Степень реалистичности

Не в смысле «такое может / не может происходить», а в смысле узнавания мира (этого, нашего мира) в тексте. Есть очень «узнавательные» тексты, которые буквально отражают, зеркалят – и есть «условные», когда киваешь-понимаешь, что это схема, постановка, модель.

Мне всегда хотелось делать разного рода (и пропорций) миксы, что-то промежуточное. Допустим, на узнавательную основу поставить фильтр искусственного, наигранного, пьесковости. Так я сделала в «Миле», например. Там не люди, но и не куклы, ни те ни другие такими не бывают. «Укукленные» люди какие-то. И солнце так не светит. Это солнце плюс какой-то «доп. источник», очень жёлтый, желтющий и... странный.

В «Саулене» я сильно снизила узнавательную часть. Не критически, но сильно. А поскольку именно узнавательная часть отвечает за читательскую динамику, за «механику» чтения (только имея возможность узнавать, соглашаться, мол, «да, я это видел, это именно такое», мы и движемся по тексту, полное неузнавание = полный стоп), рассказик стал странно почти-статичным. Не то что сюжет не идёт или ничего не происходит, а сама ткань, атмосфера, мир текста стали трудноподвижными, останавливающимися – как застывающее стекло.

И в этой «трудноподвижности» какие-то быстрые токи пробегают – искренности, настоящести (настоящее – именно быстрый ток, а истина так вообще мгновенна, см. Мамардашвили)).

Я сейчас даже не о себе пытаюсь сказать, просто на своих текстах могу говорить не только о том, что сделано, получилось (ну, или мне кажется, что получилось)), но и том, чего изначально хотелось, что делалось.

Вот такие вещи мне гораздо важнее всяких завязок-развязок (хотя и завязки-развязки никто, конечно, не отменял). И всё-таки я думаю, что ключевое слово тут не «мне», а «важнее».