Семейная жизнь моих героев

— Жил в царстве Чу поэт, по-нашему сказитель, по имени Цюй Юань. Он был министром при дворе правителя Чу, из-за ложного доноса лишен должности и сослан в ссылку. Когда враги захватили его родной город, Цюй Юань бросился в реку и утонул.

— Он был уже стар? — спросил Модэ.

— Вот этого я не знаю, повелитель, — отвечал Гийюй. — Я упомянул об этом поэте, потому что он писал хорошие стихи. Наставник Ли Сянь читал мне их вслух по памяти, а потом наш родич, князь Сюйбу, подарил мне свиток из собрания своего отца. Не хотите ли послушать, что Цюй Юань писал про разные страны?

— Давай, рассказывай.

Сегодня шаньюй пригласил Гийюя разделить вечернюю трапезу с ним, Чечек и детьми. За стенами юрты выл ветер: зимняя метель разыгралась не на шутку. В такое время хорошо сидеть на мягких кошмах за плотными войлочными стенами, греться у очага, вдыхая привычный запах горящего кизяка, пить подогретое вино и вести неспешную беседу о дальних землях.

По знаку Модэ служанка налила в чашки мужчин рисового вина. Чечек и дети пили теплое молоко. Уже съели похлёбку и вареное мясо, теперь Чечек намазывала на куски тонких пресных лепешек привезенный издалека золотистый мед, раздавала детям. Из таких медовых кусочков и ломтиков белого сыра Модэ выстроил перед собой на большом бронзовом блюде цепочку и сказал трёхлетнему сынишке Гийюю младшему, что это караван, который должен попасть домой, то есть к нему в рот.

Сидя на правом отцовском колене, малыш смеялся, слушая отца, уверявшего, что лакомства очень хотят отдохнуть в его животе. Шаньюй придерживал сынишку и совал ему в рот кусочки, не забывая угощать и сидевшую справа от него вторую дочку, болтливую шестилетнюю Тананчечек. Десятилетняя старшая дочь, круглолицая Навчин, брала куски лепешки у матери, и таскала изюм из расписной миски. Время от времени Гийюй старший тоже закидывал в рот изюминки, перемежая их сыром.

Слушая звонкие голоса ребятишек, Гийюй тихо радовался за сестру, очевидно, наслаждавшуюся покоем и счастьем видеть здоровых, весёлых детей и мужа. Сама Чечек из нежной тоненькой девушки стала красивой, властной женщиной, хотя на её лбу и появились морщинки. Сейчас она порой придерживала большой живот: вскоре ей предстояло родить ещё одного ребёнка.

Глядя на неё, Гийюй не мог не вспомнить, что яньчжи Алтынай сейчас тоже ожидает дитя. До сих пор жёны Модэ жили в мире, но если яньчжи родит сына, то не начнётся ли вражда между матерями возможных наследников шаньюя? Пока об этом рано думать, и не хотелось представлять себя на месте покойного Басана, который пошёл на преступление в интересах дочери.

Отбросив дурные мысли, Гийюй тщательно вытер руки влажным полотенцем и развернул принесенный с собой свиток — читать его обучил беглый южанин, сбежавший на север из империи Цинь, когда там начали преследовать ученых книжников. Хрупкий с виду Ли Сянь выжил в пустыне, добрался до кочевий хунну, и те приютили его. Поначалу книжник пас скот, пытался возделывать огород, а потом Гийюй отыскал его, накормил, прилично одел и дал ему другое занятие. Ли Сянь обучил Гиюйя и отобранных им людей грамоте и поведал им немало интересного о жизни на юге. Эти знания могли пригодиться лазутчикам, которых Гийюй по указанию шаньюя отправлял в земли вновь созданной империи Хань.

Устремив сосредоточенный взгляд на свиток, Гийюй начал медленно читать, переводя стихотворные строки на родной язык:

Восточной стороне не доверяйся,

Там великаны хищные живут

И душами питаются людскими;

Там десять солнц всплывают в небесах

И расплавляют руды и каменья,

Но люди там привычны ко всему…

— Десять солнц? — заметила Чечек. — Для того, чтобы выжечь траву в степях летом, хватает и одного. Тяжко там, наверное, жить в жаре, скоту кормиться нечем.

Кивнув, Гийюй продолжал:

И в южной стороне не оставайся!

Узорами там покрывают лбы,

Там человечину приносят в жертву

И стряпают похлебку из костей.

Там ядовитых змей несметно много,

Там мчатся стаи великанов лис;

Удавы в той стране девятиглавы.

Вся эта нечисть там кишмя кишит,

Чтоб пожирать людей себе на радость.

— А они не придут сюда? — робко спросила Навчин.

— Нет, дочка, не придут. У твоего отца лучшее в мире войско, и нечисть об этом знает. Ваш отец никому не даст вас обидеть, — произнеся это, Чечек выразительно глянула на мужа.

Тот охотно подтвердил:

— Не дам в обиду ни вас, ни вашу мать.

Услышав это, Чечек довольно улыбнулась, и сама откусила кусок медовой лепешки.

— Великанов лис, — задумчиво повторил Модэ, отхлебнул вина, спросил:

— Гийюй, ты же был на юге. Видел этих, с расписными лбами?

— Нет, повелитель, не видел.

— А можно мне расписать лоб? — спросила Тананчечек.

— Что ты, дочка, у нас так не делают, — урезонила её мать, а Навчин добавила:

— Станешь некрасивой.

Тананчечек не сдавалась:

— А я угольком, потом всё смоется.

— Вы с Навчин и так самые красивые, не стоит себя разрисовывать, — вмешался Модэ, и дочка надула губы, не осмеливаясь возражать отцу. Навчин смущённо улыбнулась, а Чечек подтвердила, что девочки и так хороши.

Гийюй продолжал:

— Далеко на юг я не заходил, но мне говорили, что там есть дикие леса, в которых живут самые разные звери. На девятиглавого удава я бы сам хотел взглянуть.

Дети наперебой загалдели, представляя, как девятиглавый змей ест добычу, всеми ртами сразу или по очереди. Улучив момент, Тананчечек ущипнула братишку за ногу, сказав, что так кусаются ядовитые змеи. Модэ пришлось напомнить готовому расплакаться сыну, что мужчины должны терпеть боль, а дочке шаньюй велел не трогать малыша.

Когда дети успокоились, Чечек сказала:

— Ясно, что на восход и полдень лучше не соваться, а что на закате и в полуночи?

— На закате вот что:

Про вредоносность запада послушай:

Повсюду там зыбучие пески,

Вращаясь, в бездну льются громовую.

Сгоришь, растаешь, сгинешь навсегда!

А если чудом избежишь несчастья,

Там все равно пустыня ждет тебя,

Где каждый муравей слону подобен,

А осы толще бочек и черны.

Там ни один из злаков не родится,

И жители, как скот, жуют бурьян.

И та земля людей, как пекло, жарит…

Воды захочешь, — где ее найти?

И помощь ниоткуда не приходит,

Пустыне необъятной нет конца…

Хмыкнув, Модэ заметил:

— Изрядно привирает твой поэт. Пустыни на закате есть, но там и плодородных земель хватает, нам же оттуда зерно и сушёные фрукты привозят.

— А может, Цюй Юань пишет про совсем дальние страны. Я бы проехался на муравье величиной со слона.

— И я, и я тоже! — громко вторили дети.

— Тише вы! Тебе что, брат, лошадей не хватает? — добродушно поддела Гийюя Чечек. — И не хотела бы я встретиться с осой размером с бочку, у неё, наверное, жало как копье. Расскажи, что там в полуночных странах.

— Про них мало:

На севере не вздумай оставаться:

Там громоздятся льды превыше гор,

Метели там на сотни ли несутся…

Приди обратно, о, приди обратно,

Там долго невозможно пребывать…

— Получается, север самое безопасное место, там нет чудовищ, — улыбаясь, заметил Модэ и добавил: — Хотел бы я сам посмотреть на эти чудеса, но не смогу. Может, наши дети увидят всё это. Но говорят, что на рынках юга можно купить всё. Когда поедешь туда, постарайся раздобыть девятиглавого удава.

— Ты шутишь, повелитель?

— Да не пугайся ты, шучу я. Вернёшься с новостями, и уже будет хорошо.

Но дети воодушевились и стали упрашивать дядю привезти им девятиглавого змея, хотя бы маленького — пришлось Гийюю пообещать им, что если попадётся такое чудо, он его поймает и доставит сюда. Глаза у сонного мальчугана стали закрываться. Видя это, Чечек велела служанкам увести детей и убрать со стола, а Гийюй попрощался и ушёл.

Модэ остался в юрте: эту ночь он проведёт с женой. Они не занимались любовью, боясь повредить плоду, просто лежали рядом под меховым одеялом, согревая друг друга. Когда обсудили здоровье детей и дела хозяйства, усталая Чечек заснула, уткнувшись головой в плечо мужа, а Модэ лежал, представляя сына, которого скоро родит ему возлюбленная яньчжи, и думал, как сделать так, чтобы все его дети жили в мире между собой.