Про корабли и прочие плавсредства: Нью-Титаник

Музыка, гремевшая внизу, заглушала плеск воды. Облака плотно затянули небо, море ничего не отражало; только ветер, продувавший носовую часть шлюпочной палубы, и долетавшие брызги свидетельствовали о том, что лайнер находится в движении.

Здесь было почти пусто. Судя по всему, лишь Андрея, покуривавшего в шезлонге, и старика, замершего поодаль подобно статуе, не беспокоили ни брызги, ни ветер. Все остальные пассажиры веселились на закрытых палубах — танцполы, рестораны, казино, бассейны, бани, теннисные корты, даже небольшой каток… Это «Титаник», дамы и господа!

Андрею нравилось здесь. И нравилась сама идея — воссоздать, почти в точности, легендарный пароход и устроить на нем Курорт. Отличная идея! Пляжи, горнолыжные склоны, благословенные места средних широт, оазисы, чтоб им сгореть, — все это постепенно приедается, вечность беспощадна. А тут — новое: плавучий Курорт, да с такой, щекочущей воображение, историей. За вечность, само собой, надоест и это, но тем не менее — достойно аплодисментов, как выразился бы Женька Алышев.

С них станется, еще и айсберг организуют, и крушение… А что, в отличие от того «Титаника», настоящего, этому ничего не угрожает. В смысле — пассажирам не угрожает. Ну и Спасателям, конечно, тоже. Парохода жалко, но... не особенно.

Нет, усмехнулся Андрей, не хватит им фантазии на айсберг. А ведь можно было бы — тут он даже засмеялся вслух — построить еще кучу знаменитых посудин, потерпевших катастрофы, и эти катастрофы имитировать. «Лузитания», паром «Эстония», потом еще один паром… как же его, ну на Филиппинах… а, не важно… да много чего…

Впрочем, айсберг не айсберг, а «Титаник» этот вполне могут и потопить. Миной там, торпедой какой-нибудь. Или сам по себе лопнет. Для остроты ощущений — без разницы.

Оркестр взял мощный финальный аккорд, резко оборвал его, и смех Андрея прозвучал неожиданно громко. Старик, вздрогнув, обернулся и двинулся к нему. Что-то отчетливо поскрипывало в такт шагам. Андрей сообразил: протез.

Старик приблизился почти вплотную, остановился, горделиво выпрямился, открыл рот, встопорщив усы со старомодно подкрученными кончиками. Музыка грянула вновь.

— Не слышу! — прокричал Андрей изо всех сил.

Старик слегка наклонился и гаркнул:

— Что смешного?!

Андрей щелчком отбросил сигарету, встал, всмотрелся в прорезанное морщинами и покрытое каплями воды лицо, покрасневшее то ли от встречного ветра, то ли от гнева; покачал головой, показал жестами: невозможно разговаривать, пойдемте вниз, пропустим по рюмочке. Немного подумав, старик направился к выходу. Андрей, улыбаясь, последовал за ним.

Миновали прогулочную палубу «А» (уши закладывало), достигли парадной лестницы, спустились по ней в ресторан. Здесь тоже было шумно, но свободных столиков хватало. Андрей приостановился.

— Лучше в Le Parisien, — буркнул старик.

А молодец дед, подумал Андрей, когда они устроились в кафе. Почти никого, свет приглушен, музыка спокойная, фоновая — кто-то тихонько перебирает клавиши рояля.

— Remy Martin, самый старый, — сказал Андрей бесшумно выросшему около них официанту и вопросительно посмотрел на старика. Тот кивнул, и Андрей уточнил: — Два Remy.

— Так чему вы смеялись, молодой человек? — требовательно спросил старик.

— Это никак не относилось к вам, — ответил Андрей и, сделав маленькую паузу, добавил: — Сэр…

— В таком случае прошу простить, — сказал старик.

— Да что вы! — махнул рукой Андрей.

— Проклятая лоханка… — пробормотал старик, вытирая салфеткой лицо.

Принесли коньяк. Андрей приподнял бокал и представился:

— Андрей Бреннер. Россия. Конец двадцатого — начало двадцать первого века.

— Джозеф Брюс Исмей, — с непонятной сварливостью отозвался его собеседник. — Остальное можно не говорить? Вы теперь уйдете?

— Почему? — растерялся Андрей.

— Потому что я, — выкрикнул старик, — тот самый Исмей, которого опозорили после того, как затонул этот плавучий гроб! Как будто я виноват, что остался в живых! Как будто я обязан был утонуть вместе с остальными, только чтобы сохранить свою репутацию! Как будто я не имел права сесть в шлюпку, когда на борту уже не оставалось ни одной женщины, ни одного ребенка! Сделав это, я оказался величайшим трусом в истории человечества! Да будьте вы все прокляты!

Он опрокинул в себя коньяк, со стуком поставил бокал на стол, в упор взглянул на собеседника. Ну и ну, ошарашенно подумал Андрей. Участник того плавания! Утонувший тогда… то есть спасшийся… Тьфу, путаница какая… Вот бы уж кого на месте Спасателей не допускал сюда, так это тех, кто пережил — или не пережил — тогда катастрофу… Ах, сволочи… Жалко деда…

— Я не вправе осуждать вас, — успокаивающе сказал он. — Но позвольте уточнить: вы тогда не… не утонули?

— Мне не повезло, — устало произнес Исмей. — Я выжил. И видит Бог, всю оставшуюся жизнь я желал смерти. Но и после нее…

Он развел руками.

— Давайте еще выпьем, — предложил Андрей. После того, как им принесли еще по коньяку, он осторожно спросил: — Скажите, мистер Исмей, здесь, на судне, вы встретили кого-нибудь из ваших тогдашних попутчиков?

— Нет, — ответил старик. — Вероятно, никому из них не по душе это плавание… А я услышал о новом «Титанике» и не сумел удержаться от искушения! Да, — он огляделся, — все так… Почти все. Музыка там, наверху, немного иная. Немного иные игры, мы предусматривали игру в мяч, здесь же лаун-теннис, еще что-то, чего у нас не было. Казино тоже не было. Другие машины: вместо паровых котлов здесь дизельные установки.

Это Андрей знал — он спускался в машинное отделение, было любопытно. Огромные поршни, гигантские (титанические, поправил он себя тогда) зубчатые колеса, но никаких топок, никакого угля, никаких кочегаров — здоровенные дизели и пара скучающих техников в чистеньких комбинезонах шлепает картишками.

— Знаете… виноват, ваше имя?.. да, мистер Бреннер, простите… Знаете, мистер Бреннер, я, в качестве председателя правления White Star Line, желал лишь добра! Я делал все, чтобы наши лайнеры, все три, были лучшими в мире, чтобы пассажиры — не только миллионеры, но и простые люди! — чувствовали себя на борту хорошо, чтобы утомительное путешествие из Европы в Америку или обратно не было таким утомительным!

Андрей вспомнил: ну конечно, он есть в фильме Кэмерона, и — не в лучшем свете…

— Череда случайностей, — продолжал Исмей, — череда чистых случайностей! Как нарочно подстроенных! Если бы не она, насколько по-другому обернулась бы моя жизнь, и мое… вот это… И если бы я погиб тогда — тоже! Но я не погиб, и знаете ли вы, до чего дошло? До того, что жители никому не известного, паршивого североамериканского городишка, чье название, опять-таки по случайности, совпало с моей фамилией, потребовали переименовать свою вонючую дыру!

Он пристукнул кулаком по столу.

— Я мучился весь остаток той жизни! И вот я — здесь! Почему здесь? Почему не в аду? Почему забвения не даровали? Пью, как лошадь — не помогает... И почему здесь, в раю, каждый второй, встреченный мною, плюет мне в глаза или, в лучшем случае, смотрит сквозь меня? Почему этот рай — ад для меня? Честнее было бы просто поместить меня в адово пламя и заставить гореть вечно!

У деда мания, подумал Андрей. Никто на него особо тут не смотрит, никто его знать не знает, а вот собственная совесть… Одно верно: этот рай для него — не лучше ада. Экий выворот.