Итта идет на дно

...

Дул чудовищный ветер. Обдирал кроны деревьев, швырял на мостовую ветки, толкал в спину. Я безнадежно теряла чувство реальности.

Туон больше не выглядел таким веселым, как утром. Цвета померкли, остались только черные, серые и палевые. Улицы кривились и выгибались, мостовая дыбилась грубым серым булыжником. Стены домов облупились и покрылись грязными подтеками, из окон исчезли все стекла, с башни административного корпуса пропали часы, зато на шпиле появился острый трезубец. Прохожие — мертвенные фигуры не имели лиц. Пустые тени беззвучно скользили мимо, появляясь неизвестно откуда и исчезая неизвестно куда

В ушах стоял тихий глухой звон далекого колокола.

На месте мужского общежития теперь был длинный приземистый деревянный сарай без окон. С площади исчезли цветы, скамейки и памятник Имиру Фалерсу, а музыкальный факультет... его здание было сильно разрушено временем, двери оказались другими и были заколочены досками. Зато осталась надпись «Терпения входящему». Но она была написана на языке древних...

Я прошла двери насквозь и оказалась в чистой, солнечной рекреации, полной студентов.

На паркете лежали солнечные отражения окон, стоял гул голосов и разных музыкальных инструментов. По коридору, навстречу мне шли братья. Они говорили о чем-то и даже смеялись, такие же, как тогда, когда мы познакомились, все подробно и ярко — их тощие, длинные фигуры, серые свитера, кудри одуванчиком, жилистые тонкие шеи, улыбки, такие беспечные, детские...

Сейчас они встретятся со мной взглядом... Сейчас запнутся, погасят улыбки и замолчат. Этого не случилось. Ветер ворвался в мое воспоминание. Разбил окно. Стекло грохнулось на паркет, осколки взлетели и встали в воздухе сверкающей пылью, отгородив от меня ребят и весь коридор музыкального факультета.

Я оказалась в полумраке... в тесном пространстве, за пыльной портьерой стеклянного лабиринта картин, почувствовала руку Эмиля на своей спине, а свою — на рукаве его сюртука, услышала биение его сердца. Эмиль был рядом, он смущался и сбивчиво дышал мне в макушку... А потом его дыхание стало ветром и все исчезло. Ветер принес запах костра. Рядом со мной сидел Эрик. Мы кутались вдвоем в одно одеяло и целовались... Кричала ночная птица, мы, не отрываясь друг от друга, скользили по Белой скале, как по ледяной горке. Да это и была горка, горка, уходящая в никуда, в черную бездну, в итоге поглотившую нас...

Здесь, в пустом пространстве висел стол, а за столом друг напротив друга сидели братья. Оба во фраках, с одинаковыми небесно-голубыми шейными платками.

Они играют во флойте.

У Эрика в руке веером три карты, он уверенным, даже вызывающим жестом кладет их на стол. Это три дамы. Изображения движутся, улыбаются, поправляют прически. Бубновая дама — скромная, милая Лора, Лора Шафран. Та, которую Эрик с лёгкой своей руки определил себе в невесты, и та, которая действительно любила его — тихо, верно и преданно. В пиковой даме я узнаю... мадам Штерн, инспектор по воспитанию молодежи. Она смотрит уверенно, чуть надменно, породистая, шикарная леди, полная новых и новых секретов. Ох ну надо же... Получается, Эрик наставил рогов проректору и коменданту разом... А те то дрались из-за нее чуть ли не на дуэли.

И наконец, червовая дама — Маричка Зужек. У нее яркий макияж, и при этом медицинский халатик, соблазнительно расстегнутый на груди. Ричка смотрит нахально и игриво, и взглядом, и улыбкой обещая заоблачные высоты плотских утех. Дрянь!

У Эмиля только две карты. Он держит их сложенными, теребит ногтем края, медлит, думает. Лицо его очень печально, очень напряжено. Мне кажется я вижу, как по его носу ползет капля пота, как она падает на стол, взмелькивает звездой и исчезает.

Эмиль открывает карты. У него четвертая дама — треф. Это я, в человеческом обличии. Милое лицо обрамляют длинные темные волосы, черные раскосые глаза смотрят прямо, улыбка то появляется, то исчезает, точно бы я стесняюсь быть изображенной на карте, точно бы мне не место на ней...

И наконец вторая карта Эмиля — Джокер. И Джокер это белая, светящаяся холодным светом прекрасная ведьма с Эмилевым мечом в руке. Она держит меч перед собой клинком вниз, и клинка не видно, зато виден витиеватый эфес, такой, какой удобно держать только в перчатках. От карты исходит яркий мертвенный свет. Ведьма из даснийского форта смотрит пустыми глазницами на все и всех. Женщина, чью жизнь забрал Эмиль стоит дороже прочих, и карты Эрика биты. Он переворачивает их рубашками кверху. На рубашках изображен папоротник.

И этот папоротник заполняет собой все.

Теперь повсюду распахнулись целые заросли ярко-зеленых листьев. В глазах зарябило от их непостижимой четкой геометрии, такой же великой загадке вселенной, как ракушки, улитки и каменные горы Увлечья, как пирамидальные тополя, с их строгой последовательностью ветвей, и как радужные оболочки глаз, похожие на крошечные, но бесконечные вселенные.

Ковер из папоротника был больше любого обозримого пространства. Бесконечность, простор, по которому теперь брели три лошади, верхом на них ехали мы. Я видела себя со стороны, и видела братьев. Больше неотличимых, не Эмиль и не Эрик, а две половины одной сущности, разделенных точно бы гладью невидимой воды. Чистое отражение в безветренный день.

Мы все трое были одеты в кожу, длинные дублеты, не гвардейские, а какие-то серые, с крупными металлическими замками, в стременах покоились носки высоких сапог, за спинами братья везли мечи, а я — лук. Широкополые шляпы скрывали лица Травинских. Мои же длинные волосы были собраны в хвост, а сам хвост прятался за воротом плаща. Лошади медленно шли, утопая в папоротнике по колено. Впереди не было ничего. Но ничего и не было нужно. Покой и счастье, правильный, гармоничный, лучший путь из всех возможных. Одна бесконечная дорога втроем, множество разных пристанищ, неведение впереди... Каждый день как чистый лист, открытая книга нашей общей судьбы, куда каждый напишет свои впечатления, мысли и поступки. Путь был неопределен, а потому полон возможностей, неведомого, такого же бесконечного, как вселенные в глазах моих и моих друзей...

Так мы и шли, пока снова не налетел сильный ветер, не вырвал из кармана одного из путников светящуюся мертвенным светом карту. Она взлетела ввысь, крутясь в воздушных потоках. Ковер из папоротника стал зеленым бушующем морем, затрепетали плащи, волосы, гривы лошадей. Лошади стали на дыбы, ветер преградил им дорогу, толкал назад. Всадники вцепились в поводья. Я видела, как фигуры братьев слились с лошадиными спинами, как стали плоскими темными тенями, стремительно тающими в надвигающейся тьме, и видела, как мой силуэт легко, точно был вырезан из бумаги, скользнул из седла вниз в оживший хищный папоротник, извивающийся подобно миллиону змей... И исчез... И следом исчезло все.

Не будет. Ничего этого не будет. Потому что Эмиль выиграл партию, но проиграл меня...

....

эпизод 

сама глава готова, выйдет не позднее завтра