Арест Эрика

Сквозь сомкнутые веки проходило достаточно света, чтобы понимать: день еще в разгаре, ничего не упущено, во всем еще можно принять участие.

Запах чистого лориного гнезда с нотками ароматического талька задавал комфорту Эрика приятную глубину.

Временами он размыкал глаза, протягивал руку в сторону Лоры Шафран, строчащей на швейной машинке очередной заказ-просьбу от подружек, встречал ее ладонь. Пальцы их переплетались, и Эрик соскальзывал обратно в сон.

Он пришел к ней утром, сразу после ночного объезда по феоду, в котором был вовсе не прочь поучаствовать, потешиться над этим паникером Левоном, перекинуться с братом колкостями по поводу Итты Элиман, а заодно всласть наскакаться по туманным полям Девании. Осень уже на пороге. И осень требует таких широкой души заездов, чтобы вдоволь надышаться прелой землей, скошенными полями, холодной лесной пряностью, испытать, устать и замерзнуть, а после — уют и треск дров в камине, ну или даже и без камина. Просто тепло.

Лора шила с самого утра, ей нужно было успеть расставить платье для одной аспирантки в положении. Платье было сложного серого цвета, оно струилось из-под иглы швейной машинки на Лорины колени. Эрик присел у стола, сначала положил щеку в кулак и стал любоваться Лорой.

А потом прилег на ее чистую постель прямо в ботинках и куртке. Устроил руки за голову и подумал. Вот так бы и хорошо жить. Когда-нибудь. Добрая жена, которая всегда рядом, хлопочет, греет... Все у него в кармане, если рассудить, и нет причин к печали. И даже глухой пан Шафран, с его кодовыми замками лоринова целомудрия где-то далеко в столице, ага. А Лора вот тут, рядышком, любит его...

Эрик мысленно показал пану Шафрану длинный нос, сложенный из двух ладоней.

Под мерный стук швейной машинки и шуршания платья он и заснул.

Проснулся и не увидел ее рядом — видимо, ушла на занятие. Огорченный, заснул вновь.

И снова проснулся, когда она уже вернулась и сидела рядом, положив руку ему на грудь. Переплел с нею пальцы, поднес ее крепкую, теплую ладонь к глазам, потом к губам, уснул, целуя ее руку.

Спустя какое-то время очнулся снова, и не ограничился рукой, погладил непокорную Шафран по щеке, обхватил за шею и склонил ее голову к своей почти что насильно, поцеловал страстно, горя глазами от того, как все прекрасно складывается и совершенно точно сложится... Еще одно-два таких пробуждения рука в руку с ней, и он овладеет ею прямо сегодня, прямо на ее собственной девичьей кроватке...

Его везение рано или поздно должно было свести их в такой ситуации... Он верил.

И вот... сгустилась тьма.

Видимо, он доспал до сумерек, и уж теперь-то, под их покровом Лора точно решится сломать эту стену меж ними, давно не дающую ей ничего, кроме мучительного, стыдного, неисполнимого желания.

Эрик открыл глаза и стал бледен: ничего это были не сумерки, ни разу. Просто лиц над ним стало больше, и ни одно из них не было лорино. Лора стояла в углу, красная от стыда и ужаса, с платком у губ, дрожащая.

А над Эриком нависали три фактурных мужских лица, очень неприятных.

Он вскочил на постели, две тяжелые руки мгновенно легли ему на плечи справа и слева.

— Эрик Травинский? — спросило его бородатое, дышащее перегаром лицо. — Гляди-ка! Художник! Вот так так!

— А... кто... А что? — забормотал Эрик в полной прострации. — Какой художник?

— Ну как какой? Ясно, почему тебя так занимали подробности ограбления преподавателей. Выспрашивал, рисовал. Клоун!

— Эээ... Я не... — замотал головой Эрик. — Да вы. Вы это... С братом меня попутали, наверное. Я вообще вас в первый раз вижу...

Бородач сурово встряхнул перед его глазами гвардейским жетоном.

— Спокойно. Ты же Эрик Травинский? Девушка подтвердила.

Эрик растерянно покосился на Лору.

— Я... да... я Эрик Травинский, да... Я случайно сюда зашел... после ночной вахты... спросонья ошибся дверью... я не должен здесь быть, — залопотал он вполголоса.

— Это нам без разницы..., — сказал бородатый. — Ты у нас по делу. Лошадку белую помнишь?

— Лошадку? — Эрик покраснел, не зная что сказать.

История с лошадкой была уже достаточно давно и закончилась совершенно по-идиотски. Соврать что-то на эту тему не представлялось возможным — он не знал, что именно.

— Лошадку, ага, — кивнул бородатый с некоторой досадой и сказал своим подручным: — Принимайте.

Эрика подняли с лориной постели и туго связали ему руки. Одутловатый гвардеец, которого Эрик частенько видел на посту у ворот, взялся за его рукав и бесцеремонно сорвал зеленую повязку.

— Еще и при исполнении, — проворчал он.

Эрик похолодел и совершенно лишился своего обычного красноречия. Он посмотрел на Лору, но Лора, отшатнувшись в полуобмороке, не сводила глаз с окна... лишь бы там не было нежданных свидетелей... пусть они будут не там, а где-нибудь на лекции... пусть вообще никто не видит, как младшего Травинского выводят из ее комнаты и не сделает неизбежных выводов...

Невидимая стена пролегла теперь меж ними. То, что обязательно должно было случиться между ними сегодня, в густых пряных сентябрьских сумерках, видимо, было им не суждено, и суждено ли будет вообще?

Вывели его споро и гуманно, через кастелянскую каморку, мимо больших деревянных лоханей для стирки и верениц веревки с сохнущим бельем и платьем.

Бородатый подсадил Эрика на ту самую белую лошадку, зафиксировал его связанные руки на седле.

— Я капитан гвардии Савва Годэр, — сказал он Эрику. — Не пытайся мне соврать, сразу тебя предупреждаю.

Он оседлал своего вороного, не выпуская повод Эриковой лошади, и тронул. Двое гвардосов сели на своих лошадей и поехали слева и справа от арестованного Эрика.

Без особой спешки, маленькими улочками Клячкиного Посада, минуя знаменитый поворот к пролому в стене, они добрались до Северных ворот, и пустились галопом.

Эрик, в непроходящей прострации, с трудом соображал что происходит.

Лошадка, которую он в начале войны подрезал в больнице святой Теломеразы, аукнулась ему совершенно неожиданно.

Лошаденка, конечно, не то чтобы какое редкое сокровище, хоть и белая, но беспородная, с пегими и темными пятнами на брюхе и ногах. Да и не молодая уже, если сравнить с рыночной торговкой средних лет, будет самое то. Разбитная, прожорливая, ленивая. Немудрено, что за ней особенно никто не приглядывал в Алъере, там, где Эрика угораздило в первый, но далеко, далеко в не в последний, раз сыграть в конокрада.

— Ну, рассказывай, — царственно повелел капитан Годэр, доставая из кармана яблоко и перочинный нож.

Они остановились на лесной поляне недалеко от северной дороги, под большим дубом, которых тут, в этой части пути росло великое множество. Двое подручных Годэра расположились полукругом, руки их лежали на эфесах. Все было серьезно.

Руки Эрика Травинского оставались связаны, едва разношенные им башмаки сбросили с его ног, чтобы не вздумал ударить лошадь в бока каблуками и ускакать.

— Я знать не знал, что эта лошадь гвардейская. Я только потом увидел клеймо, — сказал Эрик, искренне не желая злить этих людей.

— Потом... Когда?

 — Когда доехал до дома...

Годэр переглянулся со своими подручными, мордатым и вторым, болотисто-бесцветным. Этот второй даже выглядел как-то опаснее самого Годэра и его мордатого бойца.

— Так ты что, конокрад? — спросил этот второй шелестящим змеиным голоском.

— Нееет... нет, — смешался Эрик и как-то жалко хохотнул. — Нет, просто очень была нужна лошадь... очень сильно, вопрос жизни и смерти...

— Зачем тебе лошадь? — спросил Годэр и откусил кусочек яблока.

— На фронт я хотел сбежать, — вытащил Эрик свой единственный козырь. — На войну... Еще не было военного положения, но все уже знали, что война. И я решил — сделаю что-нибудь полезное на каникулах... может в гвардию запишусь...

— Как-то это все неубедительно, — покачал мордатый своей мордатой головой. — Ты лучше скажи, куда вы хабар дели.

— Какой хабар? — Эрик широко раскрыл глаза.

— Да вот такой, — капитан Годэр извлек из походной сумы свиток желтоватой бумаги, развернул его на чуть ли не метровую длину. — На пятнадцать тысяч уже наработали, карапузы. Мелочевка конечно в основном, но время-то военное...

— Да подождите, — упавшим голосом отвечал Эрик.

— Чего же ждать, — неприятно улыбался Годэр. — Все же понятно, идеальное прикрытие, дружина, сторожа порядка и покоя. Кто из вас, стервецы, еще в этом деле?

— Да вы с ума сошли, — сказал Эрик, не веря своим ушам. — Вы что... считаете меня... считаете что я...?

— У нас улика, — скучно ответил Годэр. — Та самая лошадь, на которой ты теперь сидишь. Прошлой ночью она возила одного из грабителей, из-под него эту лошадь и вынули. А ведь это твоя бывшая лошадь. Ты на ней ездил.

— Да что вы мне голову морочите, — разозлился Эрик, переминая связанные руки. — Спросите у этого грабителя, где он взял эту лошадь, при чем здесь я?!.. Я ее в глаза не видел черт знает сколько времени. Чановские молодцы увели ее из Туона вместе со всем остальным своим имуществом. Это же гвардейская лошадь... Вот у них и спрашивайте.

— Ровно лепишь, кудрявый, но не ты первый, — пророкотал мордатый стражник. — Мы спрашивали у тебя в общаге, кто тебя видел в ночи когда случились ограбления. Ни в одну из этих ночей ты не ночевал у себя в комнате. Ночная птица, значит?

— И в прошлую ночь тебя тоже ни сном ни духом, — заметил Годэр. — Где ты был прошлой ночью?

— Да мы же... черт побери, да развяжите же меня! Мы всю ночь искали похищенную... пропавшую... студентку. Дамину Фок. Все мы, целой дежурной сменой... Облазили весь феод...

— Кто «мы»? — прошелестел тот, второй, цвета болота. — Давай поименно.

— Баба в деле, — присвистнул мордатый. — Будет попроще.

— Ну не знаю, не знаю, — пробормотал Годэр. — Наглотаемся пыли.

— Знаете что... — сказал Эрик, что-то совсем неприятное поняв об этих людях, — подите-ка к ведьмам, все вы! Поименно выясняйте в нашем ректорате, мы университетская дружина, и вам не подчиняемся!

— Вот как? — Годэр недобро сощурился. — Напрасно ты так с нами, у нас ведь тоже нервы. Мы можем к ректору твоему так зайти, такого понарассказывать, что тебя выпнут с университета через пять минут...

— Не бери на понт, начальник, — осклабился Эрик и заговорил совсем иначе. — Я общий любимец, честный малый. Я однажды снял шляпу с короля. У меня три дамы в прикупе. Скажи, на кой хрен мне отнимать цацки у пожилых людей?

Мордатый и болотистый рассмеялись, каждый по-своему гадко, а Годэр просиял, улыбаясь исподлобья.

— Ладно, отложим пока... Занавес артисту, погнали на базу.

На голову Эрика мордатый стражник набросил черный шелковый мешок — четким натренированным движением.

Эрик выругался и задергал головой. Получил увесистый подзатыльник ручищей мордатого и затих. Повод его злосчастной белой кобылы все еще был у Годэра, руки крепко привязаны к луке седла. Но теперь было совсем, совсем ничего не видно.

(эпизод, черновик, текущая работа)