Русская классика: ДФМ

Достоевскій есть самый православный изъ всѣхъ русскихъ писателей.

Именно какъ писатель, то есть въ своихъ произвѣденіяхъ. Потому его выношу за скобки въ спискѣ литературы «Что читать изъ классики», куда я и Евангеліе не вписываю по понятнымъ причинамъ.

Читая Фёдора Михайловича, не будучи православнымъ, вы теряете болѣе 50% смысла и 99 – удовольствія. Имѣю право сравнивать, потому что читалъ ДО и ПОСЛѢ своего воцерковленія.

Началось относительно «до», когда я открылъ для себя эпилогъ «Преступленія и Наказанія».

Меня какъ будто обдало тёплымъ утреннимъ свѣтомъ, какой бываетъ лѣтомъ на дачѣ, когда ты проснулся и лежишь, наблюдая чистое небо сквозь тонкое прозрачное кружево бѣлыхъ какъ облака занавѣсокъ, слушаешь чириканье птицъ и пересвистъ колодезнаго ворота – и ты не знаешь, что значитъ спѣшить куда-то. Надъ тобой склоняется молодое лицо твоей мамы, её волосы тоже свѣтятся, вспыхивая искорками, и ты видишь ея улыбку и слышишь родной привѣтливый голосъ: Доброе утро, сынок!

*

*

На моё величайшѣе удивленіе никто изъ знакомыхъ того эпилога просто не помнилъ. Онъ вообще никакъ не зафиксировался въ сознаніи тѣхъ, у кого я спрашивалъ, что и натолкнуло меня задуматься. Съ другой стороны, ну вотъ сцена: сидятъ каторжникъ съ проституткой и вдвоёмъ читаютъ Евангеліе. И-и? – какъ говоритъ одинъ мой другъ.

Но для меня вѣсь романъ – съ пресловутымъ двойнымъ убійствомъ, съ ужасной тянучкой слѣдствія, съ полнѣйшимъ непокаяніемъ главнаго героя (онъ вѣдь такъ ни разу и не раскаялся на протяженіи всѣго повѣствованія) и со всѣмъ остальнымъ такого же рода, – всё это какъ бы оказалось однимъ краткимъ предисловіемъ къ эпилогу, въ которомъ же тоже ничего нѣтъ, а только намёкъ на начало новой жизни.

Привѣду опытъ изъ своей духовной жизни.

Какъ-то поѣхали мы въ Оптину. Я уже былъ привыченъ къ длиннымъ службамъ, не испытывалъ большихъ трудностей съ пониманіемъ богослужебныхъ текстовъ, короче, былъ на примитивномъ уровнѣ воцерковлёнъ и обученъ. Но всё время пребыванія въ монастырѣ сопровождалось для меня какимъ-то удивительно тяжкимъ внутреннимъ состояніемъ. Было очень тяжело, я какъ будто нёсъ на себѣ давящій на плечи грузъ – тогда я ощутилъ эту метафору буквально, почти физически. Я подѣлился своими ощущеніями съ другомъ, на его вопросъ, чувствую ли я здѣсь дѣйствіе благодати и услышалъ: а кто тебе сказалъ, что благодать должна дѣйствовать всѣгда въ услажденіе?

Это обыло очень правильно сказано.

Что подтвердилось послѣдующими посѣщеніями той же Оптиной и другихъ монастырей. Измѣнился я – измѣнились мои чувства – измѣнилось и воспріятіе Божественныхъ энергій.

Поэтому скажу вотъ что. Если при чтѣніи Достоевского вы какъ-то особенно наблюдаете «достоевщину», если у васъ возникаетъ непріятное ощущеніе безысходности и «вотъ это вотъ всё», дѣло не въ Фёдорѣ Михайловичѣ. Вы просто неправославный человѣкъ. Именно что въ душѣ. Вамъ скучно-тяжело оттого, что вы не встречаете ничего своего, знакомаго и желаннаго, что по какой-то причинѣ видимо считаете христіанствомъ. Будетъ также, если, не будучи спеціалистомъ откроете учебникъ квантовой механики и попробуете получить наслажденіе отъ чтѣнія. Если вы не любите математики, если въ васъ «математики» нѣтъ какъ части вашихъ ума и души, васъ въ лучшемъ случае просто стошнитъ отъ того, чѣмъ искренне наслаждаются те, которые нашли тамъ себя и то – въ себѣ.

Это не значитъ, что католикъ или протестантъ не смогутъ читать Достоевскаго. Смогутъ и читаютъ – и даже въ охотку. Но – какъ маркиза де Сада и что-то въ подобномъ родѣ, то есть удивляясь загадочной русской душѣ, возлюбившей страданіе вмѣстѣ съ его орудіями: плетью, топоромъ, крепостнымъ правомъ, несчастной любовью, царизомомъ и долгими службами на неродномъ языкѣ. Даже Альфредъ Розенбергъ и Ко получали удовлетвореніе отъ Русской классики и на ея образахъ строили доктрины восточной политики. Какъ писалъ Иванъ Лукьяновичъ, съ извѣстнымъ результатомъ.

Что видитъ воръ, когда видитъ святаго?

Только его карманы.

Что понимаетъ безбожникъ или неправославный, а то и формально православный христіанинъ, наблюдая мученика, съ радостью идущаго на страшную смерть и принимающаго муки съ улыбкой? Только мазохиста. Или какого-то инаго, но всё-таки извращенца.

Тоже самое видятъ и въ образцовомъ православномъ писателѣ, точнѣй — въ его писаніяхъ.

Которыя для читателя православнаго – просто блаженство.

ДФМ – чистый ДоФаМинъ.

И, если хотите, его книги – одинъ изъ идеальныхъ тестовъ на «православность».