ЯНА КАЛЯЕВА. Игра-проект "Покажите язык!", эпизод 1
Автор: А.Я.ЛисичкинПрежде всего я хочу поблагодарить Яну Каляеву за то, что она поддержала мою идею и даже первой предоставила фрагмент своего текста для разбора. Пишущий человек невозможен без авторского самолюбия; отдавать на вычитку и, возможно, критику свой текст нелегко.
Разбор, который вы найдете ниже – по природе не критика, а размышления о том, как сделан текст исторического романа, как он работает, какие могут быть еще варианты для выражения необходимого смысла, какие мелочи выглядят легкой добычей для какого-нибудь злостного заклепочника (не обязательно потому, что являются ошибками – некоторые вещи просто нельзя проверить, а придраться к ним – можно), а какие, наоборот, представляются очень удачными. Я много на себя не беру, считайте меня просто бета-ридером по языку.
При разборе я буду исходить из того, что текст (будь то намеренно или подсознательно) написан именно так, как написан, неслучайно. В художественном тексте значимо все. «Значимо» при этом не подразумевает «красиво» или «литературно», не подразумевает большого количества фигур речи и прочего: даже полное отсутствие художественных приемов – это тоже художественный прием. То, что оказалось в тексте, было выбрано среди множества других альтернатив, иногда безошибочно сразу, иногда в ходе долгих поисков, но выбрано. Даже если автор пишет интуитивно, не зная, какими терминами что называется, художественный текст создается, многократно редактируется, отдается на чтение и корректуру другим, редактируется снова – это не спонтанное говорение в быту, с художественного текста спрос другой, тем более с исторической прозы.
Еще одно маленькое примечание: встретив в тексте устройчивое выражение, вошедшее в обиход приблизительно после двухтысячного года, я его скорее всего отмечу, но доказательств предоставить не смогу (считайте, что меня покусал радиоактивный таракан из филфаковской пышечной – с тех пор это моя суперсила).
Очень многие спросят – зачем вообще это блохоискательство нужно? Затем же, зачем применение торцовочной пилы для получения идеально прямых углов в столярных работах или мельницы для получения свежесмолотого черного перца в кулинарии. Можно обойтись, но если есть возможность сделать вещь аккуратнее, чище, лучше – почему нет?
Верные наши друзья при отлове языковых анахронизмов и прочих шероховатостей – библиотеки текстов, перешедших в общественное достояние, и поисковики, поддерживающие оператор “site:”, например, DuckDuckGo. Если в строке поиска задать, скажем, запрос «огурец site:lib.ru», выдача принесет все контексты со словом «огурец» с сайта lib.ru. Еще лучше инструмент сайта kartaslov.ru «Цитаты из классики» - там сразу указывается и год написания произведения, что в нашем деле очень полезно (например, мы хотим выяснить, употребляли ли при царе Горохе выражение «коротко и ясно» - и выясняем). Кроме поиска по классическим текстам kartaslov.ru осуществляет и поиск по современным (но тут непонятен охват их базы данных в связи с вопросами авторского права); это можно применить, чтобы, наоборот, от какого-то выражения или слова избавиться.
Переходим непосредственно к фрагменту текста, любезно предоставленному Яной Каляевой. Произведение целиком мне незнакомо, что удачно для чистоты эксперимента: у меня пока только «Комиссар» охвачен, но Вершинин впервые появляется уже там, так что мы с ним виделись.
Кстати, Вершинин – очень хорошая фамилия для этого действующего лица, авантюриста почти в духе романов плаща и шпаги: это персонаж-агент, который «вершит», и человек амбициозный, стремящийся к «вершинам»; наконец, это и просто красивая, но неброская «дворянская» фамилия, подходящая для белого – в кавычках потому, что она же и простонародная. Насколько этот персонаж связан с чеховским Вершининым – вопрос, лежащий за рамками данного исследования, но любопытный. В тексте упоминается еще один персонаж – Лилечка, имя также очень удачное, органично звучащее в романе о событиях 1920 г.
В приведенном эпизоде рассказывается о посещении переодетым Вершининым трущоб у Сенной площади в Петрограде. Дворянин Вершинин благодаря продуманному маскараду мимикрирует под своего, спускается на более низкий социальный этаж не только метафорически, но и буквально («спустился по скользкой крутой лестнице в подвал»). Дистанция между Вершининым и социальным низом, преступным миром последовательно поддерживается и раскрывается различными языковыми средствами, в том числе соположением литературных, изящных галлицизмов («костюм», «конфиденциальная встреча», «бежевый», «деликатные вопросы», «купюры») и блатного жаргона, просторечия («жиган», «фикса», «шалман»), вплоть до того, что про себя Вершинин называет человека «визави», а вслух тут же произносит «фраерок»; все это отлично работает на авторскую задачу.
Привожу предложенный мне фрагмент текста целиком:
Костюм для выходов на Сенную, где он предпочитал проводить конфиденциальные встречи, у него был заготовлен особый: щегольский бежевый шарф, узкие брюки, клетчатый пиджак, лихо заломленная на затылок кепка и самое главное — блестящие сапоги в гармошку, на жиганском жаргоне — прохоря. Среда, в которую он сегодня намеревался влиться, небрежного отношения к одежде не прощала, и Вершинин не пропустил ни одной детали образа жигана. Разве что золотой фиксы во рту недоставало.
Сенная площадь и в этот поздний час кипела жизнью. Товар на лотках освещали разного рода керосиновые и масляные лампы, кое-где даже свечи. Впрочем, то, что нуждалось в освещении, было выложено по большей части для отвода глаз, а настоящие сделки заключались в темноте. Здесь можно было по сходной цене приобрести все — оружие, морфий, документы, которые не первая проверка отличит от подлинных. Здесь предлагали свои услуги люди, способные быстро и без шума разрешить самые деликатные вопросы. Недорого можно было получить в свое полное распоряжение человека любого пола и возраста, чья судьба никогда никого не заинтересует.
Вершинину на рынке сегодня ничего не было нужно. Он проследовал прямиком к шалману, расположенному в переплетении окружавших площадь темных вонючих переулков. Недалеко от входа к нему подскочили две простоволосые девицы, светленькая и шатенка.
— Всего-то рупь, барин, — зазывали они наперебой. — Номера туточки рядом. Не пожалеете!
Вершинин стряхнул их с себя и выдал каждой по пятирублевой купюре. Вид у девушек был откровенно голодный.
— Пшли отсюда, — процедил он. — Поешьте хоть, а то на вас без слез не взглянешь.
Девицы, не веря своему счастью, растворились в сизых сумерках. Вершинин проводил их взглядом. У блондинки подозрительная сыпь на щедро обнаженной груди, а шатенка очень даже ничего. Моложе Лилечки лет на десять, а дешевле в пятьдесят раз. В принципе, если отмыть… Но зачем ему этот телячий взгляд, это мученическое ожидание, пока он удовлетворит свою похоть? Лилечка и подобные ей брали другим. Даже если как мужчина он оказывался не на высоте, все равно расставался с ними он, чувствуя, что достоин всяческого обожания и его ждет блестящее будущее.
Проблема заключалась в том, что в последнее время только дорогие проститутки и дарили ему это ощущение, а жизнь больше била лицом о стол. И вот это он решительно намеревался исправить. Потому сыскал неприметную, лишенную всякой вывески дверь и спустился по скользкой крутой лестнице в подвал.
Глаза привычно защипало от табачного дыма. Не проветривали в безымянном подпольном шалмане, верно, никогда. Вершинин принял у полового обязательную рюмку самогона — закусок здесь не водилось — и прошел к закопченному столику в дальнем углу, поближе к служебному выходу. Встретился взглядом с неприметным человеком в сером за два столика от него, со значением кивнул. Здороваться покамест не стал. Этот человек, возможно, понадобится Вершинину чуть погодя.
Шалман полнился посетителями самого разного толка, однако держались все солидно, без разухабистости. Простых пьянчуг здесь не привечали, и буйство не поощрялось. Разговоры велись вполголоса, стопки купюр тихо меняли хозяев, ножи оставались в ножнах. Девицы здесь были классом повыше, чем на улице, и не такие назойливые. Первыми они к посетителям не лезли — знали, что люди приходят сюда по делам. Из граммофона негромко доносился чувствительный романс.
Когда пластинка закончилась, из кухни вышли обшарпанный старикашка со скрипочкой и певичка в бархатном платье. Старикашка завел надрывную мелодию, девушка запела прочувствованно и даже почти попадая в ноты:
Пропойте мне “Разлуку”,
Мне милый изменил.
Не понял мою муку,
Другую навек полюбил.
Приходит ко мне милый,
Накручиват усы,
Сымает мягку шляпу,
Сам смотрит на с'гирям часы.
Смотри, смотри изменщик,
Смотри, который час.
К сопернице счастливой
Идешь ты в последний раз.
Пойду, пойду в аптеку,
Куплю я кислоты.
Лишу тебя навеки
Небесной твоей красоты.
Сама же я с балкону
Вниз брошусь головой
И буду легкой пеной
На пыльной лежать мостовой.
Подобно изменщику из песни, Вершинин глянул на настенные часы с гирями — “Танк” он на Сенную не надевал, тут убивали и за куда менее ценные вещи. Тот, кого он ждал, опаздывал уже на двадцать минут. Неужто его визави заблудился или вовсе труса спраздновал? Тут от дверей донесся невнятный шум.
— Голубчик, глянь-ка, не по мою ли душу фраерок, — бросил Вершинин случившемуся рядом половому.
В том, что касается анахронизмов, собственно к языку придраться сложно. Но можно. «Служебный выход» скорее ассоциируется с современным предприятием общественного питания, или, по крайней мере, с советским. «<Сделать что-то> со значением» (в смысле «вкладывая дополнительную важную невербальную информацию») – кроме одного случая у Достоевского, все контексты наши современные. Для слова «разухабистость» – также все контексты новейшие. Тут интересно: «разухабистый» – почтенное старое слово, а образованное от него существительное – нет, хоть и выглядит хорошо. «Попадать в ноты» в значении «петь не фальшивя» - наше, современное выражение; у Лескова встречается «каждому <…> попал в ноту» в значении «угодил», но это другое.
Об одной языковой детали, смыкающейся с возможным фактическим недочетом: встретившиеся Вершинину перед входом в шалман проститутки описаны как «простоволосые». Слово уместно при описании женщин социального дна; выставленные напоказ волосы это традиционная примета проституированных женщин, «приличные» были бы в шляпках или платках. С другой стороны, в классике это определение часто используется при описании женщин, находящихся в состоянии сильного смятения, горя, сумасшествия, чтобы показать, что они потрясены настолько, что забыли о приличиях, или при описании физического или сексуального насилия. То есть, в данной ситуации это определение, возможно, слишком сильно, что ли: девушки жалки, но трагизм их положения конкретно в этом эпизоде не прописан, и правильно не прописан, потому что видим мы их глазами Вершинина, а он брезгливый циник-эгоист, способный на разовый широкий жест в отношении этих девушек, но не на сострадание.
Впрочем, о широте жеста отдельно. Возможно, в описываемом альтернативном мире денежная система находилась в состоянии, отличном от того, которое знакомо читателю по «нашему» 1920 году. Цены, озвученные девушками, слишком малы, и переданная им Вершининым сумма также очень невелика (ее не хватило бы ни на какую еду; вот тут, к примеру, можно взглянуть на питерские цены в 1920 году: 6 страница). В «нашем» Питере 1920 года скорее отмечался разгул проституции за еду (и вообще оказание услуг за еду), гиперинфляция. Возможно, имело бы смысл обойти упоминание конкретных сумм, а щедрость Вершинина передать описательно. Беру свои слова обратно, если в мире этого цикла состояние денежной системы прописано по-другому и рубль все же чего-то стоит.
Самый заметный анахронизм – текст жестокого романса, исполняемого в шалмане. Он легко находится как созданная ориентировочно в шестидесятых годах ХХ века стилизация, бытовавшая в археологических экспедициях. Подыскать что-то аутентичное несложно, но на текст этого романса завязаны мысли Вершинина, целая смысловая цепочка – взгляд, брошенный на стенные часы, объяснение, почему при нем нет наручных часов, параллель между не пришедшим на свидание персонажем романса и тем опаздывающим закадровым персонажем, которого Вершинин ждет.
Кстати насчет часов: часы «Танк» были впервые представлены фирмой Картье в 1917 году. В 1920 году этих часов в мире существовало только около сорока штук, если я не ошибаюсь (согласно информации с официального сайта фирмы). В первый раз такие часы появляются в «Комиссаре», это часы главной героини, Саши (подарок Урицкого), и Вершинин говорит, что купит себе такие же. Со временем тиражи росли, но вот именно для 1920 года это еще очень и очень редкая и ценная вещь, тем более для 1919. Яркая, интересная примета времени; но вот насколько правдоподобна она на запястьях именно этих персонажей именно в этом году – тут возможны разногласия.
Еще из фактического, насчет сизых сумерек: меня бы тут обязательно потянуло проверить время захода солнца в этот день. В нашем мире московское время тогда было GMT+3. В тексте сначала говорится «в этот поздний час», причем настолько поздний, что уже оказывается необходимо освещать товар на лотках, а далее говорится, что девушки «растворились в сизых сумерках». Наряд Вершинина довольно легкий, предполагает теплое время года, а в теплое время года в Питере темнеет поздно. Возможно, в этом эпизоде дело к осени, но тогда, вероятно, девушки растворялись бы уже в темноте (да, вот потому что я вечно копаюсь в такой чепухе, я и пишу только по 3 алки в год в отличие от нормальных людей).
Просто пара исторических мелочей:
1. С «самогоном» вышло интересно. Это слово в принципе относительно новое (в письменных источниках отмечается с 1917 года), причем сначала оно, по-видимому, бытовало в варианте «самогонка» (вот нашлась симпатичная просветительская брошюра о вреде самогонки в том смысле, что на ее производство тратится зерно: https://viewer.rsl.ru/ru/rsl01008864857?page=1&rotate=0&theme=white , Безродный, А.
«Самогонка и голод»). В какой момент «самогонка» стала «самогоном» мне найти в ходе беглого поиска не удалось. У Есенина в «Анне Снегиной» (1926) еще «самогонка». Мелочь непринципиальная, но кому-то может пригодиться для колорита. Кстати, оказывается, в имперской России то, что потом стало самогоноварением (как вид преступной деятельности), называлось корчемство.
2. Хочется поговорить о ножах, которые не покидали ножен. Скрытное ношение ножа в ножнах в обычной для 1920 года одежде затруднено, а публика из описанного шалмана тем более вряд ли носила бы ножи в открытую, вероятнее это были бы ножи, спрятанные за голенищем сапога. В общем, как-то тянет засомневаться именно в слове «ножны».
3. Граммофоны в это время в принципе уже могут понемногу вытесняться устройствами, которые мы знаем как патефоны (их начала выпускать в 1907 фирма Патэ, которая до того выпускала классические граммофоны со всем знакомой трубой), но, конечно же, в таком заведении вряд ли стояла бы новая техника, а граммофон для создания атмосферы старины выгоднее (патефон субъективно скорее ассоциируется с более позднем временем).
Чисто языковые моменты, никак не относящиеся к анахронизмам:
1. При перечислении предметов одежды Вершинина указываются их неотъемлемые признаки, и только кепка – «лихо заломленная на затылок», это немного выбивается из общего ряда.
2. «Сапоги в гармошку»; с одной стороны, звучит вполне нормально, с другой стороны «сапоги гармошкой» вроде бы более частотный вариант, и еще есть «сапоги бутылками» (т.е. сапоги+сущ.в тв.падеже представляется более продуктивной моделью, сюда же «грудь колесом», «нос уточкой» и прочее). Почему «гармошкой» мне кажется более уместным вариантом? Возьмем такие словосочетания как «ткань в клеточку», «пижама в полоску», «занавески в цветочек» – здесь мы видим значение «декорирования по поверхности», в отличие от характеристики, которая касалась бы какого-нибудь структурного, трехмерного признака. Голенище-гармошка – штука трехмерная, а, к примеру, валенки в цветочек – это не валенки в форме цветочка, а валенки с аппликацией в виде цветов. Сколько в моем рассуждении вкусовщины, а сколько полезного и содержательного, я сказать не могу.
3. «Пластинка закончилась» – возможно, не вполне уместное метонимическое стяжение в авторской речи.
4. «Обшарпанный»: в выдаче поиска в подавляющем большинстве встречается «обшарпанный»+неодушевленное существительное; впрочем, у Салтыкова-Щедрина встречается и применительно к человеку.
5. «Визави» – тот, с кем оказываешься в социальной ситуации (танец, карточная игра) лицом к лицу. Если человек еще не пришел, то и состояния vis-à-vis нету. Галлицизм тут важен как штришок к образу Вершинина (о чем говорилось выше), но что-то немного настораживает: если бы они уже сидели за одним столиком и говорили – никаких вопросов, а пока собеседника нет…
Что еще?.. «Документы» в узком значении «удостоверение личности», по-видимому, появляется как раз в двадцатых годах. В 1920 году одной стороны – на грани, с другой – вполне допустимо. «Влиться (в среду)» в значении «стать частью», судя по контекстам, относительно позднее, у классиков «влиться» обычно имеет значение скорее буквальное, но возражений это словосочетание тоже не вызывает. «Кипеть жизнью» - немного непривычное производное от «жизнь кипит/кипит жизнь», но у Тургенева встречается. «Чувствительный романс» - в классике сочетаемость немного другая (больше буквального, меньше метонимического: чувствительная душа, чувствительные нервы), но Чехов и тот же Тургенев, судя по поиску, одобрили бы. То же с «деликатными вопросами», в классике «деликатный» скорее относится к людям или сочетается со словом «чувства», но «деликатный вопрос» тоже ухо не режет.
У себя я всегда стараюсь проверять и устойчивые выражения, которые кажутся совершенно привычными, они иногда бывают коварны. «Конфиденциальная встреча», «без шума», «полное распоряжение», «в принципе» – все чисто. «Костюм» в значении «гармоничный ансамбль предметов одежды», в отличие от более нового «костюма» как пиджачной пары или тройки – очень на месте.
Было у меня среди заметок еще несколько вещей, но я их тут не привожу, слишком уж вкусовщина (моя).
Подводить в таком разборе какой-то итог – значит судить, а судить, раздавать диагнозы и вердикты в мои задачи не входит, поэтому я просто останавливаюсь, размещаю эту заметку на АТ и надеюсь, что она оказалась небезынтересной.
P.S. Этот блог – часть проекта-игры «Покажите язык», подробности здесь.