Фильм "Анна и Командор". Всесильна ли любовь? Часть 2

Сценарист, а следом и режиссёр с оператором - снова, подчиняясь ограниченности хронометража фильма и клиповости представления, показывают нам Командора на рабочем месте - на полигоне, во время испытаний неких "установок". 

Да, в Советском Союзе секретность блюлась. Иногда, даже довольно часто - слишком сильно блюлась. Но... Эпизод на КП полигона проявляет важный момент: Командор не способен реально, собственноручно, собственными усилиями, личным трудом организовать должным образом работу вверенного ему института. Реально - не способен. Зато он способен на одном дыхании привычно, артистически провозглашать прописные истины, лозунги и удобные идеологически выверенные и приемлемые формулировки. 

Между тем "мы не знаем" - это фраза, озвучивание которой недостойно крупного учёного, тем более - руководителя института оборонного профиля. Это - то самое преступное "немогузнайство". Институт, руководимый Командором, на полигон представил всего две штуки однотипных "установок", а не пять десятков разнотипных. То есть эти две установки в институте не были "вылизаны" до состояния хирургической чистоты и абсолютной полной реальной пригодности не только к испытаниям, но и к практическому, тем более - боевому применению. И Командор, как какой-нибудь чинуша царских времён сразу говорит о трёх месяцах будущей необходимой работы над выяснением причин неудачи полигонных испытаний, но по его тону ясно, что трёх месяцев будет мало. А значит - будут новые провалы в испытаниях и новые возвраты на опытное производство в институт. И так - "ещё раз, ещё раз, ещё много-много раз". Потому никакие словеса Командора о том, что, дескать, известно, "сколько стоят три месяца работы нашего института" и словеса о том, что "нельзя забывать о том, за чей счёт мы всё это делаем" не стоят даже сотрясённого этими словесами воздуха. 

Командор давно уже не двадцативосьмилетний членкор, а более чем сорокалетний зрелый мужик, генерал и директор института. Он слабеет, тупеет и глупеет, теряет хватку, испытывает недостаток энергии и занимает, если уж совсем честно, не своё место. Его реальный нормативный "потолок" - руководитель какой-нибудь мелкой лаборатории в том же институте, но никак не кресло директора оборонного института. На более низком уровне Командору пришлось бы не языком молоть в почти непрерывном режиме, а заниматься собственноручно многомерной черновой работой - почти постоянно. А он больше делает вид, чем делает что-либо реально и существенно, увы.

Не будучи способен реально кардинально улучшить работу всего института в целом, Командор делает то, что сделал бы на его месте любой мелкий хозяйственник, не обладающий членкорским статусом и генеральскими погонами - разводит семейственность. Проще говоря - Командор берёт к себе в институт собственную жену, наплевав на то, что согласно советскому законодательству запрещается совместная работа родственников на одном предприятии при прямом подчинении одного родственника другому. Ясное дело, формально Анна подчинялась Командору как сотрудник института - реально и чётко согласно иерархии и штатному расписанию - попробовала бы она безнаказанно повозникать против босса. 

И тут сценарист, режиссёр и оператор показывают нам одну из причин того, что раз за разом институт, руководимый Командором не выполняет возложенные на него функции должным образом - вместо напряжённой и результативной постоянной работы над порученным заданием сотрудники имеют возможность, а главное - время для озвучивания сплетен. Казалось бы, какая разница Анне, какую тему закрыл Командор, но нет - наплевав на необходимость выполнения должным образом служебных обязанностей, должностных обязанностей, Анна опускается до чисто бабской тактики - она с наслаждением погружается в отслеживание и даже прямое участие в деле, которое её в нормативе никоим образом не касается. Ну закрыл Командор тему некоего Степаняна, так ведь не твою же тему он закрыл, чего возникать-то. Анна, неспособная качественно и результативно работать на вверенном ей участке, любящая посплетничать в служебное время, с радостью отвлекается от необходимости соответствовать строгим требованиям, предъявляемым к сотруднице оборонного института.

В фильме чётко и ясно показана готовность и способность Командора идти по трупам, проявлять потрясающую упёртость и откровенную негибкость. И одновременно - показана вся виновность Командора в откровенном бардаке, царящем в институте. С каких это пор директор института должен отчитываться перед визитёром о том, почему он не смог его принять? С каких это пор он должен напоминать подчинённым о том, кто конкретно какими вопросами занимается? И с каких это пор директор института должен напоминать своей жене - всего лишь младшему научному сотруднику о субординации? Если все эти моменты в реале жизни и деятельности учреждения присутствуют - в этом учреждении реально царит полный бардак.

Доходит ведь до странного - у директора одно представление о ситуации, у его сотрудников - другое, а у его жены - третье. И все эти представления сосуществуют и как-то, пусть и не всегда безопасно - уживаются. Именно вот такое "уживание"  и является ещё одной причиной продолжающихся неудач института на полигонных испытаниях.

Прямо классические крыловские "лебедь рак и щука". Только от этой - в который раз воплощённой в реальность классики - больно и горько. 

Что вообще значит "личная тема"? Зритель видит в фильме - пусть и обзорно - государственный оборонный институт. Он, этот институт, не может разрабатывать какие-то "личные" темы, продвигаемые некими отдельными сотрудниками. Не может - в нормативе. Оказывается, норматива в институте, руководимом Командором, давно уже не наблюдается. Сначала директор института - Командор - позволяет Степаняну разрабатывать личную тему, потом эту тему закрывает "на полном скаку", объявляя, что теперь лаборатория Степаняна работает только на "установку". И прям как некий божок заявляет "пока директор здесь я и вы будете делать то, что я посчитаю нужным". 

Непоследовательность, непрофессионализм и откровенная глупость Командора, заимевшего по статусу директорства генеральские погоны, зашкаливает. И Командор теперь мало напоминает двадцативосьмилетнего молодого человека, достигшего всего-то в двадцать восемь лет уровня члена-корреспондента Академии Наук. Командор вообще теперь реально воспринимает институт как свою личную частную лавочку, а не как учреждение, выполняющее задачи, поставленные Министерством Обороны, Советом Министров и Генеральным Секретарём ЦК КПСС. Командор явно зарвался. 

В представлении Анны "всё было гораздо проще и больнее для Саши". Да, больнее. Только потому, что "Саша" - Командор - возомнил себя барином, а сотрудников руководимого им института - бесправными и бессловесными холопами. А когда холопы начали возникать, сопротивляться и отстаивать свои права, барин рассвирепел и начал показывать свою барскость. 

В эпизоде "на испытаниях" в фильме есть момент, когда Командор докладывает о своих дальнейших действиях после провала института на испытаниях "установок" некоему генерал-лейтенанту. Сам же Командор - всего лишь генерал-майор и он-то отлично разумеет, что никто ему не присвоит генерал-лейтенантское звание, если он останется на посту директора института. Более того - генерал-лейтенант, перед которым Командор вынужден тянуться и рапортовать как на плацу, вполне может понизить Командора в звании и даже в должности. 

Одновременно обращает на себя внимание в этом же эпизоде то, что генерал-лейтенант не желает да и не собирается оказывать какую-либо поддержку своему младшему по званию и должности коллеге после очевидного провала на испытаниях. Как говорится, очередное яркое подтверждение максимы, согласно которой "у победы - много отцов, а поражение - всегда сирота". Командору жутко некомфортно чувствовать себя сиротой в ситуации поражения, вот он и "переводит стрелки" и отыгрывается на зависимых от него подчинённых - опогоненных и неопогоненных. 

Он готов "пойти по трупам", чтобы вывернуться из опасной ситуации запрограммированности провала на будущих испытаниях - неявно сценарист и режиссёр с оператором показывают нам, что Командор чётко знает: ряд сотрудников вверенного ему института в очередной раз крупно недоработали и в нормативе должны быть осуждены на длительные тюремные сроки с лишением статуса и наград. Но допустить такое в реале для Командора означает прежде всего самому возглавить "группу осуждённых". Командор знает, что вышестоящие его так или иначе, но сожрут и не подавятся, а значит, ему самому надо жрать нижестоящих и при этом постараться не подавиться.

Именно для этого он противоправно закрывает тему Степаняна, пытаясь сконцентрировать институтские ресурсы и возможности - в пожарном порядке - на теме, грозящей - в случае очередной неудачи - именно ему очень крупными неприятностями.

Степанян, кстати, чётко и полно чувствует страх Командора. И не отступает потому от своего решения уйти. А Командор - он пытается манипулировать Степаняном, понимая, что уход Степаняна лишит институт резерва "батраков", который можно почти мгновенно бросить на заделывание очередной "пробоины" в имидже оборонного проектного учреждения. 

Командор давит на Степаняна даже отказывая ему в праве называться и считаться другом, что уже вообще находится  за любой гранью нормативных служебных взаимоотношений начальника и подчинённого. Получается, что за несколько лет Командор развёл во вверенном ему институте не только семейственность, но и кумовство по принципу "рука руку моет". 

Командор боится прежде всего за себя, за свою собственную безопасность, за свои личные удобства, за своё личное благосостояние. Боится крайне ощутимо, предельно ощутимо, по-животному. Его страх настолько силён и всеобъемлющ, что он заявляет Степаняну - вслух, громко, совершенно открыто о том, что подачей заявления об уходе тот "всё перечёркивает" - "и работу, и дружбу". 

Если бы Командор не боялся по-животному за своё личное благополучие и за свою личную безопасность - он бы так со Степаняном не говорил.

Имея такой реальный и глубокий беспорядок во вверенном ему институте, Командор отчаянно, остро нуждается в надёжном тылу. Который для него олицетворяет Анна - безопасная для него в профессиональном, служебном, должностном, карьерном плане. И она, что называется, "рада стараться". Заводит стандартный разговор о том, что неплохо бы ей родить для Командора сына. Она не просчитывает ситуацию, говорит о том, что "буду рожать тебе каждый год", хотя предельно ясно, что в сорокалетнем возрасте такой марафон для женщины - смертельно опасен. 

Анна выдаёт желаемое за действительное - и мысленно и словесно. Она пытается ушедшему из института Степаняну доказать, что тот поступил подло, предательски, утверждает, что Командор поступал правильно, меняя свои решения. Анна не понимает, точнее - не хочет понимать и осознавать, что одно дело - решения исполнителя и другое дело - решения руководителя. Если руководитель института сначала допускает беспорядок в работе института над "установкой", а потом "идёт по трупам" в попытке "заткнуть пробоину" ценой перевода других людей от работы над одной темой на работу с другой темой, то это - недопустимо для руководителя института, обязанного мыслить стратегически, а потом уже - тактически. 

Решение бросить лабораторию Степаняна на работу с "установкой" - оно тактическое, вызвано осознанием Командором того простого факта, что работа над "установкой" во вверенном ему институте велась и была организована не должным образом, а тяп-ляп. Опасаясь того, что вышестоящие армейские и чиновничьи инстанции заинтересуются выяснением того, "за чей счёт этот банкет", Командор идёт на сплошные нарушения, чтобы постараться выглядеть лучше, чем он есть на самом деле. Прежде всего он сам.

Командор развивает бешеную деятельность - у зрителя, благодаря усиленной клиповости создаётся полное впечатление, что кроме как "установкой" огромный институт ничем больше не занимается, хотя в реальности чаще всего дело обстояло прямо противоположным образом. Командор лично обходит лаборатории, моментально назначает нового - вместо Степаняна - заведующего лабораторией - некоего Куприянова и даёт ему роскошный срок в две недели для представления в письменном виде анализа причин неудачи на испытаниях установки. Две недели! Такой анализ должен в нормативе делаться максимум за двое суток, а тут - две недели. 

Это обстоятельство со всей определённостью доказывает, что Командор понимает: он собрал в институте не самые лучшие и не самые мощные кадры из всех возможных, что, собственно и является очередной причиной провала "установки" на испытаниях. Подбор кадров для лучшего выполнения поставленных задач - прямая обязанность высшего руководителя структуры, а Командор развёл и кумовство, и семейственность, позволил сотрудникам заниматься сплетничеством и работать спустя рукава.

"Лучшие в мире сотрудники" - так, если верить Анне, отзывался Командор о своих коллегах по институту. Очередной пример хронической выдачи желаемого за действительное, к сожалению. У Командора не было лучших в мире сотрудников, поскольку и он сам не являлся лучшим в мире сотрудником некоего оборонного института. Честолюбие, как беспощадно свидетельствует Анна, Командор тоже не считал недостатком или грехом, он сам был весьма честолюбив.

Честолюбие и погубило - в том числе - Командора. Он настолько сконцентрировался на работе в институте - хотя и без особого успеха, что в своём доме пустил многое на самотёк. Заявляя - на словах, что мужик должен делать всё сам, он так и не нашёл времени на то, чтобы отремонтировать кран. И в очередной раз самолично мотанулся на испытания "установки". Всего лишь на пять дней, как уверял - безответственно и голословно. 

Анна потом, чуть позже, говорит драматургу: "Он всегда должен был делать всё сам, он торопился". Эта торопливость и это стремление к самоделкинству в конечном итоге и привели Командора к гибели. 

Казалось бы, зачем директору института самолично идти к замолчавшей не вовремя "установке"? Да, он, как учёный может что-то понять, но вот успеет ли он понять всё полностью.... А "установка" - взорвалась. Тем самым подтвердив, что Командор своим стремлением всё делать в одиночку, самостоятельно, лично, загубил не только свою собственную жизнь, но и репутацию и мощь проектного военного оборонного института. 

Степанян, ученик Командора, проработавший рядом с командором полтора десятка лет, "перерос свою лабораторию". Казалось бы, обычное, предсказуемое развитие событий. Но к этому варианту развития событий Командор оказался физически и психически не готов. Интеллектуально он остался на уровне двадцативосьмилетнего члена-корреспондента Академии Наук. Возможно - крупного и сильного теоретика. А вот как практик, как руководитель крупного научного подразделения он оказался - раз за разом - очень слаб и проблемен.

Слабость Командора - очевидна ещё и потому, что он - в силу загруженности в институте - крайне редко и очень недолго бывал дома. И мало что по дому делал собственными руками. Если, конечно, не считать "украшательства" в виде тележных колёс, выделывание которых очень злило Анну. 

Не реализовавшись как домохозяин, как отец и как руководитель института, Командор фактически не вырос сколько-нибудь заметно над собой двадцативосьмилетним. К сожалению. И этому "невырастанию" любовь противостоять так и не смогла. Глупо выглядит "драматург" Смоктуновский, натужно, подняв взгляд куда-то вверх, произносящий монолог о том, что мир держится на любви. 

Если бы Командор любил свою работу должным образом тогда, когда он стал директором оборонного института, он бы не допустил такого беспредела и беспорядка в его стенах. Если бы Командор любил Анну должным образом все полтора десятка лет, он бы не препятствовал Анне в её стремлении к самореализации, к самосовершенствованию, не брал бы её в штат своего института, а предоставил полную самостоятельность и свободу. Если бы Командор любил свою дочь должным образом, он был бы крайне внимателен к ней. По меньшей мере он бы постарался, чтобы у неё была сестричка или братик. 

В трагедии, постигшей Анну и Командора, как в зеркале отражается трагедия народов Советского Союза. Семьдесят пятый год, восемьдесят пятый год, девяносто пятый год. Двадцать лет до развала государства и страны, а проблем, вопросов и опасностей - даже пересчитать сложно, не только перечислить. 

Люди раз за разом сталкивались с необходимостью соответствовать высоким требованиям как в быту, так и на службе, но их никто не учил тому, как реально можно соответствовать таким сложным требованиям на практике. Все, почти все граждане СССР наловчились автоматически произносить вслух прописные истины, лозунги и правильные слова, но никто - почти никто - не озаботился воплощением всей этой мишуры в практическую реальность.