На пороге смерти...

Можно в двадцать пять лет стать всеамериканской знаменитостью, в двадцать восемь — попасть в другой мир и стать рабом, а в тридцать — лежать в клетке, ожидая утилизации. 

Строго говоря, Роберту никто ничего не сказал, но надо было быть законченным идиотом, чтобы не понять смысла происходящего. Пока он находился в полицейском участке, вопросы ему задавали один за другим, но после доставки в Службу адаптации вопросы прекратились, точно так же как и привычные уже тесты. Лишь один раз в его камеру забежал Линкольн Райт, пробормотал что-то вроде «Как же ты так, малыш?», после чего стремительно убежал, оставив его в тишине и покое. Роберт даже задремал, пока его не растолкали крепкие парни, вроде тех, с которых началось его знакомство с новым миром. Ему велели встать, раздеться, самым тщательным образом осмотрели, зачем-то сфотографировали, а потом сняли ошейник.

Роберт понял, что это все.

А потом его вывели в уже знакомый двор, уставленный знакомыми же клетками, вплоть до памятной щербины в бетонном полу, втолкнули в одну из клеток и заперли. 

Роберт уселся на бетон, привалился к прутьям решетки и подумал, что это тоже путь к свободе. И даже самый короткий.

И с осознанием этой истины на него снизошли покой и доброта, а еще щемящая жалость ко всем тем, кто должен был остаться в этом сволочном и безумном мире. Роберту было жаль Макфарлена, жителей Гамильтона, полицейских и даже немного Пат, Ларри и Линкольна Райта. Но больше всех ему было жаль Юнис. Все его неприятности вскоре должны были завершиться, а вот Юнис предстояло с этим жить. 

«Бедная девочка», — пробормотал Роберт. Молодой человек думал, что очень виноват перед Юнис. Он обязан был оттолкнуть ее, должен был скрыть, что испытывает те же чувства, что и она. Их отношения были обречены с самого начала — ну, конечно, свободная и раб. И вот теперь бедную девочку ждало горе и боль… Это было несправедливо, абсурдно и жестоко….

Роберт надеялся, что у Пат хватит совести не называть имя Юнис, что хотя бы от внимания Службы адаптации девочка будет освобождена…  И тогда он сможет умереть спокойно. 

Приговоренный поднял голову и с досадой подумал, сколько же времени ему придется любоваться небом в клеточку. Впрочем, если смотреть на него достаточно долго, расфокусировав взгляд, решетка должна была раствориться в синеве. Роберт постарался поудобней расположиться на бетоне, когда вдруг сообразил, что он не один. Ларри Паркер стоял рядом с клеткой, судорожно вцепившись в решетку.

— А, Ларри… что это тебя сюда занесло? — с некоторым удивлением поинтересовался Роберт.

— Ты не бойся…. Все будет хорошо, — заговорил Паркер, даже не заметив непривычного обращения и тона питомца. — Я буду рядом… С тобой… Не бойся, — как заклинание повторил он.

— Я и не боюсь, — усмехнулся Роберт. — Мне, знаешь ли, больше нечего бояться.

Ларри молчал, глядя на него взглядом побитой собаки.

— Послушай, Ларри, — через некоторое время окликнул Роберт куратора. — А как у вас это происходит? Ну, как вы отправляете людей на тот свет? Что у вас — газовая камера, расстрел или что-то другое?

Ларри отчаянно замотал головой:

— Не думай об этом…

— Но не электрический же стул, — предположил Роберт. — Или у вас вешают?

— Не надо…

— Ларри, но ведь я все равно узнаю, — постарался воззвать к здравому смыслу куратора Роберт. — Без меня же ничего не состоится. Так что там у вас?

— Не бойся, Роберт, это совсем не больно, правда, — горячо зашептал Паркер.

— Ну, да, конечно, — с иронией проговорил Роберт. — «Маленьким не будет бо-бо». Где-то я это уже слышал… Ладно, Ларри, шел бы ты отсюда. Ну, что ты торчишь посреди двора? Тоже мне — майское дерево…

— Я не оставлю тебя, не бойся…

Роберт с досадой поморщился:

— Ну, что ты заладил «не бойся», да «не бойся»? — проговорил он. — Я просто хочу отдохнуть. Последние две ночи у меня было не слишком много возможностей выспаться. Так что сам не отдыхаешь, так не мешай другим.

Ларри по-прежнему не двигался, изображая из себя статую плакальщицы. Роберт вздохнул:

— Кстати, Ларри, а где мои неотчуждаемые девайсы? — Роберту пришло в голову, что это неплохой способ спровадить Паркера куда подальше. — Вообще-то меня интересуют только два из них — молитвенник и часы, остальное можешь забрать себе. На память.

Роберт сомневался, что в молитвеннике для питомцев класса Q — и какие там, к чертям, дальше буквы?! — может найтись что-то, подходящее к его нынешней ситуации, но он всегда мог сделать вид, что погружен в чтение, и тем самым избавиться от навязчивости Ларри. А часы… Часы ему подарил друг, как его не называй. А еще часы давали иллюзию контроля над самой неконтролируемой в жизни штукой — временем. 

— Так как, Ларри? Сходил бы ты за ними…

Лицо Паркера стало совсем несчастным.

— Это… не положено…

Роберт приподнялся на локте. С интересом глянул на психолога.

— Послушай, Ларри, ведь это мои вещи, — с обманчивой мягкостью проговорил он. — Неотчуждаемые девайсы, разве не так? Я, конечно, почти труп, но не до такой же степени. Мне пока далеко до разложения. Я дышу, разговариваю, мыслю. Ты ведь беседуешь со мной, а не с самим собой.

Ларри отвел взгляд.

— И, кстати, раз уж мы об этом заговорили, — продолжил Роберт. — Кроме дыхания у меня есть и некоторые другие потребности. Ну, что ты так смотришь? — проговорил он в ответ на растерянный взгляд психолога. — Нормальные люди, вообще-то, время от времени ходят в туалет. 

— Но…

— Что, опять не положено? — уже раздраженно поинтересовался Роберт. — Ты не в состоянии сказать вон тем мордоворотам, — Роберт небрежно кивнул головой вправо, — чтобы они сводили меня в туалет? Странно… Тогда скажи мне, Ларри, чего мы ждем? — Роберт глянул на Ларри тяжелым взглядом. — Если у вас тут не предусмотрен даже туалет, так не тяните с утилизацией. Чем скорее все сделаете, тем скорее пойдете домой.

— Машина придет только завтра… в девять, — виновато сообщил Ларри.

Роберт презрительно скривил губы.

— Если мне не изменяет память два с чем-то года назад где-то там, — Роберт указал большим пальцем через плечо, — одного попаданца из моей группы без затей шлепнули. Одна пуля — и готово. Ни тревог, ни хлопот — ничего… Правда, потом пришлось мыть пол — кровищи натекло, да и мозги опять же всмятку, — признал Роберт. — Но ведь в любом случае, уборщикам придется что-то убирать — либо дерьмо, либо мозги, мозги, наверное, предпочтительнее, все же они не так воняют, — заметил Роберт. — Так что изменилось с тех пор? Вы решили сэкономить на пулях?

— Я… пойду спрошу разрешение, я сейчас, — заторопился Ларри, больше не в силах слушать рассуждения воспитанника. — Я быстро…

— Сходи, — равнодушно ответил Роберт и вновь лег на бетон.

Небо без единого облачка… В клеточку... Роберт закрыл глаза.

<...>

Когда у клетки с питомцем Робертом появился пьяный сенатор Томпсон, ни Лоренс Паркер, ни сам питомец были не в силах поверить своим глазам. Роберт даже заподозрил, что явление отвратительной пьяной рожи было последней предназначенной ему психологической игрой, но восторженный вид Ларри опровергал это предположение даже в большей степени, чем здравый смысл. Ларри смотрел на пьяного с таким восторгом, словно стал свидетелем явления пророка. Паркер не замечал ни Линкольна Райта, с трудом поддерживающего шатающегося сенатора, ни тяжелый дух перегара, витавший вокруг Томпсона, ни его всклокоченной шевелюры и полного беспорядка в одежде. Сенатор казался Ларри добрым волшебником, Санта-Клаусом, который явился, чтобы сотворить чудо.

— Я говорил об этом питомце, — сообщил Райт. — Поверьте, сенатор, он не так уж и виноват…

— Это все из-за одной дуры, — вступил в разговор Ларри. — Роберт хороший питомец — послушный, трудолюбивый и дисциплинированный… Он бы никогда… 

Роберт приподнялся с циновки, с отвращением разглядывая пьяную морду. Если бы это было возможно, он предпочел бы удрать подальше, но клетка лишала его этой возможности.

— Что здесь происходит? — явление Томаса Лонгвуда не добавило к впечатлениям Ларри ничего нового. Он только заторопился, боясь, что сенатора смогут переубедить, остановить, отговорить... 

— Она его довела — это может случиться с каждым! — горячо затараторил он.

— Дааа, — протянул Томпсон, — женщины — такие ехидны… Вспомните Элис! 

— Господи, сенатор! — так уж получилось, что политика частенько заставляла Лонгвуда конфликтовать с сенатором Томпсоном, и все-таки вид пьяного законодателя потряс его до глубины души. — Вам надо поехать домой и лечь… Это самое разумное…

— Сначала я возьму на поруки его, — махнул рукой сенатор и чуть не упал. Лонгвуд и Райт едва успели подхватить Томпсона. — Закон «Об опеке», статья 17, параграф 9, пункт 7 прим, — отбарабанил сенатор, и Лонгвуд с невольным уважением подумал, что, видимо, Томпсон не зря занимает свое место в Сенате, если даже в таком состоянии способен безошибочно назвать требуемый закон. С другой стороны, тот факт, что сенатор мог довести себя до столь плачевного состояния из-за ссоры с женщиной, свидетельствовал не в его пользу. 

— Но, сенатор, — попробовал было возразить Лонгвуд, — ваше состояние…

— А где в законе сказано… о моем состоянии? — с идиотским смехом вопросил сенатор. — Процитируйте!  И вообще… у меня прекрасное… состояние… кругленькое… то, что надо…

Лонгвуд вздохнул, собираясь с силами.

— Я все понимаю, сенатор, — терпеливо проговорил он. — Да, у вас есть право взять питомца на поруки. Но вы понимаете, что этот питомец психопат?

— Любой нормальный мужчина рядом со стервой… станет психопатом! — изрек Томпсон.  — Да посмотрите на Элис… Мы с ней все…  спятим… Нашли, чем удивить!.. Женщины такие… гадюки!  — голос сенатора стал почти доверительным. — Я его… понимаю. Я его…  спасу! Бедняга… его тоже обидели…

— Но, сенатор, — Лонгвуд попытался ввести разговор в нормальное русло. — Вы понимаете, что если возьмете питомца на поруки, вам придется писать отчеты о его поведении каждую неделю?

— Вы намекаете… что я не умею писать?! — поразился Томпсон. — Вечно вы пытаетесь сказать мне… какую-нибудь гадость… — пожаловался сенатор. —  И почему?.. Что я сделал вам… дурного… Лонгвуд?

Шеф Службы адаптации стиснул зубы. 

— Я забираю… этого питомца, — сообщил Томпсон. — Заверните…

— Сначала вы должны подписать все документы, — сквозь зубы процедил Лонгвуд.

— Давайте, — согласился сенатор. — Х… де ваши бумажки… я… подпишу!

— Пройдемте в мой кабинет, — проговорил директор и бросил на Райта такой взгляд, что тот предпочел и дальше изображать носильщика, почти волоча полувменяемого сенатора в здание Службы.

Окрыленный Ларри повернулся к Роберту.

— Я же говорил, все будет хорошо, — захлебываясь от счастья, твердил он. — Тебя возьмет на поруки сенатор, представляешь?

Роберт с ужасом смотрел вслед новому хозяину. Совсем недавно все было почти замечательно. Еще немного — и он стал бы свободным. И вот теперь из-за какой-то пьяной рожи все его надежды пошли прахом…

— Завтра утром мы отправим тебя к сенатору, — продолжал болтать Ларри.

— Не хочу, — почти простонал Роберт.

— Ну, хорошо, не утром, так вечером, — покладисто согласился Паркер. — Ты не думай, сенатор — прекрасный человек. Он о тебе позаботится. 

Роберт на мгновение прикрыл глаза. Еще одна пьяная скотина. Еще один свободный урод. И если эта скотина вновь посмеет напиться… 

Взбешенный раб сжал кулаки. «Если мерзавец еще раз надерется, сверну ему шею собственными руками», — решил Роберт, и от этого решения на душе у него полегчало.