Любовь, а не эротика (в соавторстве с Иттой Элиман)

Дорогие друзья! И снова немного о любви)))

Мы договорились с Иттой и написали вместе, как в добрые старые времена. Я взял на себя предысторию той миниатюры, которая вызвала столько непонимания со стороны публики. (миниатюра представлена ниже)

Написали мы вовсе не эротику, как полагала Итта. А лирику и реализм. 

Потому что эротика возбуждает, а наши тексты, надеюсь, нет.

***

от меня

Мы любили ее по-разному, я и мой брат, но все же любили оба. 

Каждую ночь я целовал ее во сне и просыпался с ужасным раздирающим чувством внизу живота. Приходилось тащиться в туалетную кабину и там манструбировать, каждое утро, как долбаннуму трусу и неудачнику дрочить в туалете, потому что в комнате дрых Эрик, явившийся под утро от очередной однокурсницы.

Только потом я мог собраться с мыслями, умыться холодной водой и идти в репетиторий. К последнему отчетному концерту приходилось заниматься часов по шесть. Это спасало. 

Стоял жаркий июнь, шла подготовка выпускных. Мы виделись с ней не так как раньше, не каждый день. 

Эрик изводил меня. Бесил советами, упреками и своими рассказами. 

В конце-концов я психанул и врезал ему первым. Мы подрались. Нормально так, как не дрались наверное пару лет. Как раз с тех пор, как встретили Итту. 

-Трус! - наскакивал он петухом. - Не себе - не людям. Я отдал тебе ее, отдал. Я бы не таскался по девочкам, будь у меня она.

И вот тогда я сорвался. И Эрик тоже не подвел. Набили рожи друг другу по полной. Я отлично знал, что неправ. А толку? Мне словно крышу снесло. И потом, после драки, когда уже примчались соседи и вызвали дежурного по общежитию и Тига из питомника нас разнимать, потом стало так легко, так больно, так прекрасно, что наутро я проснулся наконец без последствий.  Конечно, вызвали к ректору, а потом на ковер к Улену, что было отвратительно и унизительно. Но плевать. Мне казалось, отпустило. 

Пока не пришла она. Принесла мази какие-то, ничего не сказала. Молча посмотрела сначала на Эрика, потом на меня. И столько было во взгляде упрека и стыда, будто понимала из-за чего мы подрались. Да что там, ясное дело - понимала.

- Мне надо поговорить с Эмилем, - сказала, наконец, она, не глядя на Эрика. 

- Начинается! - Эрик нехотя сполз с кровати и ушел в коридор.

- Он подсушивает, - вдруг улыбнулась Итта. - Стоит и подслушивает. Ну не дурак?

На ней было простое синее платье с треугольным вырезом и резинкой прямо под грудью. Длинные волосы, собранные в хвост на затылке, открывали нежную шею и чуть оттопыренные уши. Я знал ее давно. И в ней всегда что-то менялось. Заставляло засмотреться, потерять мысль. Я знал, что она тоже любит меня, такое трудно не понимать, знал, что мне стоит только сделать шаг. Встать с кровати и обнять ее за талию, дотронуться губами до родинки над губой и она обнимет меня в ответ. Но я не встал. Я так сильно желал ее, что снова видел себя утром в холодном вонючем туалете, мечтающем о ней. Видел и злился на себя, на потерянный контроль, на то, что она все чувствует и понимает. 

- Ты как? - спросила она, заметив опухшую голень. - Ходить можешь? 

- Могу. - выдавил я, - Ты только не спрашивай ничего, ладно? 

- Я и не спрашиваю… - она подняла полотенце, повесила на спинку стула, провела рукой по нему, приглаживая складки. Потом взяла мазь, открыла крышку, резкий запах мяты разлетелся по комнате.

- Давай голень. Вы оба - идиоты, хоть и прикидываетесь умниками, - и Итта начала втирать мазь в мою волосатую ногу. 

- Ты обещала ничего не говорить... - я стиснул зубы. От боли, потому что она втирала мазь мне в синяк и от возбуждения, потому что она трогала меня нежными, холодными от мяты руками.

- Я обещала не спрашивать. Это другое,  - она замерла, посмотрела мне в глаза, -  Эмиль. Приходи ко мне вечером. Тогда и поговорим. А то Эрик не даст покоя, стоит ведь за дверью. Приходи. 

Затем она вытерла руки о полотенце. Я смотрел на изгиб ее узких бёдер, на спину, на шею, где от наклона головы округлились нежные шейные позвонки. Смотрел и молчал.

Она подождала с минуту, и больше ничего не сказав, вышла.

В коридоре засмеялся Эрик,  в ответ она бросила ему какую-то колкость.

Вечером я стоял под ее окном. 

***

от Итты

Поздним вечером того дня Эмиль стоял под её окном, стоял уверенно, широко расставив ноги. Стоял и ждал. 

Она увидела его из своей комнаты и все поняла. Почувствовала своим дурацким даром, так некстати рассказывающем ей чужие чувства, которые вообще-то должны скрываться. 

Она не стала раздумывать, и слушать колотящееся от страха сердце не стала, а распахнула окно, махнула, мол залезай. Но Эмиль не тронулся с места. 

Тогда Итта, как была в ночной рубашке, сама перелезла через подоконник и начала спускаться по кирпичным выступам, держась за карниз. 

- С ума сошла? - Эмиль принял ее на руки, поставил на землю. - Зачем так-то? У тебя ж дверь есть. 

- Пошли, - она взяла его за руку. - Пока ты не передумал. 

- О чем ты? - начал было Эмиль и осекся. Понял, что она обо всем догадалась. Вспыхнул, притих и пошёл следом, не сводя с нее глаз.

Она словно дриада в длинной рубашке, с волосами, заплетенными на ночь в косу, вела его по парку дальше и дальше к озеру, к тайном месту. От неё шёл удивительно сильный запах каких-то пряностей и травы. Луна падала ей то на плечо, то на затылок и серебрилась в тёмных волосах. Эмиль не знал больше способов удерживать свои желания. Все исчерпались, иссякли. Он махнул рукой и дал неуправляемой страсти захватить себя, открыть все шлюзы и теперь кипеть. 

Итта слышала этот огонь и сама удивлялась, что выглядит и терпеливой и трепетной, когда как очень сильно боится сама не пойми чего. 

Поляна вся была залита лунным светом. Трава сверкала и лунная дорожка на глади лесного озера дрожала от теплого ветра. Итта поняла, что Эмиль правильно все решил. Её постель, конечно, хороша, но тут они на равных правах на ладонях вселенной под присмотром звёзд, а потому, все, что произойдет станет по-настоящему значительным. 

Эмиль тоже смотрел на звезды, его ладонь вспотела в ее руке, но он не разжимал пальцы, замер рядом, ждал.

Тогда Итта сама освободила руку, сделала шаг назад. Теперь он стоял перед ней. Смотрел. 

- Смотри на меня, потому что я тоже смотрю на тебя, - произнесла она. - Я так давно на тебя смотрю… 

Она взялась руками за подол ночной рубашки, пальцы её тряслись, потянула одежду вверх и парусом скинула через голову прямо в траву. 

Эмиль не дрогнул. С минуту он смотрел на её грудь, изучал размер и форму, разглядывал острые соски, нежный живот, плавно сходящийся в черный треугольник между ног. Он знал, что у неё узкие бедра и это казалось ему такой нежной чертой всей её фигуры, что теперь он задержал взгляд именно на них. А потом начал раздеваться. Как всегда спокойно, достойно, никуда не торопясь, он расстегнул рубашку, скинул её с плеча. Потом звякнул пряжкой ремня и избавился от джинсов.

Весь он был словно из вытянутых форм, словно взяли человеческие пропорции, которые Итта изучала на уроках рисунка и слегка потянули вверх, потом подумали и ещё потянули, и вышел он - головокружительно красивый длинный парень, с таким же длинным и стройными мужским орудием. 

Он шагнул к ней, склонился, обнял за бедра, прижался членом к её животу, обжег жаром. Мокрая дорожка побежала по её ноге, он попробовал руками все её тело, осторожно как музыкальный инструмент ощупал, потом поднял на руки, и так и не поцеловав, уложил на землю на брошенную рубашку и сам лёг сверху. Член его нашёл её тотчас. 

Итта вся изогнулась под ним, ахнула. Такого она не ожидала.

Словно ее разорвали изнутри. Резкое, мощное ощущение наполнение тебя кем-то другим, желанным и несдержанным. Эмиль быстро двигал бёдрами, входя всё глубже. Было и больно и восхитительно, так сильно обжигающе, будто ветер целует в лицо. 

Все произошло очень быстро, но она запомнила каждое движение. Вот Эмиль врезается в неё ещё и ещё, то чуть удаляясь, то вновь больно вонзаясь до самых глубин. Его лицо в осколках лунных бликов почти безумно, затуманено жгучим желанием, обладанием, острыми ощущениями, ею…

Вот он выгибается назад и снова склоняется крепкими плечами, мокрыми лицом. Из тяжело дышащей груди его прорывается рык, стон, призывающий всю последнюю волю. Вот он резко выдергивает из нее член, водит по нему рукой, из круглого его основания вылетает белая струя и стреляет Итте на живот и грудь. 

Итта видит, что член его и рука в крови. Но ей плевать. Она смотрит на мужское орудие впервые, удивляется, как сложно оно устроено, и как странно, что оно ее так возбуждает, тянет прикасаться к нему, разглядывать и желать в себя.

Ее руки сами тянут Эмиля за шею, жмут к груди. Тело его ещё дрожит, Итта его обнимает, гладит. Он тяжёлый, горячий, близкий.

И только тогда они начинают целоваться, изучать друг друга руками и снова целоваться. Оба серьезные, без улыбок и слов, покрывают друг друга поцелуями, закрепляют объятиями, дышат друг другу в шеи, носы и уши, оставляют следы от пальцев, царапины от щетины, помечают друг друга собой.

- Тебе было больно? - спрашивает он. 

- Немного, - врет она и не знает, что ещё добавить. Просто трогает его твердую гибкую спину, пальцами считает позвонки. Внутри все горит и она понимает: как раньше, уже не будет. 

Потом они, не разнимая рук, идут в озеро плавать и снова занимаются любовью на берегу. Молча и увлечённо они теперь будут заниматься этим всегда. Каждый день, а то и не раз в день, прячась по углам парка, по кладовым и мастерским университета, трогая друг друга под столом за ужином, в комнате Итты и даже в комнате ребят, когда Эрик уходил на свои любовные приключения, а позже в походах, на войне, в палатке, в тавернах, и в плену, всюду, он будет входить в нее с прелюдией или без, или просто осторожно запускать длинные пальцы в её трусики, чтобы сделать ей приятно, и она... 

А, впрочем, все прекрасно знают, что бывает, когда взрываются две слишком долго сдерживаемые страсти. 

- Ты был прав, - сказала тогда Итта. - Хорошо, что мы сделали это на берегу. Звезды нас повенчали. 

- Я всегда прав, - философски заметил Эмиль, - а звезды тут ни при чем. Это все луна. 

....

Одним словом, мы развлеклись на славу, а заодно вспомнили о литературе.