся вельмож, и корону, которая опускалась на его голову, а потом опять лабиринт…
Так значит, все зависит от такого, как он пройдет эту дорогу, — догадалась Смиральда. Нет, не он — они. Теперь она ясно видела, что по лабиринту идут двое, и тот, второй, показался ей смутно знакомым. Смиральда постаралась разглядеть его лицо, но вместо этого вновь увидела смерть. Пушечное ядро, кинжал в спине, эшафот... А потом она увидела этого человека в монашеском одеянии, он яростно тряс решетку в окне кельи, как будто надеялся вырвать ее из каменной стены, а потом его пальцы разжались, он схватился за сердце и бессильно повалился на колени. И опять уже виденный ею собор и корона на голове неизвестного… лабиринт…
Два человека двигались по лабиринту. Иногда они шли в одном направлении, не видя друг друга, временами то сходились, то расходились. А потом, поняла Смиральда, они должны пойти вместе. Если им повезет. Если они смогут. Если они поймут. Но как?!