Жан-Батист Гренуй в деле

Что бы почувствовал этот культовый персонаж, окажись он в ваших мирах? Чем пахнут ваши дома, улицы, подворотни, закусочные, леса, поля, горные перевалы и морские просторы? Распущенные волосы героини? Вспотевшее, пропыленное тело после дня в седле, на тяжелых работах, после ранения в госпитале? Может, у героев есть какие-то любимые духи или благовония? Да, аналогичный флешмоб был в прошлом году, но что мешает нам его повторить? Давайте делиться восхитительным миром запахов. 

Я не Парфюмер, конечно, и из-за аромата на убийство не способна, но привычка жить "носом" зародилась еще в глубоком младенчестве, когда папа носил меня, новорожденную, на руках и беспрестанно нюхал )) С тех пор для меня обнять и понюхать человека - действие неразрывное. И запахам в моих/наших работах внимания уделяется немало. 

Дело понятное, что зомбиап в целом пахнет, мягко говоря, не очень. Зомби разлагаются крайне медленно, и все равно характерный душок от них идет. Что, несомненно, причиняет моральные страдания моей сьюшечке Блу. А еще он пахнет свежей кровью. 

Пашка и Кори суются в похожий на скотобойню санузел и с разношерстными двуязычными матами пятятся назад. Звукач задевает меня плечом и только тут у меня наконец-то получается сделать вдох. Судорожный, надсадный, с хрипом, несущий густую вонь мокрого железа и меди. О, скоро этот запах, приправленный сладковатым душком тлена, сделается моим неизбывным спутником! Я научусь с первого вдоха различать кровь живого и мертвого человека, и определять степень «свежести» зомбака по оттенкам валящего от него амбрэ. Скоро. Но еще не сейчас. Сейчас у меня перед внутренним взором — лишь отрубленная голова моего гитариста, беззвучно и беспомощно разевающая окровавленный рот. И черные рваные пятна перед глазами.

Однако если обмазаться внутренностями зомбака, можно на время ввести их в заблуждение и даже прогуляться в их компании. Правда, вытерпеть такое способны не все.  

— Ва­щет это кам­буз, — фи­лософ­ски за­метил Й­ен.
— Кам­буз — х**мбуз… как буд­то от это­го лег­че, — хмы­кнула Блу, ло­мая го­лову над тем, как же им те­перь сва­лить от­сю­да? Ничего лучшего, чем вскрыть пару трупов и измазаться их внутренностями, в голову не пришло. Услыхав о такой перспективе, Йен аж позеленел. Зато Злой тут же принялся за дело.
— Прости, чувак… — извинился он, выволакивая одно из тел в проход между столами. — Надеюсь, за это тебе скостят срок в аду.
Лезвие с отвратным чавкающим звуком вспороло живот, и жуткая вонища разлилась по закрытой, без единого сквознячка, комнате. Йен едва успел отбежать в угол, где его и вывернуло остатками нехитрого завтрака. Блу с трудом пропихнула образовавшийся комок обратно в горло.
— Б**ть, нежные какие, а мазаться как будете? — хмыкнул Дакс.
— Простите… я щас, отдышусь… — простонал луизианец, вытирая выступившие слезы. Что поделать… аллигаторов, побоев и даже сеньора Монтеро этот парень не побоялся. А чтобы протянуть руку, черпнуть тухлятинки и на себя… с этим проблемы.

Пока герои скитаются по зараженным территориям, им не до духов. Помыться, не опасаясь, что кто-нибудь попытается оттяпать тебе полупопие, и не вонять как бомж Валера, а пахнуть шампунем и мылком - уже прекрасно. Однако на побережье жизнь куда спокойнее, и пахнет там мирно и вкусно, как в прежние времена.

При свете дня город оказался еще большим потрясением для путешественников. На какой-то миг всем почудилось, что они угодили в параллельную реальность, где и слыхом не слыхивали про конец света. Из распахнутых окон бойко чирикало местное радио, делясь прогнозом погоды на день, кто-то из жителей наводил порядок перед домом, кто-то открывал магазинчики и закусочные. Пахло жареной рыбой и совсем уж позабытым лакомством — свежей выпечкой.

А так пахнет порт:

У причала чайки с пронзительным клекотом бились за сверкавшую чешуей на солнце крупную серебристую рыбину. Надо всем царил стойкий запах рыбы, соли и мазута.

У пирата Тьяго нюх тоже отменный, и разнюхивать, чем пахнет привлекательная для него женщина, он любит. А сам он пахнет фруктовым ромом и крепкими сигарами.

Ти осторожно сел рядом, разглядывая девушку. Не то, что б прям ослепительная красотка, но такую мордашку один раз увидишь — и уже не забудешь. Высокие скулы, полные губы — видно, все как мама родила, без помощи хирургов. Он вдохнул ее запах — сладкий, теплый аромат женщины, ее собственный, не забиваемый больше отдушками гигиенической косметики. Интересно, как он меняется, когда она возбуждена? Как пахнут капельки пота, когда она трахается? Как она отдается? Как стонет? На тихоню, из которой вздоха не выжмешь, не похожа.

И тут один из матросов развязал узел, в который свернули все белье с кровати в капитанской каюте вместе с подушками, и из него выпала женская маечка — замызганная, с темными пятнами высохшей и не застиранной крови. Тьяго, как раз оравший, чтобы скорее уже проверили камбуз на наличие рома, а то у него горло до самой прямой кишки пересохло, замолчал и кинулся на нее как коршун. Сгреб в кулак, комкая, и уткнулся в ткань носом, втягивая воздух. Даже глаза закрыл, чтобы почувствовать ее запах. Майчонка все еще едва уловимо пахла Блу. По рукам поползли мурашки. Успеет он или не успеет? Сразу ли после разгрома его поселка Джек отправился на Гаити, или еще куда свернул по делам? И он гаркнул на матросню, чтоб пошевеливались.

— Свой, Каро, фу! — только и успеваю сказать я, а Ти уже сгребает меня в охапку, отрывая от пола. Толпа над нашими головами неистовствует. Шоу ублюдкам, мать их за ногу… Ворчание волка переходит в свирепый рокот, приходится снова его успокаивать. Я прижимаюсь щекой к щеке пирата, обняв за крепкую шею. Он ругается как Тьяго, он пахнет как Тьяго, он держит меня на руках как Тьяго.
— Но КАК?! Я же сама видела — тебя взорвали!
— А х*й его знает, — весело отвечает Монтеро, уткнувшись горбатым носом мне куда-то за ухо и жадно принюхиваясь: — Повезло.

Сунуть бы нос в растрепущую макушку и понюхать — так ли пахнет, как ему запомнилось, или иначе? Да и не только нос… не только в макушку… Тем более, что вряд ли она тоже до сих пор на него злится.      

 Думая об этом, Ти бессознательно потянул горбатым носом воздух, но не уловил ничего приятного — лишь обычный запах гниющих водорослей, мокрой древесины, крови. И он снова досадливо поморщился.

Переживает топающий на свидание Йен, трудящийся матросом на рыболовецком суденышке - не наносит ли от него рыбой? 

Притормозив у калитки, креол машинально вытер ладони о джинсы. Не хватать же любимую потными лапищами? Оттянул ворот футболки и принюхался — ему вдруг стало казаться, что он насквозь пропитывается запахом чертовой рыбы на старушке «Пэтти», и даже душ не помогает. Хотя Блу рыбу любит… с другой стороны, она любит ее есть, а не целовать.

Обнимает его после ссоры и на автомате принюхивается Блу. А пахнет он очередной сожженной ими плантацией. Такой вот запах у свободы.

— Йен…       

Он зябко передергивает плечами, опуская голову ниже, отчего на длинной точеной шее резче проступают позвонки. Господи, у меня сердце сейчас лопнет и вытечет. По ногам.       

Опускаюсь на колени, обнимаю его, уткнувшись носом в русые короткие завитки на затылке. Они припахивают ночным пожарищем, хорошо, что копы не стали нас обнюхивать. Ополоснуться-то мы в океане ополоснулись, а на полноценный душ с мылком-шампунем сил уже не хватило.

— Я не сплю, — буркнул он, не открывая глаз, и девушка улыбнулась и зарылась носом в кудрявый затылок, вдыхая его теплый запах.

— Воробушком пахнет… — произнесла она по-русски. Так бабушка говорила, нюхая и целуя ее макушку. И мама.      — Все потрогала? — поинтересовался креол.       

— Еще нет… но сейчас я это исправлю, — промурлыкала она и погладила его по груди и животу.

И от творений коллег Ж.Б. Гренуя он решительно отказывается.

— Зато с резиновыми приятелями проблем куда меньше, чем с вами, — без улыбки парировала Блу и добавила: — Идем? Или прикупишь чего? Духи вон… с феромонами.       

Но Йен лишь отрицательно мотнул головой.       

— Почему? — лукаво поинтересовалась русская. — Разве это не хороший шанс?       

— Духи выветрятся, рано или поздно. И что останется тогда? — серьезно спросил он. — Я так не хочу, принцесса. Хочу, чтобы любили и хотели меня… а не то, что в пузырек налито.

Для волка Каро мир запахов, конечно, куда богаче и информативнее. Он с младых ногтей помогает хозяйке обследовать помещения на наличие живых или не очень существ. Предупреждает, если у человека скверные намерения. И за километры чует ее саму. 

Дверь в ветклинику нараспашку, по ручке и стеклу бурые подсохшие потеки. Думаю, некто искал здесь, чем перевязать рану… По коридору ветерок перекладывает какие-то бумажки.
— Живые или мертвые есть? — спрашиваю прежде, чем шагнуть внутрь. Пригревшийся на животе волкощен вдруг сжимается, как костяная пружинка, и издает носоглоткой тихий ворчащий звук. Что-то почуял? Такой кроха?
— Там кто-то есть! — цепляю Лэйка за локоть. — Т-с-с-с.
Удар изнутри в одну из дверей становится ответом. А потом и рычание зомбака. Операционная? Смотровая? Кажется, да. Там наверняка были антибиотики, антисептики, перевязочный материал. И они запертому там человеку или человекам не помогли.

Запах гари пока был очень слабым, далеким, но звериное чутье велело волку держаться от таких вещей как можно дальше. Он снова принюхался, размышляя, как быть дальше — дожидаться Лориту, как было велено, или попытаться выбраться из большой клетки? И тут порыв морского ветерка донес до его обоняния одну крохотную молекулу запаха, от которого он едва не сошел с ума. Вжавшись сопелкой в просоленную древесину, едва не в кровь ее обдирая, он снова и снова втягивал то, что приносил ветер, и снова почуял ее. Блу! Она вернулась! Она идет по воде к городу! Каро заскулил в голос, царапая доски лапами, и заметался по помещению в поисках выхода. Ему нужно туда, к ней, скорее!

А так пахнет Кицунэ из одноименного романа. 

В желтой машинке пахнет ванилью — наверное, кто-то вез выпечку домой? Его пальцы пахнут розами. Не хватает горечи цитрусов, чтобы этот запах стал ее запахом, но воображение Хэнка уже дорисовывает все, что нужно, извлекает из памяти все необходимые ноты.

У леди Аолы из "Патронуса Тома Реддла" свой собственный аромат, так пахнут пери - чем-то сладким, восточным. Он помогает им соблазнять мужчин.

Она поднялась и обошла стол, приближаясь к ученику. Ткань тихо зашуршала, и Тома обволокло легкое облачко ее нежных духов. Сердце забилось еще чаще, и в горле пересохло, когда ее прелестное лицо оказалось так близко… А губы… особенно нижняя… словно припухлая, и такая нежная на вид, и, наверное, чистый шелк на ощупь, если к ней прикоснуться…

— Не вынуждайте меня использовать чары! — в ее нежном голосе зазвенели металлические нотки. Ого! Даже так? Нагнав на лицо как можно больше безразличия, Том остался дожидаться, пока Аола сама подойдет к нему.
— До чего вы обидчивы и упрямы! И долго вы так собираетесь от меня бегать? — покачала она головой, приблизившись и окутав своим головокружительным ароматом.
— Сколько понадобится… — буркнул он, отведя взгляд. Желание сопротивляться таяло, как мороженое под июньским солнцем.

Взор леди Меровинг затуманился воспоминаниями, а Том вдруг ясно увидел маленькую ручку, украшенную узорами из хны и тонкими браслетами, протягивающую тучному мужчине в полосатом халате алую розу. Мужчина берет ее, и она в ту же секунду превращается в птичку и упархивает с его ладони. Он смеется и дает малышке несколько фруктов со своего прилавка. Том даже сладость почувствовал, словно надкусил теплый, нагретый солнцем плод. И запах этот… и голова немного кружится…
Аола что, пустила его в свои воспоминания?! От неожиданности он потерял концентрацию, и видение растаяло. От озера пахнуло водорослями, развеяв ароматы восточного базара.

И ее жилище пахнет соответствующе.

Если бы Том не был выжат как лимон всем случившимся, то ахнул бы: шагнув вслед за миледи в шатер, он словно в восточную сказку попал. Пушистые ковры, горы подушек, занавеси из тончайшей прозрачной ткани. Низенький столик у тахты, расписные сундуки вдоль стен. В высоких чеканных вазах — павлиньи перья, на столике изысканный кальян. Вычурные светильники. Книги в толстых переплетах, лежавшие прямо на полу и подушках. И все такое пышное, яркое… и благоухающее чем-то невероятно пряным и сладким. У Тома аж в носу зачесалось.

На уроках зельеварения, понятное дело, пахнет черт-те чем. Но и на тех, что ведет Аола, ароматы бывают те еще. 

Красотка в полупрозрачных восточных шароварчиках соблазнительно качнула бедром и хихикнула, заслонив личико усыпанной блестками накидкой. Все ее серьги, подвески, браслеты мелодично зазвенели. В воздухе поплыл тяжелый аромат амбры и мускуса. Девица снова стрельнула огромными черными глазищами в сторону парня, и рука с зажатой в ней волшебной палочкой безвольно повисла вдоль тела. С дебильным выражением глубочайшего обожания на лице он сделал шаг навстречу соблазнительнице. Майлз чертыхнулся. Том поморщился. У бедолаги разве что слюна по подбородку не текла.
— Зелемикус, плохо, очень плохо! Она же сожрет вас за милую душу, облизнется и добавки попросит! — воскликнула Аола, и метнула в сторону красотки отгоняющее заклятье. Женская половина класса захихикала, не стесняясь. Девушка уронила покрывало и раззявила огромный зубастый рот, никак не вязавшейся с ее миловидной внешностью. Зарычала утробно, как дикий зверь, шарахнулась в угол и перекинулась там в крупную пятнистую гиену. По классной комнате поплыл тяжелый запах, похожий на тот, что шибает в нос сразу на входе в эти маленькие передвижные зверинцы.
С убыром пятикурсники разделались от и до, за две недели. Теперь леди Аола знакомила их с новой экзотической нежитью — гулем.

А вот "Дерзающий" пахнет печеньками! Пахнет так, что всех уже тошнит. Объелись. Да и в целом ароматы с камбуза в этой работе - самые любимые. А тянет оттуда не только приевшимся всем печевом, но и клубничным тортиком, и горячим шоколадом, и пирожками, и соляночкой, и аборигенным гару-гару )) 

Отсек неумолимо заполняется ароматами какао, ванили, корицы, мапаки, гугу и черная дыра знает, каких еще специй. Я спешно захлопываю контейнер с десертом и врубаю вентиляцию на полную мощность. Но та еще юность моего деда застала, так что справляется не очень. Явившийся через пять минут в кают-компанию бортмех ведет носом и обреченно уточняет: 

— Шоколадное? 

— Ага… — Сделай ты уже с ней что-нибудь! — взывает к моей профессиональной совести бортмеханик, шлепаясь в потрепанное кресло из «умного» пластика.

И лишь иногда эту прелесть перебивает вонь от космических паразитов. Невыводимая! Ботинки после нее три раза пришлось через очистку прогонять. 

Есть! Куда-то попал! Тот хрюкает от неожиданности и ослабляет хватку. Тут же добавляю обеими разом, они странно пружинят, что-то чвакает об стенку, и комнату моментально заполняет неимовернейшая вонь: смесь паленой резины, кошачьих меток, фрукта драма-драма, дохлятины и до кучи — ванилина. Спешно заткнув нос и рот рукой и с трудом сдерживая катящиеся по ребрам рвотные позывы, второй лихорадочно нащупываю под подушкой вынутый на ночь фильтр — в номер кислород поступает, а в коридор — нет.

Кадет Соколова едва отскочить успевает, волна вони шибает и в нее, и девчонка стонет:
— Созвездие Змееносца, ты фирменные бобы с местной кухни, что ли, в номер заказал?!
Даже прискакавший вслед за ней Рори пятится от входа, выдавая серию недоуменных звуков. Я спешно заталкиваю фильтр в разболевшийся нос и бурчу сквозь стиснутые зубы:
— Кажется, это меня кто-то за пирожочек посчитал. Как там свет включить?