Ранняя весна

Настоящий орех – фундук, он же лесной, он же лещина. Семьдесят процентов производства, сбора и переработки фундука в мире приходится на владельцев «Нутеллы». Мир никогда не станет прежним после такого факта и его привкус навсегда останется с вами.

Пиши я книгу, сейчас стоило бы сказать о попытке закосить под Паланика, Бегбедера или, куда хуже, Минаева. Минаева, косящего под Бегбедера, косящего под Паланика. Это ни хрена не нонконформизм, это русский панкоговнорок, не иначе, бессмысленный и беспощадный.

Весна накатила нежданно-негаданно, ровно как в 95-ом или 2007-ом. Седьмой запомнился из-за дня рождения в каком-то санатории на просеке, а девяносто пятый из-за похорон отца, сухого песка на кладбище и солнца, жарящего и топящего снег даже в полях.

В такой ранней весне прячется неловкий обман. Тепло и робкая зелень, почки, набухающие на ветках, быстренько отступают перед изменившимся ветром с погодой. Раз – вместо тепла и носящихся детишек снова осень, серость, лужи и темнеющие клубы туч. И на пару часов мир растворяется в хмари и безвременье, пропадает, становясь эфемерным.

Протяни руку и коснись черной мокрой коры. Дерево сырое и холодное, пахнущее чем угодно, кроме листьев. Так пахнет смерть.

Но сейчас солнце побеждает всё и вся и повсюду уже неделю прут одуванчики, а в самую теплынь мимо, деловито-басовито гудя, пролетают суровые мужички шмели. Мохнатые, само собой.

В моём городе есть три интересных места. В них время консервируется в нескольких квадратных метрах и, оказавшись рядом, рискуешь провалиться в собственное прошлое.

Самое красивое открывается лишь осенью, сухой, солнечной, прозрачной, с шуршанием последней золотой листвы и легко липнущими паутинками. Самое красивое в старом городе, рядом с холодным зеркалом непроглядной черной реки, медленно бегущей по своим делам и готовящейся спать. Самое красивое отдает детскими фильмами и книгами СССР, где по самой границе проходится убегающее детство и настигающая юность «Розыгрыша» и «Завтра была война».

Ещё два места живут в ближайших кварталах-спальниках.

Одно прячется на перекрёстке между «сталинскими» домами, выстроенными авиационными заводами, бывшим ДК с фальшивыми колоннами и двухэтажками, прячущими за восстановленными фасадами изношенное дряхлое дерево перекрытий, лестниц, окон и потрескивающей дранки стен.

Второе, оно же последнее, оседает на языке пылью, выхлопами машин, маслом и грохочущей сталью чешских трамваев. Рельсы бегут дальше, к притоку реки и заводским трущобам, поднявшимся в Войну, мимо железки, утекающей на Урал и в Сибирь, трамваи звенят на повороте у ТТУ в унисон грохоту поездов.

Последнее истончается весной, готовое прорваться прошлым, временем, вглядывающимся в тебя и желающим наполнить пустоты, оставшиеся от неудач, не случившихся встреч, несказанных слов и несделанных поступков.

Последнее как матрица и порой хочется взяться за ложку, выгибающуюся серебряной слезой и показывающую связь с настоящей реальностью, куда хочется уйти и не возвращаться.

Это плохо, если не сказать хуже. Жалея о прошлом - никогда не полюбишь настоящее и не сможешь шагнуть в будущее.

А такого не хочется.

На моём рабочем столе не так много ненужного хлама. Всякие мимишные подарочки не перепадают очень давно, коллекционировать всякую хрень нет желания, и из украшения офисных будней имеется лишь календарь, настольный, на двенадцать разномастных месяцев с четырьмя, вроде бы, девчонками-моделями. Поставщики постарались, спасибо ребят, очень здорово, красиво, настенные разослал по монтажникам, в магазинах девчонки-продавщицы почему-то не ценят такую красоту. Может, завидуют?

На дворе стоял март, а у меня красовался февраль. Мартовская силиконовая блондинка, отфотошопившая себя любимую у пластических хирургов отталкивает. Вместо неё в меня пристально всматривается голубоглазка с рыжеватой шевелюрой и белыми ногтями.

Рыжевласка сидит по-турецки, крепко сжав свои крепкие лодыжки. На ней бюстье и верхняя часть пижамки, спущенная на пояс. Рыжевласка тоже подрихтована руками специалистов, но чуть надутые губы не отталкивают. Да, ей совершенно не идёт приоткрытый рот, девочки-белочки хороши через одну, тем более, если зубы ровные и не широко расставлены. Но рыжевласка всё равно хороша.

А сейчас апрель и брюнетка в кожаной байкеро-пидарской фуражке с бара «Голубая устрица» и колготках в сетку. У брюнетки аккуратные маленькие ноги и тёмно-колдовские глаза с полуулыбкой. Она как Джемма Артертон, такая же несовершенная классически и от того куда более милая.

Весна накатывает всё сильнее и как-то верится в отсутствие снега.

И будущее сейчас всё же куда интереснее прошлого.

А это главное.