К флэшмобу "Встречи с дикими животными"

К флэшмобу "Встречи с дикими животными", организованному BangBang, мне просто грех было не присоединиться. Все-таки одной из исходных задач, которую я ставил перед собой несколько лет задач, было познакомить читателя с живой природой. И вот перелистал я написанное... Знаете, а вот того, что, вероятно, ждут от участников флэшмоба, у меня не нашлось -- ни схваток с грозными хищниками, ни приручения диких зверей... Крупных зверей у меня пока вообще не появлялось (дальше, впрочем, посмотрим). А что есть? Есть птицы, насекомые, пауки, мелкие зверьки. Есть сцены натуралистических наблюдений (не путать с натуралистическими сценами ): героиня-то -- студентка "естественного" факультета. Ну и есть просто случайные эпизоды -- может быть, в чем-то забавные. Вот это-то я и принесу. Всё будет из впроцессника. Похожее есть и в опубликованном -- но не буду перепощивать в блог. Кому интересно -- да найдет самостоятельно!

Итак.

1. Немножко орнитологических наблюдений.

Между тем подгоняемая попутным ветром «Дон» уверенно направлялась к берегу. И чем ближе тот делался, чем у́же становилась полоса воды, отделявшая его от корабля, тем проще оказывалось Таньке прятать глаза от солнечных зайчиков. Теперь она уже могла не только слушать птичьи голоса, но и без мучений разглядывать самих многочисленных пернатых – и величественно паривших над водой, и разгуливавших по прибрежным пляжам, и толпившихся в расселинах скал. У Таньки глаза разбегались от разнообразия птиц: среди них были и легко узнаваемые после экскурсий мэтра Финна Мак-Килху, и виданные прежде только на рисунках, и даже совершенно незнакомые. Здешние крупные чайки отличались от британских не только низкими голосами, но и ярко-желтыми, а не розовато-бурыми,как полагалось, ногами. Однако нрав у них оказался тем же самым – отчаянным, разбойничьим.

Вот одиноко парившая олуша – вопреки Танькиным ожиданиям, вовсе не белая, а темно-бурая в светлую пестринку – видимо, совсем молодая, еще не успевшая обзавестись «взрослым» оперением, – покружив над волнами, внезапно сложила крылья и стремительно бросилась в воду. Вскоре она вновь показалась на поверхности. Захлопав крыльями, олуша понеслась по воде, затем взмыла вверх. А еще через мгновение вдогонку ей бросилась нахальная разбойница-чайка. Быстро нагнав олушу, чайка вцепилась ярко-желтым клювом в кончик ее крыла. Та изогнулась, судорожно дернула головой, и из ее раскрывшегося клюва вдруг вывалилась небольшая серебристая рыбка. До воды рыбина долететь не успела: чайка поймала ее в воздухе и, тотчас же круто развернувшись, понеслась к берегу.

Ошеломленная Танька смотрела на печально летевшую вдоль берега олушу, осмысливая только что разыгравшуюся перед глазами маленькую драму. Сострадание к ограбленной птице удивительным образом мешалось в ее голове с азартом натуралиста. Вообще-то о подобных выходках чаек мэтр Финн когда-то рассказывал, но, как известно, одно дело – услышать о чем-то примечательном из чужих уст, и совсем другое – увидеть это собственными глазами.

2. А теперь наблюдения энтомологические.

Танька полулежала, прислонившись затылком к сероватой, испещренной глубокими трещинами и покрытой зелеными пятнами мха коре. Над ее головой нависала толстая, причудливо изогнутая ветвь, покрытая узкими листьями, немного похожими на листья ветлы. Тут и там среди листьев виднелись скопления буровато-зеленых плодиков, формой и размером напоминавших ягоды ядовитого сладко-горького паслена. Плодики казались подозрительно знакомыми. Но опознать их Таньке никак не удавалась: голова у нее по-прежнему болела, кружилась и очень туго соображала.

А потом кто-то некрупный – то ли большой жук, то ли мелкая ящерка – деликатно заскребся коготками по древесной коре совсем рядом с ее ухом. Безотчетно – какое уж тут любопытство, когда шумит в ушах и раскалывается голова! – Танька повернулась на звук – и испуганно отшатнулась.

Сгорбленное желтовато-бурое существо размером чуть побольше майского жука, не то насекомое, не то рак, размахивая похожими разом и на клешни, и на крючья пожарных багров передними ногами, деловито карабкалось по стволу возле ее лица. Сначала Танька даже не поверила своим глазам: существо показалось ей бредовым виде́нием, призрачным порождением перегретого мозга. На всякий случай она моргнула. Существо и не подумало исчезать, а когда Танька надавила пальцем себе на веко – честно раздвоилось.

Между тем безумие продолжалось. Высоко над Танькиной головой что-то скрипуче скрежетнуло, потом послышался жужжащий звон, быстро сделавшийся нестерпимо громким. Всверливаясь Таньке в уши, с кроны понеслось однообразное, словно издаваемое неким механизмом, пронзительное «ци-ци-ци-ци-ци-ци-ци». Птица? Или, может быть, какой-нибудь здешний кузнечик?

Не утерпев, Танька попыталась высмотреть в листве таинственного певца. Однако стоило ей задрать голову, как всё сразу же поплыло перед глазами, а к горлу подступила легкая тошнота. И все-таки она сумела одержать маленькую победу: таинственный певец отыскался! На толстой ветке примостилось странное насекомое, похожее сразу и на огромную муху, и на ночную бабочку: лобастое, пучеглазое, со стеклянно-прозрачными крыльями и толстым буровато-серым телом. Насекомое почти не двигалось, лишь изредка переступая короткими цепкими ножками. Оно вовсе не терло ими по крыльям и самими крыльями тоже не шевелило, так что было совершенно непонятно, с помощью чего оно издавало звук. Но оглушительный звон совершенно определенно исходил именно от него: уж Танькины-то уши обмануться не могли!

И снова Таньку захлестнуло чувство досады. Конечно, странное, совершенно незнакомое насекомое следовало бы поймать – но, похоже, особо надеяться на это не приходилось. Дело было даже не в Танькином самочувствии: заставить себя подняться она, наверное, смогла бы. Но до певца ей все равно было не дотянуться: слишком уж высоко тот устроился. Оставалось лишь одно: попытаться стряхнуть насекомое на землю. Правда, скорее всего, оно не упало бы, а попросту улетело: вряд ли такие большие, роскошные крылья были у него только для красоты.

Но так или иначе, а сейчас ей требовался помощник.

– Лиах! – тихо позвала Танька.

– Я тут, леди ши! – рявкнул тот в ответ со всей мочи – хотя стоял под соседним деревом, буквально в пяти шагах. Разумеется, насекомое тотчас же замолчало – однако пока все-таки осталось сидеть на прежнем месте.

Танька замерла в ужасе.

– Не шуми, пожалуйста, – жалобным шепотом попросила она.

– Что? – так же громко переспросил Лиах и немедленно хрустнул подвернувшейся под ногу сухой веткой.

Насекомое сорвалось с места и, быстро замахав крыльями, унеслось прочь.

– О-о-о!.. – обхватив руками голову, Танька горестно застонала.

Лиах хмыкнул, недоуменно пробормотал:

– Да что такое стряслось, леди?..

– Ну... – замялась Танька. – Лиах, я тебя лишь об одном попрошу. Если я скажу, чтобы было тихо, – пожалуйста, не шуми.

– Хорошо, леди, – пожал плечами тот.

И он замолчал, с угрюмым видом уставившись в зеленую траву под ногами.

Танька тоже замолчала. Вскоре, немного поостыв, она уже сама стала жалеть, что затеяла весь этот разговор с Лиахом. В конце концов, откуда было знать военному моряку о натуралистических наблюдениях и пополнении зоологических коллекций? Да и насекомое в самом деле оказалось неплохим летуном, так что хоть без Лиаха, хоть с Лиахом – а так просто поймать его все равно не удалось бы.

– Лиах, – снова позвала она.

– Да, леди ши, – осторожно откликнулся моряк. Голос его прозвучал теперь заметно тише.

Танька ободряюще улыбнулась.

– Ага, вот так. Спасибо!

И, не удержавшись, тихо вздохнула.

– Вы уж меня простите, леди ши, – вдруг вымолвил Лиах. – Я ведь простой рыбак с Лох-Махона, в ваших колдовских делах ничего не смыслю.

– Да какая из меня колдунья? – улыбнулась Танька в ответ. – Помнишь, ты сказал, что я лекарка? А я даже о себе-то не позаботилась, от солнца не убереглась!

Лиах вдруг смутился, его и без того бронзово-красное от загара лицо сделалось совсем пунцовым.

– Ох, леди ши, – отозвался он, с виноватым видом опустив голову. – Кабы я знал тогда, кто вы на самом деле...

«Может, и хорошо, что не знал», – привычно подумалось Таньке. Впрочем, вслух она ничего не сказала. Моряк вызывал у нее симпатию, обижать его не хотелось. От его певучего мунстерского говорка было тепло и уютно – даже несмотря на не проходившие тошноту и головную боль. «Лох-Махон – это ведь где-то недалеко от Корки, а значит, и от родных мест Орли», – сообразила вдруг Танька. И снова она промолчала – не решилась спросить Лиаха, не знает ли тот случайно маленькую, теперь уже совсем опустевшую деревеньку Иннишкарру.

– Вы только скажите, чем вам помочь, – я всё сделаю, леди ши, – помявшись, произнес вдруг Лиах.

– Да нет, ничего пока не нужно, – отозвалась Танька и, на всякий случай улыбнувшись, добавила: – Ты только больше не шуми, пожалуйста!

В ответ Лиах покладисто кивнул:

– Хорошо, леди.

Обиды в его голосе вроде бы не было, так что Танька облегченно вздохнула. А Лиах ненадолго задумался, а затем предложил:

– Давайте я схожу дружка вашего встречу!

Не раздумывая, Танька кивнула. Лиах осторожно, явно стараясь не шуметь, отправился в сторону моря.

А Танька встала на колени и, повернувшись к дереву лицом, принялась внимательно осматривать его ствол. Раз уж «певца» она упустила, стоило попытаться поймать хотя бы то чудище с клешнями-крюками.

Как ни удивительно,«чудище» отыскалось довольно быстро. Переместившись на пару пядей вверх по стволу, оно уцепилось за неровности коры и теперь тяжело дышало, ритмично подергивая головой. Странное чувство овладело вдруг Танькой: она впервые в жизни видела подобное существо, и все-таки в происходившем с ним упорно чудилось что-то очень знакомое.

Вскоре спинка у «чудища» сильно вздулась. Спустя еще немного времени она разошлась посередине, и в образовавшейся трещине показалось бледно-зеленое тело. Тут-то наконец всё и встало на свои места. «Чудище» линяло – сбрасывало старую шкурку, подобно бабочке, вылупляющейся из куколки.

Как завороженная смотрела Танька на долгий и явно мучительный процесс превращения. Из уродливой шкурки, так и сохранившей форму прежнего «чудища», медленно выбиралось совсем другое существо – зеленовато-серое, с широким лбом, с выпуклыми черными глазами. Окончательно покинув старую оболочку, существо устроилось рядом с ней и стало медленно расправлять пронизанные редкими светло-зелеными жилками крылья. Вскоре Танька с удивлением узнала в этом существе «певца», очень похожего на спугнутого Лиахом, но совсем бледного.

С замершим сердцем Танька наблюдала, как крылья «певца», сначала совсем крошечные и мутные, становились всё длиннее, всё прозрачнее. И даже когда «певец» окончательно принял взрослый облик, она долго не решалась потревожить его – боялась повредить наверняка не совсем еще затвердевший панцирь.

Наконец Танька решилась. Медленно протянув руку, она аккуратно столкнула «певца» в подставленную ладонь, затем стремительно накрыла его другой – и лишь тогда облегченно перевела дух.

– Привет, Танни, – раздался вдруг у Таньки за спиной голос Олафа.

– Ой, это ты? – радостно воскликнула она.

– Ага, – отозвался Олаф. – Я тут уже давно стою и помалкиваю – боюсь помешать!

– Всё уже, – улыбнулась Танька.

– Я вижу, – кивнул Олаф в ответ. – Давай помогу. У тебя морилка далеко?

Танька тихо вздохнула. Занятая хлопотами вокруг Родри и Серен, она собралась на берег кое-как: не прихватила с собой ни морилки, ни сачка. Пара пустых баночек, впрочем, у нее при себе все-таки имелась – хотя, конечно, куда уж Таньке было до Олафа! Тот, экипировавшийся по всем ботаническим правилам, был сегодня для нее живым укором.

– Достань, пожалуйста, из моей сумки банку, – нашлась Танька. – Хочу сохранить его живым.

Хитро посмотрев на нее, Олаф чуть заметно улыбнулся.

– Я правда хочу, – смутилась она. – Надо же понять, каким способом он издает звуки!

– Звуки? – озадаченно переспросил Олаф и вдруг спохватился: – Ты-то как? Голова прошла?

– Побаливает немножко, – призналась Танька.

– Эх... – вздохнул Олаф. – Ладно. Как со зверем разберемся, сразу тобой займусь!

И он запустил руку в висевшую у Таньки на поясе парусиновую сумку.

Вроде бы ничего лишнего в сумке не было: блокнотик, пара карандашей, пинцет да те самые две баночки. Однако копался в ней Олаф невероятно долго. А всё это время «певец» скребся у Таньки в пригоршне. Танька изрядно волновалась: боялась и упустить его, и ненароком придавить. Успокоилась она, лишь когда баночка была найдена, а добыча – благополучно в нее водворена.

Повертев баночку в руках, Олаф осмотрел «певца» со всех сторон, затем покачал головой.

– Хм… – задумчиво произнес он. – Танни, может, я ее пока к себе положу?

Устало кивнув, Танька опустилась на траву, затем привалилась к дереву и прикрыла глаза.

3. Ну и совсем другая ситуация: герой -- совсем не натуралист, да и не до любопытства ему сейчас.

Замерев, Родри непрестанно вслушивался в пробивавшиеся сквозь деревянную переборку редкие, глухие удары сердца машины. Время от времени ему смутно чудились между ними далекие сердитые голоса моряков. Зато вполне отчетливо он слышал недовольное бурчание собственного пустого живота. Крошечный кусочек мяса, перепавший от ведьмочки, совсем не насытил Родри. Наоборот, он лишь усилил чувство голода. Временами Родри даже жалел, что столь опрометчиво отказался от капусты: в конце концов, гленские ведьмы ею не брезговали. Конечно, от ведьм можно было ожидать и не такого – на то они и ведьмы. Но ведь и сам Родри оказался, как выяснилось, не прост: как-никак, на четверть сид. А может, и больше, чем на четверть: кто знает, от кого была рождена его мать, никогда не знавшая своего отца!

Не успел Родри подумать о своей сидовской родне, как совсем рядом от него послышалось тихое шуршание. Поневоле Родри напрягся. Звук повторился. Затем чуть в стороне с легким постукиванием покатился уголек – видимо, он-то и шуршал, медленно сползая по склону кучи.

Чуть успокоившись, Родри шевельнулся и облегченно вздохнул. В тот же миг что-то теплое коснулось его босой ступни.

Вздрогнув, Родри замер. Кто бы это мог быть – бука, бубах? Или, может быть, прибившийся к запасам угля рудничный гоблин? Как бы то ни было, это явно был какой-то добрый сосед из тех, кто поселяется рядом с людьми. Встречи с таким фэйри Родри побаивался. Слишком много было на его совести проделок, нарочно устроенных так, чтобы люди винили в них славный народ. И теперь всё зависело от того, призна́ет ли волшебный житель этой кладовой в нем свою родню, по праву творящую подобные шутки.

Что делать в случае такой встречи, Родри продумал уже давным-давно. Теперь предстояло претворить этот план в жизнь.

– Я Родри, сын Робина Доброго Малого, внук Альберона, потомок пресветлой Дон, – тихо прошептал он. – Назовись и ты, брат по крови! – и затих в ожидании ответа фэйри.

На случай, если тот не захочет примирения, Родри давным-давно разучил древнее заклинание, выпытанное у старой гвентской ведьмы. Заклинание было на редкость могучим: ведьма посулила, что оно зашвырнет фэйри на берег далекого южного моря и продержит его там четырнадцать поколений. Правда, проверять действие заклинания Родри пока не доводилось. К тому же теперь, уверившись в своем родстве с сидами, он сам опасался под него попасть.

Представляться фэйри не пожелал, но вроде бы и не разгневался – лишь еще пуще завозился-зашуршал возле ноги. А в следующее мгновение по лодыжке Родри скребанули острые маленькие коготки.

Непроизвольно Родри дернул ногой. «Фэйри» испуганно пискнул и шарахнулся в сторону.

«Тьфу, да это же крыса, провались она в Аннон!» – мысленно ругнулся Родри. С юркими и нахальными корабельными крысами он уже не раз встречался за время своих скитаний по «Дон» – но так и не смог к ним привыкнуть.

Коварный зверек-обманщик немного повозился в углу и затих. Родри же еще долго не мог успокоиться: каждый непонятный звук теперь вызывал у него тревогу.